– С вашего позволения! – Пантюхин откупорил бутылку, наполнив рюмку, придвинул к себе поближе сало, нарезанное на бумажке, три шоколадные конфетки. Приподнял рюмку на уровень глаз.
– За ваше драгоценное здоровье! – Выпил, закусил конфеткой.
– Интеллигентно закусываешь, – усмехнулся Субботин. – Кстати, откуда ты родом? – Субботин никогда не упускал случая, чтобы извлечь знания, которые могут пригодиться. Его мозг впитывал их словно компьютер.
– Э, ничего интересного! – махнул короткопалой рукой Пантюхин. – Местный я, из ближней к городу деревни, из Сселок, – охотно ответил Пантюхин. После рюмки язык развязался, все говорилось складно и гладко. – А знаете вы, товарищ писатель, Сселки – историческое место. Вижу, не знаете. Это здешняя каторжная родина. Во! Раньше в деревню эту ссылали, вот почему и назвали Сселки, ссыльные, значит. Да и теперь, считай, в каждом пятом доме бывшие да нынешние блатные проживают. А вы… – Пантюхин чуть не подавился куском сала. – Я слыхал, из столицы к нам переехали? Чудно как-то: из Москвы в нашу деревню.
– Я коренной москвич! – небрежно ответил Субботин, хотел «толкать легенду» дальше, но понял: Пантюхин уже и забыл про свой вопрос, углубился в изучение наклейки на бутылке. «Хм! Кто же я такой? – полушутливо подумал про себя Субботин. – Никакой я не москвич, просто-напросто космополит, гражданин мира. Рассказать бы этому потомственному уголовнику про сказочные города и страны, в коих он побывал, Пантюха бы умом тронулся». Стал припоминать, будто мысленно отвечал на вопрос соседа. «Родился в Западной Германии, в местечке под городом Дортмундом. Дед его бежал от большевиков из России, где был блестящим кавалергардом, а в Германии… мыл посуду в пивной, натирал полы в богатых домах. Выбился, однако, в люди. Сына своего отдал в университет, а оттуда – прямиком в разведшколу. Отец оказался удачливым агентом гестапо, дослужился до высоких чинов, да и нынче получает пенсию, какая в России генералам не снилась. Начинал с разведшколы и он… Уже числясь на службе в министерстве атомной энергетики, Субботин, естественно, по заданию лидеров Всемирной ассоциации, предложил советскому посольству в Берлине документы с грифом „совершенно секретно“. Его долго проверяли. Субботин не скрывал своего происхождения, и это решило дело. „Хочу помочь родине предков, – заявил он на тайном свидании, – чтобы не было новой войны“. Не торговался, согласившись на сумму, предложенную военным атташе. Каково же было его изумление, когда здесь, в Союзе, он вдруг поступил в распоряжение того же самого атташе, который… прямо как в сказке, оказался крупным резидентом ассоциации, обладал огромными связями в руководстве МВД и КГБ и, вполне естественно, взял под свое крыло выпестованного им агента.
– Ну, какие новости на «Пневматике», в городе? – с трудом отрешился от воспоминаний. – По глазам вижу, есть любопытные факты.
Пантюхин подался вперед, зашептал, будто его могли услышать на лестнице:
– Благодетель-то мой, Петр Кирыч, уговорил, видать, свою полюбовницу на крупный куш. Мне велел приготовиться, на той неделе поеду.
– Говори толком. – Субботин демонстративно вытащил из бокового кармана тугой бумажник, положил на стол.
– Автомашину пневмонасосов для тракторов в Среднюю Азию повезем, а там баш на баш. Мы им сгрузим пневмонасосы, а они нам – орехи грецкие, дыни и, сами понимаете, чистые «башли».
– И Жигульская согласилась?
– Там недавно наводнение вроде случилось, вот Петр Кирыч и «нарисовал»: мол, братская помощь от коллектива «Пневматики».
– Ты ради любопытства запомни место и время, когда сгружать пневмонасосы будете. Человек ты бывалый, глаз у тебя тюремный, острый, сразу отличишь «мужика» от «авторитета». Это очень важно. Понял?
– Да уж не дурней я паровоза! – слегка обиделся Пантюхин.
– Сколько дать на дорожку? – Субботин раскрыл бумажник. – Называй сумму.
– Ну, ежели не жалко, то… сотни три давайте.
– Получи, здесь ровно пять сотен. И держи крепко язык за зубами, а то…
– Не учите! – впервые огрызнулся Пантюхин. – Меня вы с Петром Кирычем и так «в коробочку» взяли, каждый пугает. Что, мне самому жизнь, что ли, надоела?
– Лишний раз напомнить не мешает. Еще новости есть? – Субботин внутренне ликовал: на Петра Кирыча уже накопилось столько компромата, что прижать его можно в любой момент, не отвертится.
– Русич к нам возвращается. Бывший начальник ОТК, – равнодушно сообщил Пантюхин.
– Тот самый, которого засадил твой босс?
