— В двух словах: я не думаю, что это сделали русские, а тем более использовали при этом командос из ГДР. У них просто нет повода. Французы, разумеется, в счет не идут. Остаются три возможности, одна хуже другой. Первая: правонационалистический заговор в бундесвере. Вторая: какой-нибудь свихнувшийся гений. Третья: террористы. Хотя эту последнюю возможность я называю только для порядка. Мне она не кажется правдоподобной.
— Ты исключаешь возможность, что эту ловкую операцию проделали наши славные парни? Например, люди Прескотта без его ведома и согласия? Или кто-нибудь из наших бравых полковников? С тех пор как мы сократили численность наших войск в Западной Европе, эти люди весьма раздражены и чертовски скучают. Может, они захотели напомнить, что существуют и скверно себя чувствуют в нынешней роли?
— Опыт говорит, что нельзя исключать ни одну из возможностей. Все может случиться. Но все-таки не думаю, что это правдоподобно. Оппозиция справа в последнее время значительно ослабла, господин президент. Последние из принятых мер создали вам наконец репутацию сильного человека, который может противостоять красным. Кроме того, кража боеголовок — это вещь дьявольски рискованная. Военный суд, следствие, разжалование, наверняка суровый приговор. Газеты начали бы собственное расследование. Они в этом здорово поднаторели со времен Уотергейта. Нет. Эта возможность все-таки исключается.
— А помнишь, в шестидесятые годы у нас был один генерал, кажется Эдвин Уокер, который командовал дивизией в Западной Германии и начал подготовку к применению атомного оружия? И лишь когда Кеннеди его сместил, а он провозгласил себя временным правительством американской республики, им занялись психиатры.
— Того, который провозгласил временное правительство, звали Хэлдридж. Если это снова повторилось, нам придется вместе прочитать молитву и покорно ждать, что будет дальше. Такие вещи не в вашей власти.
— И что ты посоветуешь?
— Давать советы президенту — это обязанность доктора Натаниэла Рубина.
— Магорски, ты мог бы обойтись без этих мелких колкостей. Когда-нибудь я выгоню вас обоих.
— Как угодно, господин президент. Не думаю, что меня ждет длительная безработица.
— Перестань! Мы беседуем, словно нам не грозит конец света. Что ты предлагаешь?
— Предлагаю для начала три вещи. Брумэн должен немедленно уведомить союзные правительства, что мы объявили «красную тревогу». Прескотт не позже чем за час должен выяснить, почему ЦРУ известно только об одной украденной боеголовке. Тамблсон свяжется с главнокомандующим силами пакта и разъяснит, что наша «красная тревога» вызвана исключительно случившимся на Аляске и распространяется только на ракетные войска и авиацию.
— Отклоняю все твои предложения, Роберт. Тебе тоже отказывает умение быстро ориентироваться в критический момент. Уведомлять союзные правительства уже поздно. Нет времени для разъяснений, а тем более для консультаций, на которых они будут настаивать. Прескотт и без приказа, по собственной инициативе перевернет все на свете, чтобы узнать, кто его так осрамил. Он этим займется через пять минут после того, как выйдет из Белого дома, и не успокоится, пока не принесет мне в зубах голову виноватого. Ты, Магорски, его еще не знаешь. Это страшный человек. Насчет того, чтобы успокоить членов пакта, заверив, что «красная тревога» носит ограниченный характер, — это технически невозможно. Ты забываешь, что «красная тревога» объявлена десять с лишним минут назад, а чуть позже я дам приказ перевести ключик в Омахе на положение «война». Все военные объекты и системы связи пакта начнут функционировать в соответствии с «ситуацией W». Мы обязаны предотвратить разрыв коммуникаций между нами и ими.
— И что же вы намерены делать, господин президент?
В дверь стучится командор Мур. Не ожидая позволения, он подходит к президенту. В правой руке у него прикованный к запястью и слегка приоткрытый чемоданчик, в левой — конверт с программными модулями.
— Действительно надо объявить что-то вроде состояния войны, чтобы выпустить одну-единственную ракету? — словно про себя спрашивает Гаррисон.
— Да, господин президент, — отвечает Магорски. — На этом основана система. Если бы все ключи не находились в ваших руках, любой генерал мог бы дать ракетный залп по собственному усмотрению.
— Но, объявляя «ситуацию W», я даю им такую возможность.
— Верно. Ничего лучшего пока не придумали, — говорит Магорски, иронически усмехаясь.
