Я прибился к толпе ценителей подержанных шмоток, приценился к подозрительной расцветки курточке, а затем словно бы невзначай похлопал по ветхому кожаному сиденью драндулета.
— Неужели эта рухлядь способна ездить? — иронически осведомился я у хозяина. Реплика моя была произнесена таким мерзким тоном, что парень в спецовке на бретельках промолчать не смог. Он отложил в сторону маечку, которую уже собрался было взвешивать, повернулся ко мне и надменно ответил:
— Эта, как вы говорите, рухлядь способна развивать скорость до семидесяти километров в час.
Я мельком взглянул в сторону своих шпионов. Те, похоже, не проявляли пока никакого беспокойства. И в самом деле — куда бежать, везде все схвачено. Узкий проход в чугунной ограде театрального сквера, расположившегося сразу за барахолкой, никто из соглядатаев не рассматривал всерьез как путь моего отступления. К тому же я не подавал никакого вида, будто заметил слежку, и моя попытка к бегству стала бы для пастухов полной неожиданностью. Очень хорошо. Теперь пора немного раззадорить моего будущего спасителя.
— Семьдесят километров? — переспросил я вежливым тоном, но с некой оскорбительной усмешкой. — Простите, не верю!
— Спорим?! — воскликнул обиженный хозяин чудовища на двух колесах. Покупатели справа и слева стали обращать внимание на нашу перепалку, но соглядатаи пока еще ничего не заподозрили.
— Спорим, — ответил я спокойно. — Ставлю пять тысяч, что ваш… что ваше… короче, что эта штука не довезет нас обоих до набережной.
Если верить моей карте, в районе здешней набережной полным-полно маленьких улочек, где можно потеряться. Вернее, где тебя могут потерять.
— По рукам! — владелец драндулета протянул мне свою костлявую руку, и мы с ним обменялись рукопожатием.
Я спиной чувствовал, что мои шпионы забеспокоились, но еще не понимали в чем дело.
— Наташ! — обратился тем временем мотоциклист к длинноногой блондинке с красивым и сосредоточенным лицом, которая вдумчиво рассматривала зеленый батник с иностранной надписью «New Zealand». — Подожди меня, я сейчас слетаю к набережной с этим Фомой Неверующим, — он кивнул на меня, — и сразу вернусь обратно…
Длинноногая Наташа, не выпуская из рук облюбованный батник, глянула на меня с неодобрением. И на мотоциклиста, кстати, тоже.
— Заработаю пять тысяч, — быстро добавил тот.
Хмурая Наташа несколько смягчилась.
— Ладно, — разрешила она. — Хоть и маленькие, а все деньги. Только побыстрее, тебе еще Алика из школы забирать…
— По коням! — радостно заорал мотоциклист, приглашающе хлопнув по сиденью. Деньги его, похоже, не очень интересовали: ему хотелось показать класс этому пентюху с «дипломатом», усомнившемуся в возможностях его машины. Я немедленно взгромоздился на сиденье, воззвав про себя к Николаю Угоднику, покровителю мотоциклов и мотоциклистов. Ну, не подкачай!
Хозяин драндулета что есть силы лягнул педаль, раздался оглушительный треск, как будто выпустили длинную очередь из древнего пулемета «максим». Толпа бросилась врассыпную, а ядовитые клубы отработанных газов из выхлопной трубы сыграли роль дымовой завесы. Я сразу потерял из виду своих преследователей и, надеюсь, они меня тоже. Как я предполагал, мой новый знакомец выбрал самую короткую дорогу — через узкий проход в ограде сквера, мимо скамеечек, мимо погасшего вечного огня, мимо еще какого-то монумента на постаменте, и дальше, через второй проход в ограде, и по дороге, мимо яркого секс-шопа (я успел заметить лишь краешек витрины), мимо подъездов, мимо новых лотков, и дальше, мимо громоздкого монумента (господи, да сколько их тут?!), и дальше налево и вниз, к набережной. Драндулет показывал совсем неплохую скорость — не семьдесят, конечно, но уж никак не меньше пятидесяти. Единственным недостатком нашей поездки был громкий треск, из-за которого мы должны были привлекать всеобщее внимание прохожих. Однако, как ни странно, прохожие и проезжие не обращали на нас внимания. Вероятно, драндулет был местной достопримечательностью и всем успел примелькаться. Сам же хозяин, похоже, и вовсе не обращал никакого внимания на треск. Через пару минут пути, когда я более-менее освоился на сиденье и теперь только покрепче прижимал к себе «дипломат», я осознал, что костлявый мотоциклист мне что-то говорит. Пришлось напрячь слух и вникнуть в его слова. Оказалось, ничего особенного: просто за пять выигранных тысяч владелец драндулета счел необходимым поведать мне родословную этого мустанга. Временами водителю даже удавалось переорать стрекот мотора, и тогда я узнавал, что этот железный конь изготовлен в 1934 году знаменитой немецкой фирмой «Дитрих Кнабе» в рамках имперского проекта «Фольксмотор-рад» — то есть «Народный мотоцикл». Всего было выпущено не более двухсот народных драндулетов, после чего фюрер передумал и решил взять под покровительство более помпезный проект «Фольксваген». Герр Кнабе, лишившись поддержки рейхсканцлера, немедленно прекратил выпуск этих убыточных мустангов, а выпушенные две сотни продал Тиссену. Тиссен продал эти мотоциклы еще кому то… — фамилию я не разобрал из-за треска, — а этот кто-то по дешевке продал их вермахту. Потом началась война, мотоциклы попали в фельджандармерию, а кто-то из жандармов сложил свою буйную голову у села Подлипки — как раз там, где полвека спустя нынешний хозяин драндулета оказался совершенно случайно и нашел останки «Дитриха Кнабе» в заброшенном сарае. Чтобы потом, сразу после защиты кандидатской, восстановить своими руками этот немецко-фашистский трофей.
