— С моей стороны было неблагоразумным поселиться здесь. Вызови мне такси, — она встала.
Кен, усмехнувшись, подошел к телефону, набрал номер.
— Сегодня в Нью-Йорк прибыли двое твоих знакомых-шведов, — и назвал диспетчеру адрес.
Он имел в виду тех европейцев, слишком тяжелых для бега по израильским улицам. Адель задумалась.
— Зачем им преследовать меня? — и тут же поймала себя на том, что возобновила диалог.
— Ты не понимаешь? — удивился Кен. — Удивительное самообладание, — и вышел.
Через полчаса такси уносило ее к Манхэттену.
— Художественная галерея, — сообщила она шоферу место назначения.
— Средневековье, ренессанс, современность?…
— Современность, — своими познаниями он вызвал ее улыбку.
Такси нырнуло в поток автомобилей, следующих вдоль набережной Ист-Ривер. Дорогу реки бороздили паромы. Тротуары затопили людские волны, гоня призрачные песчинки чьих-то жизней. Адель заметила чернокожих, латинос — через секунду их поглотила толпа. Итальянские магазины сменяли китайские ресторанчики и прачечные. Асфальтовые параллели устремлялись вглубь ущельями пронумерованных улиц. Такси медленно двигалось по их кишащему дну.
— Нет моря, которое нельзя было бы переплыть, — философски заметил водитель в поисках фарватера.
Адель закрыла глаза и очнулась только, когда шофер окликнул ее, указывая на стены Музея современного искусства. Она попросила дождаться ее. Таксист с любопытством глядел ей вслед — на футляр, болтающийся на плече. Ему понравились ее часы — водонепроницаемая «устрица». И пусть недавно появилась новинка — «субмаринер», старенькая «устрица» осталась легендарной.
Спустя час пассажирка вернулась и небрежно бросила футляр на сиденье — видимо, тот был уже пуст.
— Куда-нибудь перекусить, — оповестила она.
По пути Адель обнаружила художественную лавку, маленькую священную пещеру для адепта. И не могла не заглянуть туда. По углам громоздились большие и складные мольберты, со стен свесились трубочки холстов, овалы палитр и подрамники. На прилавках — номерные кисти: мягкие колонковые, беличьи, из хорька — для акварели, плоские с белой щетиной — для масла. Здесь витал дух творца, манил к тюбикам красок, к темпере, коробкам нежной пастели. Свет и полутень будоражили воображение тайной и волшебством. Мел, известь для грунта, резцы для дерева и глиптики, штихели, валики для линографии казались магическим инструментарием.
Полки заполняли искусствоведческие тома с черно-белыми репродукциями и книги по ремеслу. Почетное место среди них заняли трактаты по анатомии и альбом Дюшена, посвященный человеческой мимике. Основной материал исследователя составляли результаты опытов на сумасшедшем: чтобы добиться мимической реакции, к определенным мускулам его лица ученый прикладывал электроды. Труд Дюшена пестрел фотографиями, где физиономия бедняги под воздействием тока искажалась выражением удивления, радости, боли или презрения.
— Дюшен необходим в библиотеке художника, — хозяин лавки в бархатном пиджаке, с живописной бородой и носом-клювом поманил ее к себе и взял за руку. — Ваши пальцы следует писать, мадемуазель. Писать ценителю. Насколько я понимаю, это пальцы художницы… Какие ноготки! — улыбаясь, он медленно склонял хищную голову к ее руке. Адель быстро выдернула ладонь и выскочила на улицу. Казалось, еще секунда, и он откусит ей палец.
Какие глупые посещали ее временами фантазии, попробовала Адель успокоить себя. Поблизости продавали сэндвичи с копченым лососем и плавленым сыром, стакан наполняли сладким байховым чаем — многим лучше смертоносной фугу и жидкости болотного цвета. На прилавке газетчика свежая пресса пестрела фотографиями убитого Фольке, статьи воспевали его заслуги и благородное происхождение. «Шведская королевская семья в трауре», «Бердатотты оплакивают своего знаменитого родственника», «Весь мир возмущен преступлением израильтян». Адель купила одну из газет — на память.
С едой она вернулась на заднее сиденье такси и сделала неопределенный жест водителю:
— Через час нужно вернуться к музею. — Закончится экспертиза, можно будет забрать чек.
Лицо таксиста выдавало в нем славянина, с гадкой примесью хазарской и монгольской крови. Тем не менее, он прилично управлял машиной, не бранился и не расспрашивал. Странное дело, водитель будто наслаждался — ездой, солнцем, шумом, легкомысленная улыбка блуждала на его губах. Над лобовым стеклом Адель заметила приклеенную фотокарточку с белоснежной яхтой.
