Министр припарковался на подземной парковке отеля, затем пошел на конгресс, где его встретили организаторы и повели осматривать помещение. Он несколько минут понаблюдал за турниром гроссмейстеров, затем прошел в демонстрационный зал и послушал комментарии экспертов, не понимая ни слова.
– Великолепно, – пафосно сказал организаторам. – Очень впечатляюще.
Эббот тоже был в этом зале, но не видел министра, а слуга парода не видел полевого агента. Да и вряд ли они могли друг друга узнать.
Затем министра пригласили в офис директора конгресса на бокал шампанского. По дороге он благодушно улыбнулся нескольким людям, которых, насколько он помнил, никогда раньше не встречал, и потрепал по голове лилипута, приняв его за ребенка.
В офисе директора политик был уже весел, свободно и умело болтал ни о чем и выпил два огромных бокала очень сухого и хорошего шампанского, которое существенно подняло его настроение. После приличествующей паузы и невнятного, сделанного из вежливости, протеста он согласился на третий и четвертый бокал.
Он бодро доехал до больницы. Если повезет, его жена, находясь под действием успокоительных, будет спать, и ему не придется снова сидеть в этой ужасной палате. Но ему не повезло (или, наоборот, повезло). Она не спала, она была мертва.
Это был шок. Он ждал, что это случится, вот уже несколько недель, но все равно смерть жены стало для него шоком. Большим шоком, чем он мог вообразить. Он почувствовал слабость и дрожь. Доктор предложил ему успокоительное, но он отказался (зная, что не стоит смешивать успокоительное с алкоголем) и поехал домой.
Квартира казалась пустой. Кроме него и ежедневно приходящей прислуги, там не было никого с тех пор, как его жена легла в больницу пять недель назад. Но теперь, когда он знал, что она уже никогда не вернется, пустота приобрела новое измерение. И, что странно, в квартире появилось эхо. Это было невозможно, нереально, иррационально. Везде лежали толстые ковры, а тяжелые шторы были задернуты. И, тем не менее, в его ушах звучало эхо.
Что ж, теперь он свободный человек, спустя двадцать лет. Министр посмотрел на свое отражение в настенном зеркале.
– Теперь ты свободный человек.
Но он не чувствовал себя свободным. Ему как-то странно не хватало ее присутствия. Впрочем, этого и следовало ожидать. Если у вас в течение двадцати лет была собака, то вам в любом случае будет ее не хватать. И он любил ее так, как мог любить кого угодно другого, отличного от него самого. На один смутный момент он даже пожалел, что был ей недостаточно хорошим мужем.
В десять он должен был забрать черную девушку из театра. Конечно, ему нужно быть осторожным. Если начнут болтать... Люди никогда не смогут понять его увлечение.
* * *
Главу русской торговой делегации Николая Николаевича Нежметдинова Нжала приветствовал с распростертыми объятиями и бутылкой водки, категорически отказавшись в первые полчаса обсуждать что-либо, кроме женщин и выпивки: двух, насколько он знал, самых близких сердцу Николая Николаевича предметов. Чего он не знал, так это того, что Николай Николаевич воспринимал эти две вещи как компенсацию за чрезмерную мировую скорбь в духе нелепых мыслителей типа Достоевского, и в то же время как часть этой самой скорби. Даже Нжала со своей проницательностью не мог понять эту очень русскую мысль.
Итак, Николай Николаевич улыбался, слушал и издавал соответствующие игривому настроению звуки, одновременно недоумевая, когда же Нжала перейдет к делу. Нежметдинов хотя и был официально главой торговой делегации, о торговле знал немного, зато отлично разбирался в вооружении. А Нжала необходимо было именно оружие, которое он не мог достать больше нигде, например, новейшие ракеты "земля-воздух" и определенные виды тактического ядерного оружия.
Нжала как раз был в разгаре пограничного конфликта с одним из соседних государств, которое собирался нахально захватить. Его долгосрочный план заключался в том, чтобы поэтапно сожрать все сопредельные государства и сформировать Федерацию Государств Западной Африки с собой во главе. Это было частью еще более долговременного и амбициозного плана, согласно которому он собирался подчинить себе сначала центральную, а потом и южную Африку, пока, наконец, он не стал бы править всем континентом. И если бы русские существенно помогли ему с вооружением и специалистами, они получили бы не только плацдарм, но целый перманентно развивающийся базис в Африке, о которой всегда мечтали в своих самых смелых империалистических мечтах.
