Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
16:35
Это не я должен идти к богам. Это боги должны прийти ко мне.
Плотин. «Эннеады»
Площадка перед зданием «Коррьере» на улице Сольферино: фасад фашистского госпиталя. Здесь, позади, находился высохший судоходный канал. В русле канала, заросшего лиловыми растениями, спали бомжи. Монторси вспомнил: здесь они нашли мертвого бродягу, с тех пор и месяца не прошло. Видимо, поработала какая-то банда — банда хулиганов и бездельников. Его забили палками. Повсюду кровоподтеки. Тогда было жарко. Вернувшись домой, Монторси испытывал отвращение. Бомж, мертвый, все еще пах потом: вонь человеческого тела — наследие диких предков, исходящее от шерстяной одежды, лохмотьев, которые бродяга не менял бог знает сколько. Из целлофанового пакетика, который он сжимал в руке, пока его избивали, выпали сухари.
Насилие не было здесь обычным явлением. Здание редакции — пожелтевшее, но опрятное, освещенное ровными огнями, которые продолжали гореть и ночью, служило окрестностям странным притягательным центром. Бедняков убрали отсюда подальше. Они попытались организовать манифестацию. Отдел расследований и политический отдел вынуждены были вмешаться. Монторси следил за происходящим, сидя в полицейской машине. В шеренги полиции полетели яйца, камни. Люди кричали: «Фашисты!» Ни одно яйцо не разбилось о стены здания «Коррьере». На самом пике манифестации шеф распорядился пустить слезоточивый газ, манифестанты скрылись в боковых улочках. Стены здания «Коррьере» остались нетронутыми, чистыми. Люди, одобрявшие действия властей, выстроились на противоположной стороне улицы, возле фасадов дворянских домов, где росли молчаливые растения и жили столь же молчаливые старики, толпившиеся в подъездах вместе с такими же безмолвными полицейскими в перчатках. А из здания лился свет, похожий на безе, одновременно хрустящее и мягкое, который падал на улицу через подъезд редакции. Так что Монторси не раз подумывал вот о чем: многое изменилось бы, если бы их, журналистов, убили — если в инертной и душной атмосфере итальянской демократии даже рабочие, сотни рабочих, не тронули этих стен, может быть, убийство людей заставило их начать действовать…
Монторси ни разу не бывал в редакции.
Журналисты всегда сами приходили к нему.
Вестибюль был широким, там толпились люди в сером, в шляпах. Слева, за широкой стойкой — двое служащих, одетых в зеленую униформу из ткани, похожей на ту, которой обивают столы для игры в рулетку в казино. В центре по лестнице шириной по меньшей мере метров в десять быстро шли вниз очень занятые люди с бумагами в руках — эти бумаги они читали, спускаясь по ступенькам. Некоторые поднимались, но таких было мало. Справа — длинный ряд деревянных кабин со стеклами, двери хлопали одна за другой, и те же самые люди, спустившись с лестницы, чтобы позвонить, входили и выходили из них. Пол из бледного мрамора был выложен мозаикой — сложный рисунок либерти, который не удавалось расшифровать, стоя на первом этаже. Здание производило впечатление гостиницы.
Служащая за стойкой приемной, та, что левее, была хорошенькой блондинкой.
— Будьте так любезны, доктора Фольезе. Итало, — попросил Монторси.
— Редакция?
— Криминальные происшествия, я полагаю. Он миланец.
— Кто его спрашивает?
— Инспектор Давид Монторси.
— Да, минуточку.
Она стала манипулировать рычажками, которые видны были из-за стойки, нажимая тугие, звучно щелкавшие клавиши, — руки уверенно двигались, совершая сложные операции: процедура уже была доведена до автоматизма. На том конце ответили, она сказала, в чем дело. Потом повесила трубку — конструкцию из бакелита, которую Монторси никогда прежде не видел.
— Доктор Фольезе сейчас спустится. Если хотите подождать его, можете присесть…
Присесть в кресло песочного цвета, напротив кабинок.
Он не прождал и пяти минут. Не успел он устроиться в кресле из грубой и очень теплой ткани, как появился мужчина в одной рубашке, без пиджака, стройный, с сединой на висках, смуглый, с ярко-зелеными глазами, горевшими живым умом. Он уже протягивал ему руку, представляясь:
— Итало Фольезе. Добрый вечер, инспектор Монторси.