— Нью-йоркские таксисты много зарабатывают? — спросила она, надменным изгибом брови скрыв интерес.
— Вы о яхте? — на курносой физиономии засияла щенячья радость. — Мечта! Когда накоплю деньжат… Эх! И айда — в море!
— Как вас зовут? — Адель развернула бумажный пакет с сэндвичем.
— Жердин. Николай. Ник.
— Русский… — усмехнулась Адель. — Я так и подумала.
В музее она пробыла без малого час, а когда появилась, распорядилась:
— Банк «Чейз Манхэттен».
— Я вас разбужу, — пошутил водитель, но пассажирку не тронуло его веселое расположение духа. Плечо ныло, и Адель поморщилась.
Мимо театров и кафе Бродвея такси следовало к деловым конторам Уол-стрит. Из дверей банка она появилась, прижимая футляр к груди.
— Обратно, — всю дорогу в Челси она спала.
Водитель иногда поглядывал в зеркало на сонную пассажирку: из идеальной прически выбилась прядка, камень черт оттаял, разгладился, ожил, твердые губы стали нежными. Беззащитная, словно ребенок, она казалась по-настоящему красивой.
Такси остановилось у дома, но Адель не вышла. Почему она вернулась назад? Теперь у нее были деньги, она могла бы подыскать квартиру… Из окна Адель видела Ясу, которого мальчишки загнали на дерево у подъезда. Толстяк, он медленно карабкался все выше и выше, а дети внизу орали:
— Узкоглазый, только покажись в школе! Только сунься! Сиди на дереве, желтая обезьяна — самое место!
Адель передала Нику купюру, и тот расплылся в улыбке.
— Завтра в девять ты можешь подъехать сюда и заработать еще, — Адель не собиралась каждый день менять шоферов, а от странного нечто под русским именем она знала, чего ждать — только глупого «виляния хвостом». — Мои условия: я не плачу чаевых, но займу весь твой рабочий день, так что простаивать, ожидая клиента, не придется. Время обеда оговаривается.
— Специально для вас приобрету подушку и плед! — восторженно отреагировал таксист.
Адель задумалась: ее расходы на такси оказались непозволительно велики, но разве возможность выспаться не стоила их? Завтра она займется поисками жилья.
Адель прошла к подъезду. Ровесники Ясы кричали, что жиртрес переломает ветки, а Яса демонстрировал чудеса ловкости. Одинаковые в школьной форме, они походили на маленьких солдат. Ей вспомнились колонны юнцов «вервольфа», одетых в черные школьные кителя с золотыми пуговицами. «Волчата» выросли в благоговейном трепете перед танками и самолетами, произносили фамилии Гитлера, Геббельса, Геринга, как имена святых, и шли, отбивая шаг и держа наготове фаустпатроны.
Преследующие Ясу мальчишки, повисев на нижнем суку, прыгнули вниз. Адель, повесив футляр на шею, уцепилась за дупло, перекинула ноги на крепкую ветвь, а оттуда поползла вверх. Из-за боли в плече на левую руку рассчитывать не приходилось, и продвигалась она достаточно медленно.
— Моя мама никогда не позволит себе лазить по деревьям, — неприветливо раздалось с вершины.
Сделав замечание, Яса смущенно отвел глаза. Из его ранца торчал зонт и пакет с шедеврами японской кулинарии — школьный обед остался нетронутым. Вот почему Яса худел.
Адель изучала окна напротив: кухня с яркой пачкой хлопьев на столе и, соответственно, графином апельсинового сока в холодильнике, мягкая мебель гостиной, люстра и телевизор с маленьким экраном, показывающий черно-белые мультипликационные фильмы Диснея, балкон с плетеной мебелью и столиком для чая или кофе, а выше — детская с разрисованным самолетами потолком.
— И часто ты забираешься сюда?
— Каждый день.
Бедному ребенку никак не получается быть, как все, вздохнула Адель. Она спустилась вниз, внимательно оглядела одноклассников. Судя по всему, мама стригла Ясу сама и обувала сына в строгие ботинки. Если Адель посоветует Томико вручать, отправляя в школу, сыну бутерброды, непременно обидит бедную женщину.
Пока она отсутствовала, в дверь квартиры врезали зрачок и новый замок. Неужели это все ради ее безопасности? Квадратная постель исчезла — Томико спрятала ее в шкаф. Центром вакуума ее спальни оказалась коробка, обтянутая тканью. Под крышкой переливались бело-розовые хризантемы кимоно, и Адель коснулась прохладного перламутрового шелка. Она не привыкла к подаркам, она не знала, как реагировать. Какое-то детское воспоминание кольнуло ее, и Адель сжала губы — она не должна позволить себе… Ей не нужно это! По лестнице она сбежала в гостиную. Кен ждал ее.