Президент взламывает печать на конверте, вынимает одну из двенадцати пластинок и вкладывает в читающее устройство.
Внезапно он закрывает глаза и отшатывается, как после сильного удара. Он не может вспомнить, в каком порядке идут цифры кода. А ведь они ему неоднократно снились.
— Приведи сюда Паркера, — произносит он чужим, хриплым голосом. — И оставь нас вдвоем.
Паркер, еще не остынув от развернувшейся в Овальном зале дискуссии, замирает у двери салона. Он смотрит на изменившееся лицо президента, открытый чемоданчик адъютанта, распечатанный конверт с модулями. И внезапно понимает все.
— Цифры, скорее! — шипит Гаррисон. — В каком порядке они составляют код?
— Четыре, девять, пять… — начинает Паркер. — Но, господин президент, это же война?
— Успокойся. Приди в себя. Войны я ни с кем не начинаю. Но если не перевести систему отдачи приказов на «ситуацию W», мы не сможем пустить в ход ракеты. Неужели не понимаешь? Называй цифры.
— Четыре, девять, пять…
— Это и я помню. Что дальше?
— Четыре, девять, пять… Сейчас, дальше было окончание чьего-то года рождения… Ага, опять девять.
— Неправда. После пятерки идет, кажется, двойка.
— Верно, двойка.
— Господин президент, — раздается из чемоданчика голос генерала Фоули, — у нас уже сорок секунд опоздания.
Гаррисон показывает адъютанту, чтобы тот выключил звук.
— Итак? — спрашивает Гаррисон. — Мы позволим свершиться бог знает какому несчастью, потому что оба, как старые склеротики, забыли несколько цифр? Неужели эти цифры действительно нигде не записаны? Что за идиотская идея? Где Тамблсон? Ах, ведь ни один генерал не может знать этих цифр. Кажется, именно у Тамблсона, как председателя Комитета начальников штабов, должна быть запись?
— Господин президент, — вполголоса говорит Паркер, — не можем ли мы на минуту остаться наедине?
— Командор Мур от меня далеко не отойдет. А что вдруг за тайна?
— Знаю, я не должен был этого делать, — шепчет Паркер на ухо Гаррисону, — но в моем личном дневнике, на последней странице я записал эти цифры. Увы, вопреки инструкции и вопреки присяге.
— Где этот дневник?
— В сейфе. К счастью, сейф находится в моем кабинете, а не в личной резиденции.
— Где у тебя ключ?
— Здесь, — вице-президент Паркер показывает маленький карманчик под правой подтяжкой.
Президент открывает дверь и кричит на весь коридор:
— Магорски!
Роберт Магорски не спеша выходит из Овального зала.
— Слушай, Боб, — говорит президент. — Я понимаю идиотизм ситуации. Но от резвости твоих ног зависит судьба страны. Мы с Реджинальдом оба забыли код. Ты знаешь, о чем я говорю. Он его записал, но, к сожалению, в свой личный дневник, который лежит у него в кабинете. Реджинальд слишком стар и грузен, чтобы самому бежать к сейфу. Сейчас ты возьмешь ключ…
Вице-президент Реджинальд Паркер внезапно припоминает, что в последние дни он занес в дневник несколько весьма едких замечаний в адрес Магорски. Есть там и критические высказывания о президенте, и, что хуже всего, подробная запись одной беседы финансового характера… Нет, допустить Магорски к этому дневнику — все равно что совершить самоубийство.
— Господин президент, — сопит Паркер, — я все-таки сам пойду, это займет не больше двух минут.
Магорски пожимает плечами. Он превосходно знает, что двух минут Паркеру не хватит даже на то, чтобы выйти из Белого дома. А уж о том, чтобы перейти Пенсильвания-авеню и оживленную Северо-восточную улицу, и речи быть не может.
— Я могу спасти нашу страну, — улыбаясь, говорит Магорски, — не выходя из этого здания. Я знаю эти цифры.
— Откуда ты их знаешь? — повышает голос Гаррисон. — Ты не имеешь на это права.
— Это входит в мои неписаные обязанности. В конце концов, можно было предполагать, что вы, господин президент, можете в какой-нибудь момент забыть порядок цифр в коде.
— Значит, ты мог по своему усмотрению начать войну?
— Только в сговоре с вашим адъютантом и с председателем Комитета начальников штабов. Сам я не могу ни раскрыть чемодан, ни воспользоваться специальной связью.
— Это чудовищно. Я потребую от объединенных штабов полной переделки этой кретинской системы. Ладно. Называй эти цифры.