– Угу! Сам засадил, сам и вытащил. – Цель? Смысл?
– Это для меня темный лес! – пожал плечами Пантюхин. – Велел только встретить возле тюряги, незаметно пасти, проводить до Старососненска, а потом… уговорить вернуться на «Пневматику».
– Зачем?
– Я-то этого чудика хорошо знаю! – Пантюхин гнул свое, ковырял в зубах, не замечая, что это коробит хозяина. – Русич не в жизнь не пойдет больше на «Пневматику».
– Куда же ему деться? Из зоны не всякий возьмет на работу.
– Он же из «чумной семейки», – небрежно отмахнулся Пантюхин. – Бродить лучше пойдет, а то и завербуется куда-нибудь на Север.
– А мы его заставим! – Субботин вдруг поймал счастливую мысль. – Слушай меня внимательно. Как только Русич приедет в Старососненск, ты… – горячо зашептал что-то в ухо Пантюхину…
* * *
Русич наконец-то собрался уходить из столовой, но кто-то легонько кашлянул у него за спиной, а на грязном столе, словно по мановению волшебной палочки, появилась «Столичная». Алексей обернулся и увидел человека при усах, в белом костюме.
– Извините, не имею чести вас знать, уберите бутылку.
– Приятно иметь дело с интеллигентным человеком, – удивительно знакомым голосом произнес незнакомец. Снял черные очки, отклеил усики, Русич даже качнулся на стуле.
– Пантюха? – ахнул Русич. – Неужто это ты? Экий денди. И самое удивительное, что еще не в тюряге.
– А на кой ляд двоим по одной статье чалиться? – Пантюхин преспокойно сел рядом. – Ты, кореш, лес валил в воркутинской «девятке», а я тут за тебя отдувался. Признаюсь, и не подозревал, какая подлая должностишка – начальник ОТК.
– Так ты… – Русич задохнулся от возмущения. – Меня – в лагеря, а должность – тебе. За верную службу. Эх ты, пес поганый. – Хотел было сграбастать Пантюхина за грудки, вовремя спохватился. Еще одно мгновение, и появятся ангелы-архангелы, возьмут под белы ручки и здорово-здравствуй, казенный дом!
– Слышал, ты досрочно освободился? – Пантюхин ловко откупорил бутылку, разлил в стаканы жидкость, от одного запаха которой у Русича еще сильней закололо в висках.
– Да, слышал, началась перестройка. – Русич не ответил на вопрос Пантюхина. – И впрямь мир перевернулся. Директорские подстилки руководят крупными заводами, мафиози, в лице твоего любимого шефа, – большое начальство, а уголовники типа Пантюхина контролируют качество.
– Дурень ты, Русич! – беззлобно проговорил Пантюхин. – Полный фраер. Ну, чего глотку рвешь, а? Кончай. Неужто сызнова на нары захотелось? То-то. И вообще, чего разошелся? «Пневматика» нынче работает дай Бог, премии косяками идут, а вся отрасль едва концы с концами сводит. Правда, с орденскими знаками промашка вышла, а я так мечтал хотя бы «Знак Почета» отхватить. Ничего, Петр Кирыч обещал, а он свое слово крепко держит. – Дурашливо хихикнул.
– Слушай, канай отсюда по-хорошему…
– Псих ты, Русич. Чего квакаешь без толку? Ну, покалякали по-свойски, и будет! – Пантюхин рубанул ребром ладони по воздуху, как бы ставя точку в этом суматошном разговоре. – И знай да на ус мотай: Петр Кирыч тебя досрочно освободил, а я самолично тебя от самой елецкой «крытки» пас, чтоб никто в дороге не обидел. Уразумел? Ну, чего зенками-то хлопаешь? Сам по себе и чирей не выскочит. Петр Кирыч зла не помнит.
«Петр Кирыч! – ужаснулся Русич. – Как это я сразу не догадался? Досрочное освобождение Перевод из воркутинской „девятки“ в Елецк. Даже „воры в законе“ диву давались. Да и в „крытке“ депутаты и прокурор за уши его тащили, боялись даже, что откажется от пересмотра дела. Длинны, ох и длинны руки у Петра Кирыча Щелочихина. Выходит, и Пантюхин с бутылкой не вдруг рядом очутился. Не иначе и сейчас Петр Кирыч держит его на своей веревочке. С этой шатией-братией надобно держать ухо востро».
– А я думал, кто же мне руку протянул? – чужим голосом заговорил Алексей, яростно ненавидя себя в эту минуту. – Оказывается, Петр Кирыч вспомнил о невинном. Ну, ежели увидишь директора, передай от меня большую благодарность, – снова чуть не сорвался на привычный язвительный тон Русич.
Пантюхин придвинул покрасневшее от водки лицо, и Русичу сделалось не по себе. Прямо на него глядели глаза холодного убийцы – жестокие, беспощадные. Теперь-то Алексей не сомневался, что именно он, Пантюхин, почти пять лет назад по приказу шефа Петра Кирыча пырнул его в подъезде острой заточкой.
