без вести душ. После краткой паузы продолжил: – Слежка не оставляет сомнений, что твой и Светин телефон прослушиваются. Вполне вероятна прослушка и в самих квартирах. Следовательно, любые упоминания внутри стен и онлайн имени отца исключены. Кроме того, если ты балуешься чем-либо незаконным, то немедленно сворачивайся – слежка это выявит, если не выявила уже. Так что зачищай хвосты. Но без паники и лишних телодвижений. К Свете пока не суйся, с ней переговорят… Последнее. Если слежка продолжится, то через неделю подашь в полицию жалобу, прежде аккуратно сфотографировав машину с торчащим дозором – обычно это двое, как в джипе напротив. И без комментариев, мол, заметил и все. Ты меня больше не увидишь. Придет кто-нибудь другой. Продолжай работать, как ни в чем, ни бывало. В своем деле ты, ничего не скажешь, канонир (ивритская метафора, передающая особое мастерство и производительность). У меня все.
Оплатив в кассе элегантные, хоть и из кожзаменителя туфли, гонец перешел с обновкой в соседний магазин – мужской верхней одежды. Примерив несколько курток, остановил выбор на самой легкой, под стать израильскому климату – плюс пятнадцать-двадцать в январе. Вызвал такси и был таков.
Глава 14
Москва, ноябрь 2018 г.
Марину пытали лишением сна, допрашивая четвертые сутки кряду. Четыре дознавателя, менявшиеся каждые два часа, слились в безликое чудовище, высасывавшее остатки ее воли и достоинства. Следакам ассистировала дюжина надзирательниц со схожим вахтенным режимом работы. Все, что Марина была в состоянии испытывать, это – путаные чувства к ним, ей казалось, ущемленным убогой внешностью и безнадегой российской глубинки. Дознаватели-то к ней не прикасались и даже не повышали голоса. К мукам дознания ее, валившуюся на стол или ниц, возвращали товарки по полу – хватали за волосы или окатывали ушатом ледяной воды, как ни диво, протеста у жертвы не вызывая. Напротив, вместо ненависти – снисходительные улыбки, сбивавшие с толку пыточную бригаду.
В конце концов, Марина функцию речи утеряла и… завыла, но не белугой, брызжа слезами, а по-волчьи. В результате в бригаде дознания возник переполох: не расколовшись, подопечная ускользнула в нишу безумия, в лучшем случае – от начальства нагоняй.
Между тем вызванный по тревоге врач быстро поставил диагноз, в переводе на простой язык – коллапс нервной системы. Запротоколировал и заключение: во избежание необратимых осложнений допросы прекратить. Что было исполнено без проволочек. Сделав инъекцию успокоительного, предписал Марине покой, бывший нарами в боксе арестантов при управлении собственной безопасности СВР. Гриф секретности проекта «Алекс Куршин» не только исключал вовлеченность в него контрразведки, но и раскрытие личности заказчика функционерам самой службы. Посвящен был один директор и опосредственно – глава проекта полковник Селиванов, догадывавшийся, кто кукловод.
Понятное дело, не знала бенефициара проекта и Марина, иначе одно упоминание его имени, по меньшей мере, истязание бы приостановило. Кстати, проведай бенефициар об этом эксцессе, его реакция предсказывалась с трудом. Ведь следственная бригада, включая надзирательниц, – угроза утечки его едва произносимой тайны, хоть и непрямая. Следовательно, Нарышкин, некогда верный оруженосец, будто не в открытую, но настойчиво к ее разглашению ведет, требуя то высылки конфидента как опаснейшего крота, то создавая вокруг его статуса взрывоопасную атмосферу. При этом все незадачи кейса «Алекс Куршин» – продукт его недоработок, если не прямая диверсия…
Между тем Нарышкина заподозрить в ничем подобном было нельзя, ибо подряд «Global Liaisons Limited» в качестве первичного агента разработки был инициирован самим президентом, в вопросах безопасности человеком весьма осведомленным. Услугами мега-сыщика пользовались многие сильные мира сего, в том числе и СВР в некоторых особо деликатных начинаниях. Но то, что мохнатую руку Лэнгли в кейсе Алекса «Global Liaisons Limited» проморгает, руша свой главный актив – репутацию, в СВР подумать никто не мог. Ведь подрядчик Самим рекомендован…
В итоге расклад расстелился так, что глава разведки ныне был озабочен одним – отодвинуть перспективу своего провала как можно дальше. Ведь Лэнгли в ипостаси, оказалось, соучредителя проекта «Алекс Куршин» делало Нарышкина лицом, которое, как минимум, мирится с инфильтрацией злейшего врага в святая святых России. И, выйди вся гниль предприятия наружу, костей было не собрать, какая бы власть ни была на дворе. В первую очередь нынешняя, для самосохранения готовая скормить любого. Массовый забор коррупционеров в чрево пенитенциарной системы, вопреки ярлыкам на княжение, некогда им выданным, красноречивая тому иллюстрация.
Так или иначе, Нарышкин заблуждался, посчитав Марину Фокину двойным агентом, задействованным для хитроумного внедрения Алекса Куршина в российский топ. Не отрезвили его и аргументы Селиванова, выгораживавшего Марину как всего лишь нарушителя должностной инструкции – личные пристрастия хранить в домашнем сейфе, вменена близость с объектом разработки или нет. Оттого ее якобы предательство – вернуть Алекса в стартап без однозначной визы Москвы, как и ее случайный «разъезд» с арестом – причудливый выверт дел сердечных, и американцы с немцами здесь ни при чем.
В глубине души Нарышкин понимал, что полковник, скорее всего, прав, но директором верховодила паника, подбивавшая: чем больше скальпов кинуть президенту к ногам, тем выше шансы закончить жизнь в своей кровати, а не в тюремном лазарете. Не выходило понять, что его роль в проекте с точностью до наоборот: гнать волну как можно меньше, правдами и неправдами оберегая неприкосновенность президентской тайны. Проблема не в Алексе Куршине, классически спорном персонаже, подхватившем целый букет «вирусов», а во втором дне ВВП, толкающем президента к нерациональным, а то и к безумным поступкам.
В результате подозреваемая чуть не съехала с катушек и, помимо своей одержимости Куршиным, с ее слов, эталон порядочности и мудрого партнерства, не сообщила ничего. Единственно, о чем просила, это – вызвать Алекса на очную ставку, поволокой глаз, казалось, передавая: не спасения ради, а дабы в последний раз пересечься с ним.
Между тем Мариной, скорее всего, двигало шестое чувство, пробуждаемое в минуты опасности. И правда, если кто-либо мог ей помочь, так это Алекс Куршин. Прокрути ему, человеку принципов, хоть один эпизод ее истязаний, как он тут же предложил бы сделку: полное, сопровождаемое комментариями признание о его вербовке ЦРУ, пусть формальной, в обмен на оправдание Марины Фокиной, его «стараниями» угодившей промеж шестеренок шпионского скандала. Ну и, наверное, придумал бы, как не подставиться самому, избегая аудиозаписи признания.
Однако, нельзя не заметить, развернутая покаянная в раскладе Алекса мало что меняла, о чем он Бондареву не преминул сообщить. Ведь главное он сказал, а подробности – для достоверности изложенного.
Разумеется, тандем Нарышкин-Бондарев Алексу не поверил, доверие – это не про них, манипуляторов людских слабостей и пороков. Зато за чистую монету
