Суд? Бернсдорф встрепенулся. Угроза прозвучала несколько странно.
— И в чем бы нас обвинили?
— Прежде всего в соучастии в убийстве посредством укрытия преступников или оказания им помощи действием.
Кремп спросил:
— Процесс будет открытым?
— Как вы смеете сомневаться в нашей правовой системе? Ничего, скоро вы с ней познакомитесь. — Голос Понсе звучал равнодушно, на лицо он словно маску надел, а в его словах нельзя было обнаружить и намека на сарказм. Кстати, с какой целью вы сбрили усы и бороду?
— Ваш процессуальный кодекс бритья не предусматривает? Или запрещает?..
— На вашем месте я не стал бы острить, — сказал Понсе. — Против вас факты, господин фон Кремп. Причем факты удручающие. Показания свидетелей и отпечатки пальцев на оружии, брошенном бежавшей Крус, доказывают, что, по крайней мере, одному из покушавшихся вы способствовали в совершении преступления. А в сведениях, которые мы получили от официальных органов вашей страны, есть данные, проливающие свет на ваше поведение… — Майор перелистал несколько страничек блокнота. — Вы принадлежали к прокоммунистическому студенческому союзу, дважды подвергались судебному преследованию по обвинению в оказании сопротивления полиции и организации беспорядков. В Гамбурге вы принимали участие в запрещенных демонстрациях, подстрекали к проведению массовых забастовок. В начале этого месяца вы оказали содействие человеку, розыск которого был объявлен полицией, попали в автомобильную катастрофу, после чего бежали за океан. Полагаю, перечисленного довольно.
Застигнутый врасплох, Кремп промолчал. Бернсдорф ощутил, какой силы удар обрушился на них. Целый набор обвинений! И не похоже, чтобы Понсе на сей раз блефовал.
По Кремпу выпущен заряд такой силы, что как свидетель по делу об убийстве Вилана он отпадал совершенно. Бернсдорф понял, что остался один. «А с другой стороны, — спрашивал он себя, — почему это Понсе ведет огонь из орудий крупного калибра? К чему такие усилия, когда достаточно произнести несколько официальных фраз и зачитать приказ о высылке из страны?»
И тут до него дошло, что в руках у Понсе ничего нет — по крайней мере, нет приказа о высылке. По какой-то неизвестной причине Понсе не удалось его заполучить! Хотя майор и делает вид, будто остались одни формальности, он их просто-напросто запугивает, а насильно отвезти в аэропорт не имеет права!
— Майор, прошу вас, уточните, нас высылают или нет?
— Вы здесь персоны нежелательные, достаточно вам?
— Однако это не одно и то же.
— В случае с вами обоими я не вижу тут никакой разницы. — Понсе встал, перепалка ему надоела. — И вы очень скоро в этом удостоверитесь, если не последуете нашему совету. Вы снимали фильм у Кастро, прославляли «кубинскую весну». Откуда мы знаем, вдруг вас на Кубе завербовали и вы прибыли к нам как тайный коммунистический агент?
— Вы это сперва докажите, — вмешался Кремп.
— А с вами, если вы не одумаетесь, мы вскоре встретимся и поговорим иначе. Причем при обстоятельствах для вас безрадостных.
Миндалевидные карие глаза Понсе перебегали с Кремпа на Бернсдорфа; он словно желал удостовериться, что от одного добился покорности, а другого заставил капитулировать. Ему, очевидно, было трудно поверить, что после ударов, которые он нанес, они устояли. Никто не произнес в ответ ни слова.
Диас поднялся первым, молча сунул в «атташе-кейс» протокол беседы, щелкнул замком. Обменялся взглядом с Понсе.
— Мы сделали, что могли, — сказал майор. — Прощайте.
— Господин фон Кремп, я потрясен услышанным, — сказал советник посольства — И если обвинения, предъявленные вам, обоснованы хотя бы частично, вам надлежит немедленно вернуться на родину. Примите во внимание, что в настоящий момент ваши прежние прегрешения как бы забыты. И если вы наймете сведущего адвоката, то сможете отделаться условным наказанием. Но не скрою, лично я потерял к вам всякое доверие. Вы следите за ходом моей мысли?
— Да, господин советник.
— В таком случае вы не можете не сделать соответствующих выводов. Здесь, в посольстве, вы находитесь на территории ФРГ, и согласно статье 16 конституции мы не обязаны выдавать вас органам другой страны. И надеюсь, вы, молодой человек, не замыслили попытаться скрыться где-нибудь в Мексике или Канаде?
— Нет. Не вижу в этом для себя никакой пользы.
— Совершенно справедливо. Требование о выдаче настигло бы вас и там. Любой окольный путь лишь усилит подозрения. Напротив, ваше положение в значительной мере укрепится, если вы отдадитесь в руки органов юстиции добровольно. Вам следует предвосхитить ход официальных органов!
