В мадафе, ветхой пристройке позади мечети, собралось с десяток человек. Подали чай. Мартин заметил, что один из присутствующих неотрывно наблюдает за ним. Через какое-то время этот человек, явно чем-то взволнованный, отвёл имама в сторону и, отчаянно жестикулируя, зашептал ему на ухо. Правоверный объяснил, что ему бы и в голову не пришло смотреть телевизор, но он проходил мимо радиомагазина и…
— Телевизор стоял в витрине, и я не успел отвернуться. Передавали новости. Ошибиться невозможно. Этот человек сбежал из Кабула три дня назад.
Мартин не понимал урду, но знал, что речь идёт о нём. И пусть имам презирал и осуждал все западное и современное, сотовый телефон был слишком удобной вещью, чтобы не пользоваться им время от времени, даже если аппарат и изготовила финская фирма «Нокиа». Он попросил трех друзей позаботиться о госте и ни в коем случае не позволить ему уйти, а сам вернулся в своё скромное жилище и сделал несколько звонков. Услышанное произвело на имама сильное впечатление.
Состоять в Талибане едва ли не с самого начала, потерять всю семью и родных, командовать половиной северного фронта против безбожных янки, найти и открыть арсенал с оружием в тюрьме Кала-и-Джанги, выдержать пять лет в проклятой американской тюрьме, вырваться из когтей прислужников презренного, предательского кабульского режима — нет, такой человек не мог быть беглецом. Он был героем!
Будучи пакистанцем, Абдулла Халаби тем не менее страстно ненавидел правительство Исламабада за сотрудничество с американцами. Его симпатии были целиком и полностью на стороне «Аль-Каиды». Надо отдать ему должное, пять миллионов афгани, объявленных за голову беглеца — этих денег ему хватило бы до конца жизни, — ни в малейшей степени не смутили имама маленькой мечети.
Вернувшись в мадафу, он жестом подозвал к себе незнакомца.
— Я знаю, кто ты, — прошептал Халаби. — Ты тот, кого называют Афганцем. У меня тебе ничто не грозит, но в Гвадаре оставаться опасно. Агенты МСР шныряют повсюду, а за тебя обещано большое вознаграждение. Где ты остановился?
— Пока нигде. Я лишь сегодня пришёл с севера, — ответил Мартин.
— Я знаю, откуда ты пришёл — об этом говорят во всех новостях. Ты останешься здесь, но ненадолго. Тебе нужны надёжные документы, чтобы безопасно перейти границу. Думаю, есть человек, который мог бы тебе помочь.
Через несколько минут Халаби отправил в порт одного из учеников своей медресе. Лодки не было, и пришла она только на следующие сутки. Всё это время мальчик-посыльный провёл в порту, не покидая указанной стоянки.
Фейсал бен Селим родился в Катаре, в семье бедного рыбака, в жалкой лачуге на берегу грязного залива и неподалёку от деревни, которая со временем превратилась в шумный столичный город Доха. Но случилось это много позже, после открытия залежей нефти, образования Объединённых Арабских Эмиратов на месте Договорного Омана, ухода англичан, прихода американцев и задолго до того, как на страну обрушился денежный ливень.
В детстве он познал нищету, из которой рождалось почтительное, почти угодническое преклонение перед важными бледнолицыми чужестранцами. Но едва ли не с первых дней жизни бен Селим твёрдо решил, что поднимется из нищеты, выберется из бедности и нужды. Для этого он выбрал единственную дорогу, которую знал, — море. Фейсал нанялся на небольшое грузовое судно, регулярно ходившее вдоль побережья, от островов Масира и Салла в оманской провинции Дофар до портов Кувейта и Бахрейна в устье Персидского залива. Обладая живым умом, мальчик многое замечал и многому учился.
Он понял, что всегда есть кто-то, у кого есть что продать и кто готов продать это дёшево. И всегда есть кто-то, кто хочет это купить и готов заплатить больше. Между первым и вторым стояло учреждение, называвшееся таможней. Фейсал бен Селим поднялся из бедности потому, что научился обходить таможню. Это называлось контрабандой.
Бывая в разных местах и странах, он видел достойные восхищения вещи, красоту которых научился ценить: прекрасные ткани и гобелены, произведения исламского искусства, подлинной культуры, старинные Кораны, ценные манускрипты, великолепные мечети. Видел и другое — то, что не вызывало ничего, кроме презрения и ненависти: богатых самоуверенных европейцев и американцев со свиными рожами и розовой, как мясо лобстеров, кожей, отвратительных женщин в крошечных бикини, пьяных наглецов — всё, что не заслуживало никаких денег.
