— Я сам мало знаю, но считаю своим долгом проинформировать вас об этом факте.
— Из-за этого вы и объявили «зеленую тревогу»?
— Да-да, — неуверенно отвечает Гаррисон, — именно из-за этого.
— Благодарю за информацию, господин президент. Наши военные слегка обеспокоены.
— Мы также сохраняем бдительность.
— Можем ли мы быть уверены, что вы проинформируете о дальнейшем ходе событий?
— Конечно, господин секретарь. Мы должны полностью доверять друг другу.
— И мы такого мнения, господин президент. Мы настойчиво вас предостерегали от передачи нейтронного оружия в распоряжение других правительств…
— Господин секретарь, не будем сейчас затевать дискуссию по этому вопросу.
— Разумеется, теперь уже поздно. Господин президент, можете ли вы мне все-таки сказать, что произошло с этой боеголовкой?
Доктор Рубин, который слушает этот разговор, отрицательно качает головой в знак того, что президент не должен сообщать собеседнику ничего конкретного.
Президент Гаррисон от него отмахивается.
— Я не могу входить в детали, — говорит он в телефонную трубку, — так как мы должны немедленно и со всей решительностью заняться этими таинственными объектами над Аляской. Пока могу лишь сказать, что боеголовка, о которой речь, вышла из-под контроля вооруженных сил США и наших германских союзников.
— Она украдена?
— Этого мы еще не знаем. Вероятно, да.
— Вы не допускаете возможности, что ею завладели известные элементы в западногерманской армии?
— Абсолютно не допускаю. Немецкая система защиты… Впрочем, неважно. Это или досадная случайность, или чьи-то злонамеренные действия, рассчитанные на то, чтобы нас поссорить.
— Чьи действия?
— Не знаю. Сожалею, но я вынужден закончить наш разговор. Необходимо сделать срочные распоряжения. Прошу проинформировать Генерального секретаря о моем звонке.
— Я это сделаю, господин президент. До свидания.
— До свидания.
Гаррисон кладет трубку и оглядывает всех присутствующих, но не успевает изложить свою оценку ситуации, как на диспетчерском пульте звучит приглушенный голос секретаря:
— У телефона канцлер Лютнер из Бонна. Дело, по его словам, сверхсрочное и сверхважное. Он требует немедленно соединить его с вами.
— Соединяйте, — говорит президент Гаррисон, не реагируя на отчаянные жесты генерала Тамблсона.
— Говорит Лютнер, — слышатся из аппарата слова переводчика. — Господин президент, я должен вам сообщить о деле столь важном и потенциально опасном…
Президент хмурит брови и выключает громкую связь. Голос канцлера Лютнера уже не доходит до собравшихся в Овальном зале членов Совета национальной безопасности.
— Ужасно, — бормочет генерал Тамблсон. — Осталось не больше трех минут. Не время для дипломатических бесед.
— Вы верите Москве? — спрашивает Магорски у директора ЦРУ.
— Да, — неохотно отвечает адмирал Прескотт. — Нет признаков того, что они привели в состояние готовности силы стратегического назначения. Тревога в военно-воздушных силах не объявлялась. Нет никаких данных о передвижениях их войск в Европе.
— Странно, — размышляет вице-президент Паркер. — Кто мог нам устроить эту шутку? НАСА[9] ничего на сей счет сказать не может?
Полковник Уиндер, видимо вспомнив про неотложное дело, внезапно срывается и бежит в секретариат.
В этот момент президент Гаррисон кладет трубку.
— Прекрасно, — говорит он, криво улыбаясь, и в глазах его появляется холодный блеск. — Прекрасно. Поздравляю вас, адмирал Прескотт. Ваша разведка просто великолепна. В Германии украдена не одна боеголовка, как вы утверждаете, а одиннадцать, общей мощностью в шестьсот килотонн. Значит, случайность следует исключить. Все говорит о том, что похищение совершено восточногерманскими агентами, а этого не могло произойти без ведома и согласия Москвы. В довершение всего одна из украденных боеголовок начала давать излучение. Есть основания предполагать, что боеголовки находятся на территории Западной Германии или Франции.
Адмирал Прескотт застывает как соляной столп. За последние пятнадцать лет не случалось, чтобы Палмер-II дал ложную информацию, да еще по такому важному вопросу. Прескотт не в состоянии ни слова выговорить. По глазам президента и Натаниэла Рубина он видит, что ЦРУ в один момент утратило доверие. Это не просто ошибка. Это опасная дезинформация.