— Что я и намерен сделать.
— Отлично. Я велю доставить вас в аэропорт.
— Я не могу уехать без господина Бернсдорфа.
— Господин Бернсдорф, слово за вами. Покончим же с этой историей!
— Я ожидаю важное для меня известие, господин советник. Или вы позволите мне позвонить Тони Толедо? После чего я и приму решение.
Доктор Шмюкер изменился в лице.
— Вы можете, если пожелаете, позвонить ему из аэропорта! — вскричал он, едва владея собой. — Вы что себе позволяете? Прошу вас укладывать вещи… — Он резко поднялся и, тяжело дыша, застучал кулаком по столу. Есть пределы гостеприимства и долготерпения, господа! Мы полагали, что вам угрожает опасность, и поэтому предоставили вам убежище. Но никакая опасность вам не угрожает. Вы не хотите здесь оставаться? Так покиньте немедленно территорию посольства! Сейчас же, сию же секунду!
В комнате их поджидал Хоппе.
— Толедо прислал за вами машину, она ждет за углом. — Атташе достал из кармана пиджака письмо. — Толедо представил вас как свидетеля — вот почему и не отдано приказа о вашей высылке. Об этом он сообщает в письме. Знаете ли вы вообще, на что идете? Если дойдет до политического процесса, в чем я сомневаюсь, вас используют как мальчиков для битья. Вас на части разорвут, поводов для этого предостаточно! Не исключено: вас прямо в зале арестуют и отправят на неопределенное время в тюрьму.
— И тогда вы окажетесь не в силах помочь нам?
Хоппе невесело улыбнулся.
— Если вас осудят, я не смогу навещать вис чаще одного раза в три месяца, таковы правила. Велика ли радость?
— Не скажите. — Бернсдорф щелкнул замком чемодана. — В подобном положении увидеть знакомое лицо уже немало.
— И вы пойдете на такой риск? Не забывайте, тюрьмы здесь не чета европейским… Я ценю вашу самоотверженность, ваши побуждения, но не слишком ли велика ставка и не слишком ли ничтожен шанс на выигрыш? Речь сейчас идет не о горстке невиновных людей, а об исходе президентских выборов! Это борьба за власть, в которой в конечном итоге верх возьмет армия, — что тогда будет с вами?
— Господин Хоппе, — сказал Бернсдорф. — Благодарю вас за все, и за прощальное напутствие тоже. Но мы с Кремпом поступим по-своему, такие уж мы твердолобые.
Яркий свет дня. Напоенный солнцем воздух. У бордюра стоит тяжелая машина; шофер узнал их, открыл дверцу. Не произнесено ни слова — как в немом фильме или во сне. Оглянувшись, Бернсдорф увидел, как из ряда припаркованных автомобилей медленно выехал лимузин с полицейским номером и двинулся за ними следом. Свернули на Кинта Азенида, полицейская машина за ними. Это Бернсдорфа не обеспокоило. Слежка полиции объяснима. Опасаться следует в первую очередь людей в штатском. Но что это с Кремпом? Тот что-то втолковывает водителю, который согласно кивает. О чем они?..
— Водитель говорит, что уйдет от этих, — сказал Кремп.
Такой поворот разговора не устроил Бернсдорфа, с подозрением уставившегося на дорожную сумку, которую Кремп сжимал ногами.
— Это все ваши вещи?
— С меня хватит.
— А кинокамера, записи, все остальное…
Кремп пожал плечами:
— Зачем?
Бернсдорф выпрямился на сиденье, насторожившись. Сидевший рядом с шофером телохранитель говорил с кем-то по радиотелефону, Бернсдорф уловил слова: «Эль операдор, сеньор Кремп».
— О чем это он? Во имя всего святого, что происходит?
— В центре города я выйду.
— То есть вы хотите на время скрыться?
— Нет, уйти в горы. Дорогу туда я найду.
— Нет! Ни в коем случае! Вы человек эксцентричный, но не сумасшедший! Послушайте, Кремп, нам нельзя разлучаться. Вдвоем мы сумеем доказать нашу правоту. Только вдвоем!
— А потом?
— Опять будем снимать…
Бернсдорф сразу понял, что взывать к Кремпу бесполезно. Тот криво усмехнулся, напряженно думая о чем-то своем, давно решенном… О чем, догадаться нетрудно. Его постоянный интерес к сьерре, разговор с летчиком-мулатом, разного рода сомнения, которые Кремп высказывал с присущей ему резкостью и от которых он, Бернсдорф, отмахивался.
— Там нет больше герильерос, — проговорил он, лишь бы что-нибудь сказать, глядя на бритое, чужое лицо Кремпа. — Вы о выстрелах думаете… Но это не герильерос, а просто какой-то угольщик охотился… Кремп, вы рискуете головой!