Не укрылось от него и то, что правители государств Залива тоже наживаются на бьющих в пустыне чёрных фонтанах, что они, переняв омерзительные западные привычки, пьют завезённый алкоголь и спят с золотоволосыми западными шлюхами. К ним он тоже проникся ненавистью и презрением.
Фейсалу бен Селиму шёл пятый десяток лет, когда в его жизни произошли два события.
К тому времени — а было это за двадцать лет до появления в Гвадаре чужестранца с чёрной бородой и в чёрном тюрбане — он скопил достаточно денег, чтобы заказать и купить превосходную традиционную лодку, деревянную дау, построенную самыми лучшими мастерами Сура и носившую имя «Раша» — «Жемчужина». И ещё он стал убеждённым ваххабитом.
Когда новые пророки, следующие учениям Маудуди и Сайда Кутба, провозгласили священную войну против ереси, разложения и упадка, Фейсал бен Селим встал на их сторону. Когда молодые люди отправлялись в Афганистан воевать с русскими безбожниками, он молился за них; когда другие молодые люди, захватив пассажирские самолёты, направили их на башни-символы западного бога денег, он опустился на колени и молился за то, чтобы души их вошли в сады Аллаха.
Внешне он оставался прежним: любезным, скромным, бережливым, предприимчивым и набожным владельцем одномачтовой дау. Его знали по всему побережью Залива и даже во многих портах Аравийского моря. Фейсал бен Селим не искал неприятностей на свою голову, но если истинно верующий обращался за помощью, нуждаясь в деньгах или надёжном укрытии, он никогда не отказывал и делал, что мог.
Западные спецслужбы обратили внимание на Фейсала бен Селима после того, как один захваченный в Эр-Рияде активист «Аль-Каиды», оказавшись в камере, упомянул в своих показаниях о том, что некоторые послания бен Ладену переправляются с Аравийского полуострова морем. Послания эти настолько секретные, что, не доверяя бумаге, гонец выучивает текст наизусть и обязан в случае опасности покончить с собой. Из Аравии курьера доставляют на побережье Белуджистана, откуда путь его лежит на север, к неведомым пещерам Вазиристана, где и скрывается Шейх. Назвал арестованный и судно, на котором посыльные совершают опасные путешествия — «Раша». С согласия МСР дау не стали перехватывать, но взяли под наблюдение.
Фейсал бен Селим вернулся в Гвадар с грузом товаров домашнего обихода, которые приобрёл в порту беспошлинной торговли Дубае. Там все эти вещи — холодильники, стиральные машины, микроволновые печи и телевизоры — продавались прямо со склада по цене намного ниже розничной. Назад он собирался везти партию сплетённых мальчишками-рабами пакистанских ковров. Фейсал знал, что ковры эти будут лежать под ногами западных богачей, скупающих роскошные виллы на морском острове, строящемся между Дубаем и Катаром.
Внимательно выслушав дожидавшегося его на пристани посыльного имама Халиби, Фейсал кивнул и через пару часов, переправив груз на берег без вмешательства пакистанской таможни и оставив «Рашу» на попечение матроса-оманца, неспешно отправился через весь город к мечети.
За долгие годы торговли с Пакистаном предприимчивый араб вполне освоил урду, так что беседа с имамом проходила на этом языке. Гость выпил чаю, отведал сладостей и вытер пальцы маленьким батистовым платком. После чего кивнул и посмотрел на Афганца. Рассказ о побеге из тюремного фургона вызвал у него одобрительную улыбку.
— И теперь, брат мой, ты хочешь выбраться из Пакистана? — спросил Фейсал на арабском.
— Здесь мне места нет, — ответил Мартин. — Имам прав. Рано или поздно тайная полиция найдёт меня и передаст кабульским собакам. Я не доставлю им такого удовольствия — умру раньше.
— Жаль, жаль, — пробормотал катарец. — Такая жизнь… А если я отвезу тебя в Эмираты, через Залив, что ты там будешь делать?
— Постараюсь найти других истинно верующих и предложу себя в их распоряжение. Помогу всем, чем только могу.
— А что ты можешь? Чем поможешь?
— Я умею драться. И готов умереть в священной войне Аллаха.
Гость задумался.
— На рассвете я буду грузить ковры, — сказал он после паузы. — Это займёт несколько часов. Их нужно уложить под палубу, чтобы не пострадали от воды. Потом я отплыву. Пойду тихо, без паруса, держась поближе к берегу. Если кто-то спрыгнет на палубу с мола, этого никто не заметит.
Распрощавшись со всеми положенными ритуалом церемониями, капитан ушёл.
Было ещё темно, когда мальчик из медресе отвёл Мартина на пристань. Там он внимательно изучил «Рашу», чтобы узнать её утром. Дау прошла мимо мола около одиннадцати. Прыжок на восемь футов потребовал короткого разбега.