— Господин президент, — умоляюще просит генерал Тамблсон, — у нас осталось не больше полутора минут для принятия решения. Нельзя медлить ни секунды.
— Правильно, — спокойно говорит Гаррисон. — Приказываю уничтожить эти неопознанные объекты, употребив все имеющиеся у нас средства. Разрешаю применить лазерное оружие, стратегические ракеты с разделяющимися боеголовками, секретные спутники. Все, что будет необходимо. В этой ситуации мы должны действовать быстро и решительно.
— Так точно! — срывается с места Тамблсон. — Если я правильно понял, вы готовы объявить состояние войны… то есть поставить все наши вооруженные силы в положение за гранью «красной тревоги»?
— Готов.
Тамблсон выбегает из Овального зала.
— Теперь, — спокойно говорит Гаррисон, — попробуем кратко проанализировать ситуацию. Вариант первый: Москва говорит правду. Они действительно ничего не знают о подлетающих объектах, но дали восточной зоне согласие на похищение боеголовок. Тогда мы имеем дело с роковым стечением обстоятельств, поскольку сам факт похищения боеголовок не выходит, так сказать, за рамки правил игры. Русские предостерегали нас от передачи нейтронного оружия союзникам, и было бы понятно, если бы они захотели дать нам горький урок, когда это произошло. Второй вариант: Москва не говорит правды. Они пустили в ход новое неизвестное оружие, о котором мы пока ничего не знаем, а одновременно устроили похищение боеголовок. Например, с той целью, чтобы они взорвались на восточной Эльбе, где-нибудь в стороне, не вызвав человеческих жертв, и возник, таким образом, повод для обвинения нас в агрессии. Вариант третий: Москва не имеет ничего общего с таинственными объектами и похищением боеголовок. Тогда следует предполагать, что боеголовки захватил кто-то другой. Но кто? Тайная фашистская организация в Европе? Французы, чтобы показать нам, какой ошибкой был допуск к нейтронному оружию их восточного соседа? Террористы? А может, скажем так, консервативные элементы в наших собственных вооруженных силах? Прошу высказываться. У нас есть несколько минут, пока не будут уничтожены эти проклятые объекты. Натаниэл?
— Что ж, господин президент, — начинает доктор Рубин, готовясь выступить с обстоятельным научным докладом, — дело, несомненно, весьма запутанное…
— Без тебя знаю, Натаниэл. Кто и зачем захватил боеголовки?
— Ах, я же не могу этого знать, господин президент. Но я лично предполагаю русский заговор.
— Конкретно?
— Тогда мне придется начать с изложения своей концепции.
— Позже. Реджинальд?
— У юристов, — начинает вице-президент Паркер, — есть одно правило, которое может нам сегодня пригодиться. Какое бы преступление ни совершалось, они начинают поиски истины с вопроса: qui prodest? Кому выгодно преступление?
— Cui prodest, — поправляет доктор Рубин.
— Возможно. — Вице-президент Паркер не скрывает раздражения, потому что умничающий Рубин всем стал поперек горла. — Если мы поставим перед собой этот вопрос, можем получить три ответа. Во-первых…
— Минутку, — прерывает его Гаррисон. — Что скажет государственный секретарь?
— Пока немного, господин президент, — вздыхает Брумэн. — Прежде всего, мы должны осознать, что вся эта история подорвет доверие к нам союзников. Опасаюсь также…
— Господа, — вставая, говорит Гаррисон, — продолжайте вашу научную сессию, а я ненадолго покину почтенное собрание. Роберт, выйди со мной.
Президент направляется в соседний салон (командор Мур не отступает от него ни на шаг), опускается в мягкое кресло и закладывает руки за голову.
— С этими людьми, — цедит он сквозь зубы, — можно торговать старьем, а не управлять страной. Стране угрожает смертельная опасность, а эти профессора щеголяют знанием латыни. Послушай, Роберт, что ты обо всем этом думаешь?
— Прежде всего, я думаю, господин президент, что вы несправедливы к доктору Рубину. Он думает медленно, но эффективно. Это наверняка самый лучший советник, какой был когда-либо у президента Соединенных Штатов. Действительно, на него нельзя положиться в критический момент. Но ведь в конце концов вы ему обязаны разработкой великолепной тактики последнего раунда переговоров на высшем уровне.
— Очень мило с твоей стороны, Роберт, хорошо отзываться о Натаниэле, которого ты терпеть не можешь и считаешь моим злым гением. Но хватит комплиментов. Что ты думаешь об этих проклятых боеголовках?
