— Как я понимаю, вы пригласили меня для конкретного разговора, сказал я мягко.
— Да, конечно. Извините. Вы далеки от этого.
— Определимся сразу, — сказал я примирительно. — Я фрилансер. И работаю не на Дубровина. Вы ведь в этом хотели разобраться, так?
Ге-Пе рассмеялся.
— Бэзил, вы взбаламутили мою сеть здесь, в Таллинне, потом в Лохусалу, добрались до Пярну. Высматривали амбар с товаром… Но давайте отвлечемся от беспредметных материй! Для меня даже сама идея покушения на генерала представляется полнейшей глупостью.
— Согласен — сказал я.
— Вы назвали Гущиных. Это были люди высокой пробы. И потому я вам теперь немного доверяю, так, самую малость… то есть, я хочу сказать, для меня вы яснее.
— Уф! — прервал я его. — Давайте все же к делу. Завтра на рассвете я получу расписание пребывания генерала в Таллинне. Вы можете дать мне расписание Чико Тургенева?
— Его никто не знает. Даже окружение. Но если он пересечет границу, вас поставят в известность. Бесплатно. Конверт унесите. Вот телефон, звоните завтра с семи утра. Ответит Дечибал Прока. Надеюсь, вам удастся предотвратить преступление.
Господи, подумал я, где завтра в семь утра я достану треногу для фотоаппарата?
На выходе я покосился на негра в сюртуке.
Меня тошнило от благородства Ге-Пе, вернувшего конверт с купюрами. Наверное, смотрит теперь в мою спину так же, как на негра при дверях. Отдал конверт, словно чаевые сунул. До Синди меня не оставляло чувство, что встречу с Ге-Пе я проиграл.
Простыня, пододеяльник и наволочка оказались крахмальными, одеяло верблюжьим. Ленин поставил на столе и бутылку минеральной. А где находится душевая, я знал и без его записки, пришпиленной к полотенцу.
Глава девятая
Один на один
В пять тридцать утра, когда я садился в «Форд», Йоозепп Лагна, уже маялся на покрытых ночной изморосью грядках за палисадником. Упершись в черенок грабель ладонями, а на ладони положив подбородок, он успел, пока я запускал двигатель, высказаться относительно неопределенностей балтийской погоды. Поскольку челюсть его покоилась на граблях, когда он говорил, поднимался и опускался череп.
Из Синди я не стал звонить в Таллинн. Наверняка местная почта в такую рань закрыта. Уехал прямиком в Пярну.
Мне всегда нравился вид, открывающийся с высокого крыльца Пярнуского почтамта на мост через Саугу и дома в заречье. Ничего особенного, в общем-то. Обычные жилые коробки с водонапорной башней над крышами в форме кухонной толкушки. Но небо — высокое и просторное. Кучковатые облака плывут крутым подъемом вверх и все выше. И теперь, серо-фиолетовые в предутренних сумерках, они неизменно тянулись прочь от грешной землицы.
Однажды, когда мы ехали из Таллинна в Синди сватать Марине первого эстонского мужа, я погнался за облачной тенью. Спидометр показал восемьдесят километров в час. Стремительные морские облака…
Сауга исходила туманом, который глушил крики чаек. Поверх тумана на реях пришвартованного парусника сверкали сосульки.
— Новости такие, — сказал Ефим по телефону. — Ночью прибыла группа сопровождения немецкого представителя на переговорах с генералом Бахметьевым. Размещение в Пярну, на госдаче в районе коттеджных застроек за городским пляжем. Из Таллиннского аэропорта группу отвезли в гостиницу местные, неофициально имелся Дубровин. Местные из Таллиннцев сразу уехали, передав опеку над немцами своим пярнусским, а Дубровин оставался до четырех утра. Он липучий, а если ещё угощение… Немцы деликатно предложили вариант «свои опекают своих».
— Так и бывает.
— Бывает, — сказал Шлайн и задышал в трубку, наверное, опять забегал по лавке. — Только вот что. Ты не обмолвился в Лейпциге относительно возможных неприятностей здесь для нас, а, стало быть, неминуемо и для них?
— Им-то что?
— Встреча Бахметьева с доверившимися немцами закрытая. Представляешь, что ждет их дома, если покушение состоится?
— Вчера пачками шла стрельба сначала в нас, а потом по кафе в центре Таллинна. Хотя бы одно сообщение появилось?
— По радио ни слова. Про газеты не могу сказать, ещё не видел. Но если молчит эфир, то и на бумаге ничего не найдем… Дело в том, что происшедшее — пока только эстонское дело. Русско-немецкое, будь спокоен, раздуют.
— Допустим, — сказал я, сообразив наконец, что Ефим или Марика по его поручению записывают разговор на магнитофон. Операция-то началась. Подлежали документированию все моменты, по которым Шлайну придется, возможно, оправдываться.