— А вы кандидат каких наук? — прокричал я в ухо своему знакомому. — Технических?
— Философских! — откричал мне обратно владелец моторрада. — А вы приезжий?!
— Приезжий! — крикнул я, не желая лукавить. — Из Москвы!
— Научный работник? — во весь голос полюбопытствовал кандидат философских наук. Должно быть, он углядел во мне родственную душу.
— Чекист! — проорал я честно. — С Лубянки!
При слове «Лубянка» мотор немедленно захлебнулся и заглох. Словно у трофейной машины была аллергия к нашей конторе. Мы чуть не шмякнулись на полном ходу, и лишь чудом водителю удалось сохранить равновесие.
— Ну и шуточки у вас, — пробормотал кандидат наук, оглядывая заглохший драндулет. — Даже мотоцикл перепугали.
Я вытащил из своего кармана пятитысячную купюру и сунул в глубокий наружный карман на груди кандидатской спецовки.
— Какие, к черту, шутки, — мрачно ответил я. — Самый натуральный чекист, из Минбеза. И гонятся за мной какие-то ваши местные ублюдки. Ну, спасибо за помощь, вы выиграли…
Отблагодарив таким образом обескураженного владельца драндулета, я стал быстро спускаться к Волге по улице Волжской (если, конечно, ее не переименовали); в качестве ориентира мною была избрана уже привычная деталь городского пейзажа — очередной монумент. Некто сидел в кресле почти на самой набережной, лицом к Волге, спиной ко мне. Чтобы рассмотреть лицо, надо было бы потратить пять минут и пройти еще метров двести…
Однако ни этих минут, ни этих метров у меня не оказалось.
Поскольку мои соглядатаи все-таки нашли меня. Та самая троица с площади. Она внезапно оказалась слева от меня и теперь уже и не думала скрываться. Мало того — настроены эти граждане были ко мне крайне недоброжелательно. Хотя, возможно, я ошибался, и это просто такая любопытная форма доброжелательства аборигенов, чисто саратовская: перекошенные морды и пистолеты в руках.
28 сентября 1949 года Лос-Аламос, штат Нью-Мексико
Полковник Лоу не умел есть. Он противно чавкал, поминутно отдувался, облизывал жирные пальцы и ковырял в зубах, ухитряясь не выпускать из рук огрызок гамбургера и бумажный стаканчик с горячим кофе. Дженкинс демонстративно отвернулся от толстого чавкающего полковника, отдернул шторы и посмотрел из окна вниз. Увиденное понравилось ему еще меньше.
— Послушайте, Лоу, — процедил он, неприязненно разглядывая фигурки в белых халатах, беззаботно снующие внизу, — эти умники у вас работают когда-нибудь?
— А что? — лениво поинтересовался Лоу. Он прикончил свой гамбургер, залпом выхлебал остатки кофе и теперь раздумывал, что бы ему сделать с пустым стаканчиком. Просто выкидывать его в проволочное ведерко было скучно.
— По-моему, они у вас только прогуливаются и болтают друг с другом. О каком режиме секретности может идти речь, если эти яйцеголовые вообще не имеют понятия о дисциплине?
Полковник Лоу, наконец, придумал. Он поставил стаканчик на стол донышком вверх и, размахнувшись, раздавил его ударом кулака. Хлоп! — кончина бумажной посудки сопровождалась звуком, отдаленно похожим на пистолетный выстрел.
Дженкинс показал себя отличным профессионалом: мгновенно отпрыгнув от окна, он уже на лету развернулся, выхватил свой «бульдог» и зашарил стволом в поисках мишени.