В дополнение к этому, влияние Китая в Танзании и где бы то ни было еще будет существенно подорвано. Другими словами, вся объединенная Африка будет неразрывно связана с Россией, и это, вкупе с ее влиянием на Ближнем Востоке, – Средиземное море уже фактически превратилось в Русское озеро, – сделает СССР самым влиятельным государством в мире.
Николай Николаевич, который все это уже слышал раньше, улыбнулся одной из своих печальных русских улыбок и заметил, что на пути к полному контролю над Ближним Востоком все еще есть преграды, одной из которых является Израиль.
Израиль. Жестом презрения Нжала отмел Израиль в сторону, потому что был уверен, что в один прекрасный день он будет благополучно сметен в море совместными силами объединенной Африки и Объединенной Арабской Республики.
Проблема, как справедливо заметил Николай Николаевич, была в том, что Объединенная Арабская Республика была от объединения еще очень далека, а черная Африка – еще дальше.
– Согласен, – ответил Нжала, – но помогите мне сейчас, и я положу этому начало. И через два-три года, посредством переговоров и приложения силы, я создам Западно-Африканскую Федерацию.
– Или будете мертвы.
Нжала пожал плечами.
– На этот риск вынуждены идти многие африканские демократические лидеры. Но в чем я нуждаюсь больше всего, кроме того, чтобы остаться живым, а это более чем вероятно, – это ваша помощь.
– И вы ее – получите в разумных количествах, пока не докажете, что способны претворить в жизнь все свои планы и сдержать свое слово. Последнее крайне важно.
– Конечно, я сдержу слово. В противном случае, вы разрушите мои планы. Мы зависим друг от друга, разве вы этого не понимаете?
– О, разумеется, мы это понимаем. Но понимаете ли это вы? – он грустно улыбнулся. – Или вы воображаете, что можете использовать нас до того момента, как вы крепко возьмете в свои руки власть, или, скажем, влияние над некой африканской федерацией, а затем бросить?
– Вы меня недооцениваете. Это было бы дешево и глупо. Мои долгосрочные интересы связаны с Советским Союзом. Это только некоторые арабские силы думают, что могут использовать Советский Союз временно – все взять, а в обмен дать чуть-чуть или вообще ничего.
Он сделал паузу, наклонился вперед и впился глазами в Николая Николаевича.
– Я же, напротив, полагаю, что наши интересы связаны неразрывно. Я верю, что вы можете мне помочь стать верховным правителем свободной демократической Африки. Я верю, что вы можете помочь мне удержать власть. Я верю в то, что не могу без вас обойтись. Я также верю в то, что и вам без меня не обойтись – разумеется, в том случае, если вы хотите включить Африку в сферу вашего влияния.
Николай Николаевич кивнул.
– Я внимательно слушал то, о чем вы говорили, мне нравится то, что вы говорите, но я не совсем уверен, что, вместе с тем, верю тому, что вы говорите.
Он поднял руку.
– Пожалуйста, не подумайте, что я хочу вам нагрубить. Иногда люди говорят что-то, во что на тот момент действительно верят. Однако позже, когда обстоятельства меняются, у них на уме уже совсем другое.
– Конечно, никто не может предугадать изменений, которые произойдут в будущем. Мы можем исходить исключительно из фактов, которые имеем на сегодняшний день. А эти факты указывают на союз интересов. Кроме того, от союза с вами я могу получить все, что мне нужно.
– На данный момент у вас, кажется, союз с Британией.
– Временный прием. Я просто продаю им нефть, пока мне это выгодно.
– Не говоря уже об уране.
– К сожалению, это было частью сделки. Однако наш договор заключен на три года. После этого они уже будут добывать свою нефть в море и не будут нуждаться в нашей. В любом случае, они ее не получат. Так же, как и наш уран.
Он улыбнулся, демонстрируя ряд больших белых зубов.
– И тогда мы полностью будем в вашем распоряжении.
Николай Николаевич понимал силу аргументов, но все еще сомневался. Русские всегда сомневаются, даже в самих себе. Они страдают от коллективной паранойи, которая делает их исключительными шахматистами, но в международной дипломатии ведет к чересчур завышенной осторожности и неадекватным реакциям.
Вместе с тем, у них была причина быть сверхосторожными с Нжала, который был не менее скользким, чем промасленный поросенок во влажных джунглях. У них не было сомнений, что он использует Советы, чтобы заполучить власть, а потом, оставаясь с ними вполне дружелюбным, попытается постепенно уменьшить их влияние. Нжала не нужны кандалы на ногах, когда он наконец добьется наивысшей власти. В эту игру русские уже неоднократно играли и в большинстве случаев выигрывали, но на этот раз у них был тяжелый соперник, который был экспертом по игре в разнообразные игры, преимущественно грязные.
