– Добри дан, рус… – пробасил он
– То син… сын мойе. Славомир звать. Он, как и я, ковач… кузнец.
– У нас на Дону "коваль" говорят – заметил сотник
– Почти как у нас…
Рука у молодого серба была сильной и мозолистой
– Промысел держите… хорошо…
– Промысел хорошо… – согласился серб – куем помалу… оградку кому… крест скуем если надо…недавно ограду с розами ковали… уметь надо.
– Оружие, я смотрю, тоже куете – сказал сотник без всякой задней мысли, смотря на сложенные, на полках у стены готовые изделия.
– Оружие тоже… серб без оружия не серб…
Сотник внимательно посмотрел на Радована
– Да брось, друже… Мне без разницы, ножи да сабли куешь – куй. Дело нужное. Лучше чем поляки… у каждого дом почище твоего и нигде не работают… верней кто работает по ночам, а кто уже на каторге сидит. За работу за эту, которую они по ночам справляют. Так что – работай. И оружие мне твое тоже… интереса нет, пока оно по нам не стреляет. Надо пулемет – пусть пулемет у тебя будет.
– Хвала тебе за слова добрые, пан коммандер… На обед останешься?
– Останусь – кивнул сотник – подневалим, потом и поговорим…
На стол собрали быстро, еда была простая, без изысков – картошка, мясо, кислое молоко с накрошенным хлебом и зеленью. Собрались все, даже Божедар прибежал с дежурства. Была и Драганка – готовила она. Без камуфляжа и снайперской накидки она смотрелась куда лучше – как обычная девчонка, которой только минуло восемнадцать…
Перед едой помолились – сербы читали свою молитву, сотник свою. В конце концов – молитва то одна только язык разный…
Подневали, перекрестились перед трапезой на образа. Негромко играла музыка, звучали непонятные слова песни – про "чету" и какого-то там "комитача" – но музыка хорошая, напевная, сотник даже кое-что из слов запомнил. Потом Божедар на пост убежал, Драганка по хозяйству закрутилась, Славомир в кузню пошел. И остался сотник с главой семейства и командиром сербской четы за столом один…
– Погутарим? – свойски спросил сотник
– Поговорить то поговорим… только вот что я … сказать хочу… пан коммандер. Ты за своего казака… Чебак его кличут… чего доброго за него сказать можешь? Или недоброго?
Сотник пожал плечами
– А в чем интерес имеешь?
– Да Драганка моя с ним… Боюсь я за нее, без матери растет…
Велехов вздохнул
– Чего скажу… Казак гарный, у меня других и нет. Действительную с честью отслужил. Курень на Дону хороший, род знатный, семья большая. Два брата у него, старший и младший. Отец в армии остался служить, полковник от артиллерии. Старший брат действительную служит, в морской пехоте, младший в том году пойдет. Выпорю я Чебака, вот те крест на Круге выпорю. Упреждал добром – не ходи в самоволки
Серб довольно кивнул, видимо характеристика потенциального зятя его очень даже устроила. Оно так и должно быть, породниться с казаками – большая честь.
– Так дело молодое…
– Не только молодое – но и служивое. Порядок должен быть. Ежели службу ломаешь – так и ломай, а не по самоволкам бегай…
– То есть так… – согласился серб.
Наступила тишина – неловкая, когда тема разговора исчерпана, обе стороны знают, о чем они хотят поговорить, и не знают, как перейти к этому разговору.
– Ты вот что Радован… – нарушил молчание сотник – я за твою беду знаю, понимать – понимаю. Помощь мне нужна – ты местный, всех здесь знаешь. А я – как кутенок слепой. А ведь беда грядет…
– Беда грядет – согласился серб – а понимать… Мало кто это понимает, пан коммандер… И вы, русы – тоже не понимаете, хоть и помогаете нам… Нет на свете людей, кто бы это все понимал…
Картинки из прошлого
18 мая 1936 года
Белград, королевство Сербия
Операция "Голубой Дунай"
Дрина!
Вода течет холодная!
А кровь у сербов горячая!
Сербская народная песня.
Белград сражался. Он сражался уже седьмые сутки, когда шансов не было никаких, и из пяти его защитников уже убиты были четверо – но он все равно сражался. Потому что по иному было – никак. Потому что в этом городе жили сербы.
Говоря об истории Сербии надо отметить, что это история борьбы. История угнетений. История поражений, которые не сломили, а только укрепили волю народа. Мало какой народ можно сравнить с сербским, если считать долю страданий, выпавших сербскому народу.