— Так что в Лейпциге? — повторил он вопрос.
— В Лейпциг я ездил за подтверждением, что встреча действительно готовится. Так? Вот и все… Не нервничай, Ефим, проснись. Я понимаю, ещё рано, едва рассвет… Вспомни, про анонимку относительно покушения ты заговорил со мной только в Таллинне. Если немцы что-то узнали, то либо от местных, либо сам знаешь от кого. От Дэ. Я — оправдался?
— Прости. Конечно.
Не легко ему выдавливать из себя такое при работающей записи.
— Вот что, Ефим, — сказал я, стараясь смягчить напор. — Я знаю, что терзает тебя. Не буду говорить, что именно. Слова теперь лишнее. Оставь мне решение. Забудь об ответственности. У нас нет времени. Мы ничего другого сделать не можем. И никто на нашем месте не смог бы.
— Это разговоры для тети, — оборвал он. — Ответственность моя. И только. Не ты меня, я тебя нанял! Так что давай не зарывайся!
Благородно, подумал я. Если все кончится успешно, озвучивание куска пленки с этими фразами станет основанием для повышения Ефима Шлайна в воинском звании и представления его к ордену за заслуги перед Отечеством.
Я тоже когда-то радовался, как дитятко погремушке, получая капральскую нашивку.
— Я допустил ошибку.
— Что-о-о?! — заорал он в трубку. — И ты пускаешься в рассуждения теперь, когда, как говорил один мягкотелый гигант, процесс пошел?!
— Остынь, — ответил я. — Ты уж совсем напуганный. Я забыл про штатив или хотя бы опорную ногу под фотокамеру. Только это я и хотел сказать. Мне придется снимать телеобъективом и, стало быть, с большой выдержкой.
— Уф, придурок, — сказал Ефим. — В десять открываются магазины. В десять тридцать можешь подобрать штатив здесь, либо привезет Марика куда скажешь.
— В десять тридцать у бара «Каролина». Я коррумпирую её за это чашечкой кофе. Ведь другого она не пьет.
— Ладно, коррумпируй… Она же передаст программу пребывания генерала и его переговоров с немцами. Остальное, что появится к тому времени, тоже. Генерал едет со своими людьми от Нарвы. До связи.
— До связи, — сказал я, нажал на рычажок, опустил новый жетончик и набрал номер, названный вчера вечером его превосходительством в пивном ресторане.
— Ну? — ответил Прока. — Чего?
— Дебил и есть, — сказал я ему. — Не в подводной лодке проснулся, это не сигнал продуть кингстоны для подъема по нужде!
— Еще нет семи, откуда я знал, думал с дуру кто…
— Есть новости? — спросил я.
— Есть. Толстый Рэй передает для вас, что кавказская орава на трех машинах выгрузилась на континент с парома, прибывшего с острова Сааремаа. Около десятка. Сообщил капитан причала. Неизвестно пока, куда выруливают на Таллинн или на Пярну. Когда минуют развилку, Толстому сообщат. Точные новости будут в семь.
Я повесил трубку. И в огромное окно почтамта узрел знакомый пикап «Рено». Из распахнутых створок сзади торчала лестница с красным надувным шариком вместо флажка. Водитель и второй, сидевший рядом, вертели сотовый телефон и что-то обсуждали.
На крыльце продувало. До повторной связи с Прокой оставалось двадцать минут, и я пожалел, что не курю. Торчал на виду без повода. Поднял воротник.
Итак, Чико отсиживался на острове Сааремаа. Там дождался информации о въезде генерала в Нарву. Путь его теперь — в Таллинн, где он получит от Дубровина детальную, по минутам, программу пребывания и переговоров с немцами генерала Бахметьева и российскую схему обеспечения безопасности. Дубровин, судя по тону Ефима, не испытывает удовольствия от варианта «свои отвечают за своих», потому что не сможет снабдить Чико такой же немецкой схемой. Немцы не обязаны его информировать, каждый работает по собственному плану, каждый сам за себя.
Но почему — Сааремаа, глухомань, в которую Тургенева в обычной обстановке не затащишь? Встреча с заказчиком или его представителем для поправок в плане действий? Возможно… Но почему вдруг Сааремаа? Случайность? Расчет Чико пришпилить меня к генеральскому трупу сорвался. Продавилась и поддержка Толстого Рэя. С поездкой на Сааремаа Дубровин мог обернуться быстро, и там, не привлекая внимания, вдали от глаз людских, обсудить с Чико дальнейшие действия… Выглядело логично. Но оставалось не подтвержденным. Поэтому допустимо, что в обстановке появилась дополнительная вводная. Скажем, в действие ввели неизвестного Шлайну и мне фигуранта в дополнение к Чико или, что называется, достали из загашника его дублера, настоящего, не таскающегося на виду у всех в свите гагринского армянина… Такого, который и является настоящим стрелком.