Обоим стало несколько не по себе, когда Монторси встал и оказалось, что он по меньшей мере на двадцать сантиметров выше. Секретарша за их спинами наблюдала за ними, записывая что-то. Они мало говорили. Фольезе еще раз поблагодарил его за оказанную услугу — фотографии тех парней. Он вел в газете хронику местных криминальных происшествий — в Милане и Риме, — и фотографии сыграли важную роль, «Коррьере» тогда оказалась единственной ежедневной газетой, опубликовавшей их. Что нужно Монторси? Тот объяснил ему. Две статьи из архива. Две даты, относящиеся к расследованию обстоятельств казни партизан. И, если возможно, статью об установке мемориальной доски на Джуриати, если такая статья существует. Это не проблема, только вопрос времени. Полчаса, если повезет. Может быть, час. Фольезе пропустил его вперед. Они поднялись по центральной лестнице.
— Вы никогда здесь не были, инспектор?
— В «Коррьере»? Никогда.
Итало Фольезе улыбался. Даже поднимаясь по широким мраморным ступеням, Монторси не сумел расшифровать сложный рисунок пола на первом этаже.
На четвертом этаже, перед дверью из темного дерева, инкрустированной до невозможности, они остановились.
— Это здесь, — сказал журналист. — Я имею в виду, редакция.
Он открыл дверь и вошел. Монторси последовал за ним.
И остановился, пораженный. Это был круглый зал высотой в три этажа — те, что они сейчас прошли пешком. Из-под стеклянного полотка (листы держались на каркасе из темного металла) дождем лился в это огромное круглое пространство голубоватый свет — как в Выставочном дворце. Вдоль всей стены шла галерея спиральной формы, похожая на входной коридор футбольного стадиона в Сан-Сиро. Это была деревянная спираль, континуум, по которому шли десятки людей, по очереди и беспорядочно спускаясь с деревянного балкона на первый этаж. Вдоль стены тянулась еще одна стена, тоже деревянная, — очевидно, каталоги. Через равные промежутки этот просторный коридор, который, как водоворот, спускался книзу, в некоторых местах расширялся — широкие балконы, использовавшиеся в качестве открытых кабинетов. Можно было разглядеть служащих за работой, а рядом другие люди работали с металлическими листами или с какими-то оцинкованными полосами, похожими на радужную пленку в рамке, и рассматривали их, держа в воздухе за один угол. Монторси стоял, открыв рот. Он глядел на поток света, который растекался из-под стеклянного купола, следил глазами за коридором, спускающимся по спирали на первый этаж, — похоже было на театр из дерева, металла и стекла, наполненный голосами, которые терялись в небесно-голубом воздухе, в лазурной дымке пространства между первым этажом и вершиной купола.
Он посмотрел на Фольезе — тот улыбался. Монторси опустил глаза вниз.
На полу, на расстоянии трех этажей, он увидел некую конструкцию в форме звезды, где было полным-полно людей: они сидели и стояли, группами и поодиночке. Это были журналисты. Структура этой конструкции подчеркивалась расположением столов: они были составлены плотно по внешнему кругу, где молодые люди, склонившиеся над телефонами и печатными машинками, оставались далеко от самой освещенной точки, соответствующей центру помещения. На внутреннем радиусе круг столов делался реже, потом — еще реже; завершали все это шесть столов, повернутых непосредственно к центру. А в центре виднелось что-то вроде лифта-клетки, он поднимался вверх со дна шахты, и вокруг него-то и кипела вся бурная деятельность. Это была превосходная арабеска, похожая на некоторые рисунки на персидских коврах.
— От этого голова кружится. Но что это?
Лицо Итало Фольезе растянулось в еще более широкую улыбку. Он встал рядом с инспектором.
— Это то место, где мы делаем газету, — сказал он. — Здесь есть архив — вон там, вдоль стены галереи. Кабинеты служащих располагаются над самой редакцией. Видите, там фотолитографы и наборщики — со страницами, опущенными в ванночки с цинком?
Монторси проследил взглядом за указательным пальцем журналиста.
— Спускаясь, вы приближаетесь к редакции, которая находится на первом этаже. С внешней стороны — репортеры. Чем ближе к центру, тем выше иерархия. Там редакторы разделов, главные редакторы, критики, вице-директоры…
— А директор?
— Ну, он в своем кабинете. Это внизу. Туда можно добраться вон на том лифте. Это там, внизу…
— Похоже на Палату депутатов. Правда, кажется, здесь — Дворец Монтечиторио…