Начиная с двадцать восьмого июня 1389 года, и на протяжении пятисот лет Сербия находилась под игом осман – людей чужой веры и чужой земли. Некогда единое сообщество южных славян – все они до поражения на Косовом поле считали себя славянами и православными – раскололось. За пятьсот лет унижений и издевательств – Европа не пришла на помощь, не изгнала мусульман с европейской и христианской земли не предприняла крестовый поход, хотя христиан резали под боком – единый народ раскололся. Кто-то так и остался православным – сербом. Кто-то попал под влияние католичества – Римская католическая церковь проводила активную подрывную (но не военную!) компанию против османского владычества – этих стали называть хорватами. Кто-то принял чужую веру, и стоит ли осуждать их за это? За пятьсот лет беспросветного ига, когда не остается веры и надежды – сломаться может любой.
Одно иго сменилось другим – вырвавшись из состава Оттоманской Империи, Сербия попала под власть и влияние австро-венгерской. Австрия сама была больна и больна давно – но авторитет венских кесарей был столь велик, что никто не смел посягнуть на ее владения.
Стоит ли удивляться тому, что в сербском народе, вынужденном больше пятисот лет бороться за свободу от угнетения возникли тайные организации, причем тогда когда этого не было почти нигде. Еще в конце девятнадцатого века возникла и оформилась основная сербская террористическая организация "Черная рука". Костяк ее составили армейские офицеры, а возглавил ее поручик Драгутин Дмитриевич. У всех заговорщиков были клички, дали кличку и ему – Апис.
Сложно говорить об этом и еще сложнее давать какую-либо оценку этому. Хотя бы потому что мы предали сербов – когда только вставал вопрос о Мировой войне когда все разумные люди уже чувствовал ее опаляющее дыхание, для России встал только один вопрос – к кому примкнуть. К Британии и жаждущей реванша Франции? Или к основной континентальной силе – Германии и Австро-Венгрии? С Францией мы были связаны договором, взаимными гарантиями – но и с Германией у нас был Бъоркский договор 1907 года.
Война чуть не грянула летом четырнадцатого. В этот день люди из "Черной руки" убили в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу, чешскую графиню Хотек. Само по себе убийство вызывало много вопросов – первая попытка с бомбой в букете цветов не увенчалась успехом, но эрцгерцог не уехал из города, водитель первой в конвое машины свернул в проулок без разрешения, как раз в тот самый где и стоял убийца с револьвером, у убийц был яд, но он не подействовал ни на одного из них. Тогда то Императору Николаю Второму пришлось принимать тяжелейшее решение – пушки австрийской крепости Землина были готовы к обстрелу Белграда, Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум. Тогда и было принято решение – Российская империя не вступается за бандитов и террористов и настаивает на проведении международного расследования инцидента в Сараево.
Сразу же после этого, в России вспыхнула волна митингов и забастовок – не случайная! Любой ценой британцы и французы пытались вовлечь в войну Россию, им нужна была русская кровь и кровь германская, им нужна была война любой ценой, и дело вовсе было не в Сербии. Британский и французский послы, а также их агенты почти в открытую раздавали деньги организациям бунтовщиков. В те дни не ходили трамваи, в те дни не работали заводы, в том числе Ижорский и Путиловский. Озверевшие от дармовой водки толпы рабочих переворачивали трамваи, строили баррикады. Была и стрельба, были погибшие рабочие, полицейские. Во многих случаях потом выяснялось, что стрельбу открывал неизвестно кто и неизвестно почему. Это были цветочки – ягодки начались в шестнадцатом, когда по приказу Столыпина артиллерия била по центру Иваново-Вознесенска, а в Москве тысячи человек полегли под пулеметным огнем. Это и была революция, даже не революция, нет – кровавый и беспощадный бунт, в котором нет ни цели, ни смысла, ни разума, в котором есть только одно желание – не жить, так как жили раньше, умереть за новое, в чем бы оно ни выражалось. Многие из аристократов тогда ужаснулись разверзшейся перед тысячелетней Русью бездонной пропасти. Поняли, насколько велика ненависть. Ненависть русских друг к другу, к таким же русским – вот что самое страшное. Перемены начались именно тогда.
Государя тогда обвиняли и патриоты, многие в те дни поехали в Сербию добровольцами. Обвиняли в том, что не пришел на помощь братскому славянскому народу. Но и Государя можно было понять – он, самодержец, монарх – как он мог помогать террористам! Как он мог помогать Черной Руке, когда ее руководитель Драгутин Дмитриевич открыто заявил: "Профессия монарха дает слишком много прибыли поэтому монархи должны платить народу высокие налоги своей кровью"?** Сами того не понимая, горе-патриоты толкали страну, и без этого разъеденную изнутри уже упомянутой ненавистью на путь, ведущий в пропасть.
