президента вместе взятых, пусть его основной мотив – прикрыть свою задницу. И, как это при мятеже чувств не раз случалось, ВВП забурился в фитнес-комнату, все аудиенции на сегодня отменив.
***
Израиль, торговый центр «Билу», через два дня
Виктор Куршин, директор магазина обуви, сновал по торговому залу в общем порыве с подчиненным ему персоналом. Час пик. На кону месячная премия, не зевай!
Зал полон, жужжа Вавилоном акцентов и интонаций – микро-копия Израиля – пристанище выходцев со всех континентов, обретших смысл существования в национальном очаге.
Виктор знает свое дело крепко, разом ведя сеанс сбыта на многих «досках» и управляя командой продавцов, как и он, выкладывающихся по максимуму. При этом безошибочно отделяет «экскурсантов» от потенциальных покупателей, сразу беря последних в оборот.
Между тем взгляд Виктора то и дело цепляется за мужчину средних лет. Будто зевака, но необычный. По ощущениям, с неким немаловажным делом, хоть и не профилю заведения. Судя по его семитской, но с легкой примесью «СССР» внешности, не исключено, к самому Виктору, единственному носителю русского языка в коллективе. Но, так или иначе, в шкале приоритетов момента «Money Time» его не существует.
Тут «зевака» устремляется к Виктору, только что сбагрившему пару дешевой обуви и на пути к очередной жертве халявных распродаж. И на чистейшем иврите обращается:
– Я от человека, который когда-то сказал: «Хаим Ревиво – самый известный ашдодец в мире» (Хаим Ревиво – футболист сборной Израиля, испанской «Сельты», турецких «Фенербахче», «Галатасарай»; ашдодец – житель Ашдода)
Виктор застыл, как бы переваривая сказанное. Будто слова – яснее ясного, но связать их воедино не выходит.
– Не понимаю, о чем ты, – пожал плечами Виктор, одновременно пытаясь нечто вспомнить. – Ну да, Хаим, наверное, лучший наш футболист…
– Тот человек сказал – самый известный, не лучший. Причем не футболист, а ашдодец. Вспоминай, – давил на семантику будто раскованный, при этом крепкого стержня посетитель.
– Ты кто, агент, работающий на конкурентов? Развести меня захотел? – сквозь зубы процедил Виктор, похоже, сторонясь огласки возможной коллизии.
– Я здесь по делу, Виктор. Дело для тебя приятное и нужное. Но если ты не соберешься и не поможешь мне и себе, я через минуту уйду. Без вреда для тебя, но и без пользы, за которую, поверь, меня ты меня будешь благодарить…
– Сдался я тебе зачем? Объясни… – с трудом выдавил из одеревеневшей глотки Виктор.
– Слушай меня внимательно: идешь в подсобку и достаешь любую пару туфель сорок третьего размера…
– У тебя сорок второй, – перебил Виктор.
– Повторяю, сорок третьего, – невозмутимо продолжил собеседник, – при этом в подсобке остаешься на виду – в пределах сквозного обозрения. Там свой мобильный прячешь – экраном к спине за ремнем. Несешь сюда коробку, открываешь и будто выясняешь, та ли пара туфель. Подтверждаю и вынимаю обувь из коробки. Коробку из рук ты не выпускаешь до тех пор, пока я не закончу примерку. Вынимая туфли, я протолкну в коробку гаджет и запускаю видеофайл. Он на две минуты, содержание для тебя приятное, но главное, полезное. Не улыбайся и контролируй эмоции. Более того, смотри куда угодно, только не в коробку, хоть и можешь посматривать иногда. После примерки я кладу в коробку туфли, извлекаю устройство и иду в кассу. Если все пройдет по плану, я, возможно, задам тебе вопрос. Это все. Вперед.
К концу инструктажа Виктор вспомнил, что озвученный «пароль» – один из давних умственных изысков отца, который, судя по тону сообщения, жив-здоров, но, похоже, попал в переплет, заваренный крутыми интересантами. Их потенциал прочитывался хотя бы по человеку-программе, который за секунды скрутил его, парня неробкого десятка, в бараний рог, эксплуатируя гибрид железной воли, красноречия и иносказаний. Впрочем, в день отъезда отец недвусмысленно отсылал к перспективе нешуточных для него обременений.
Между тем вторжение гонца пришлось весьма кстати, покончив с тревожной неопределенностью, досаждавшей Виктору с недавних пор. Уже неделю его терроризировали верткие, пренеприятные типы в личине то страховых агентов, то судебных приставов, налегавшие выяснить отцовские координаты.
Домогаться его начинали спозаранку, притом что раньше двенадцати Виктор не вставал. При этом ублажение себя любимого – религия, в которую он свято верил, и культы которой скрупулезно исполнял…
Между тем Виктор своего отца искренне любил, как это в мире нерациональных чувств водится, не вникая в причину. Потому виртуальный лик отца на дне коробки толкал к нему прикоснуться – месяц-то не виделись! Но предостережение курьера – держать себя в руках – его руку остановило.
Видеофайл – двухдневной давности. Сомнений в дате выпуска не было: после приветствия отец упомянул иерусалимский теракт, прогремевший днем ранее. Ясно почему: так устранялся фактор искаженного таймера. Отец чуть волновался, но, судя по множеству наставлений, не за себя, а за помешавшееся на криптовалютах чадо, в свои тридцать четыре неженатое и, если в чем-то преуспевшее, так это в охмурении средней доверчивости потребителя. Впрочем, вполне себе, не без выдумки, профессия. Биткойн переживет.
Свое выпадение из родной среды отец назвал командировкой, и по его настроению замечалось, что он верит в то, что говорит. Обозначил даже ее временные рамки – год, а может, более. Его средства связи – пока в стадии становления, адрес – «привычный климат», оставалось догадываться какой… В деньгах он пока не нуждается, но, не исключено, доход от недвижимости придется переадресовать. Пока же бенефициар аренды – Виктор Куршин, о чем европейские контрагенты оповещены. По поступлению ежемесячного транша, половину передавать Свете, остальное – себе. Более того, принимать в жизни такой же непутевой, как и сын, Светы посильное участие. Ведь она – единственная женщина, которая в Алексе Куршине искала не кошелек, а спутника, да, нередко по застолью… И как-то ей объяснить, что в их некогда бурном, но со временем минимизированном романе – вынужденный, продиктованный форс-мажором перерыв. И главное, о ролике никому ни слова, если сын не хочет отцу и, не дай бог, самому себе навредить. Даже когда менты или кто-то с их подачи хватать за горло станут…
– Коробку давай, – потребовал курьер, вставая. Упаковав туфли, задал тот самый обусловленный то ли поведением, то ли обстановкой вопрос: – Знаешь, что тебя пасут? И не только дома, но и здесь на работе. Красный джип на стоянке слева. Не дергайся только…
– Нет, – изумленно протянул гласную Виктор.
– Пасут не только тебя, но и Свету, папину подругу, – продолжил лупить хлыстом откровений курьер.
– И Свету? Ее-то зачем? – не верил своим ушам Виктор.
– Говорил же – контролируй эмоции. И улыбайся – сделку-то закрыл, – учил азам конспирации почтальон пропавших
