Сомнений больше не было. Начальник тюрьмы вернулся в свой кабинет и вынул из конверта листки. На первом стояло:
«Москва, Кремль, И. Сталину. От председателя президиума Социалистического Бунда Г. Эрлиха, заместителя председателя В. Альтера».
И дальше:
«Ваше превосходительство!
Во время переговоров с г-ном Берия, проходивших в Москве в феврале и марте 1941 года и продолженных в сентябре, нами была достигнута принципиальная договоренность по всем вопросам сотрудничества Советского правительства и возглавляемой нами организации, Еврейского рабочего союза трудящихся Литвы, Польши и Западной Белоруссии, в деле противостояния германскому фашизму…»
Начальник похолодел. Ё-мое! Бунд! Это же который шпионы! С меньшевиками заодно, с троцкистами-бухаринцами и прочими врагами народа! Ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Председатель президиума! Заместитель председателя! Литва, Польша, Западная Белоруссия! «Во время переговоров с господином Берия»! Да от одного только упоминания о Берии можно было онеметь на всю оставшуюся жизнь, а тут еще этот Бунд!
Начальник тюрьмы уже понимал, что сделал огромную, страшную ошибку. Машинально, не вдумываясь, он продолжал читать письмо, а сам лихорадочно соображал, как можно эту ошибку исправить. Строчки письма прыгали перед его глазами.
«В результате переговоров были намечены следующие мероприятия:
1. По инициативе еврейской общественности СССР и при практической поддержке Совинформбюро создать независимую общественную организацию — Еврейский антигитлеровский (антифашистский) комитет (ЕАК) с привлечением к его деятельности виднейших представителей искусства, науки и техники, евреев по национальности, имена которых известны как в СССР, так и за рубежом.
Одновременно с ЕАК, в целях нивелировки, создать другие антифашистские комитеты: женский, молодежный, ученых и др. ЕАК должен представляться как одна из общественных организаций, имеющих общую цель — борьбу с фашизмом. Это должно дезориентировать гитлеровскую пропаганду и скрыть от нее специфические задачи, стоящие перед ЕАК.
2. В области пропаганды Еврейский антигитлеровский (антифашистский) комитет должен отталкиваться от основной идеологической доктрины германского фашизма — государственного антисемитизма. В выступлениях членов ЕАК на страницах выходящей в Москве на идише газеты „Эйникайт“ („Единство“) и в публикациях в зарубежных изданиях, распространяемых по каналам Совинформбюро, должна последовательно проводиться мысль о том, что антисемитизм является лишь частью расистской теории. Таким образом, в активное противодействие гитлеровскому фашизму будут вовлечены не только евреи, но и другие „расово неполноценные“ народы мира.
3. Основой практической деятельности ЕАК должны стать конфиденциальные связи руководителей комитета с мощными структурами Всемирной сионистской организации (ВСО). Привлечение руководителей всех международных еврейских организаций к антифашистской деятельности позволит Советскому правительству оказывать неафишированное влияние на принятие правительствами США и других стран решений, направленных на вовлечение этих стран в борьбу против фашистской Германии и ее союзников, проводить глубокий зондаж планируемых мероприятий и решать ряд других серьезных вопросов политического, экономического и военного характера.
В ходе переговоров с г-ном Берия мы согласились с его предложением о том, что председателем президиума ЕАК станет Г. Эрлих, а ответственным секретарем В. Альтер. Это давало бы возможность использовать в работе ЕАК актив Социалистического Бунда, пользующийся большим влиянием среди евреев-трудящихся на территории, занятой Красной Армией Литвы и Западной Белоруссии, а также оккупированной Германией Польши.
В связи с вышеизложенным, представляется крайне странной и ни чем не оправданной наша длительная изоляция в тюрьме НКВД. Из газетных сообщений и сводок Совинформбюро мы знаем о тяжелом положении, сложившемся на театре военных действий в результате продвижения германских войск в глубь территории СССР. Это не может служить оправданием отсрочки создания ЕАК, напротив — требует форсировать эту работу. Деятельность Еврейского антифашистского комитета не сможет дать сиюминутной выгоды, но мы убеждены, что она станет одним из факторов, способствующих разгрому фашистской Германии. В борьбе с таким опасным и сильным врагом нельзя пренебрегать даже малым подспорьем. Это и заставило нас, Ваше превосходительство, обратиться к Вам с настоящим письмом.
С уважением
Председатель президиума
Социалистического Бунда
Генрих Эрлих,
заместитель председателя
Виктор Альтер».
С-суки! И 41-й, и 42-й. Обои!
Начальник тюрьмы непослушными пальцами засунул листки в конверт и вытер со лба липкий холодный пот. Сердце молотило, как после марш-броска с полной выкладкой. Но он уже знал, что делать. В канцелярии тюрьмы саморучно наложил на конверт пять сургучных печатей и в кабине фургона-автозака с надписью «Хлеб» поехал в управление. Старшего опера, курировавшего тюрьму, на месте не было. Удачно. Это давало возможность обратиться к самому начальнику облуправления.
— От заключенного из камеры номер 41, — доложил начальник тюрьмы, передавая конверт.
— Почему запечатан?
— Потребовали.
Начальник управления оглядел стол, отыскивая, чем бы вскрыть конверт, но вовремя остановился. Он быстро соображал. Быстрей, чем начальник тюрьмы. Поэтому в его петлицах и было три шпалы, а не два кубаря. Он цепко взглянул на подчиненного:
— Читал?
Тот кивнул. Добавил, оправдываясь:
— Инструкция.
— И что там?
— Политика… очень большая.
— Я тебя ни о чем не спрашивал. Понял?
— Так точно.
Начальник управления вызвал помощника, приказал, передавая конверт:
— Отправить со спецкурьером в Москву. Срочно.
Когда помощник вышел, вновь взглянул на начальника тюрьмы — мирно, даже с сочувствием.
— Влип ты, похоже, друг ситный, а?
Тот лишь обреченно развел руками:
— Инструкция.
— Понимаю… Я-то понимаю… Что же мне с тобой делать?.. Вот что. Пиши рапорт. Прямо сейчас. Бери ручку и пиши: «Прошу отправить добровольцем на фронт». Может, и уцелеешь. А о том, что сдуру узнал: ни слова. Никому, никогда. Все понял?
— Так точно.
Начальник тюрьмы уцелел. Через неделю, в первом же бою под Вязьмой, он был ранен и попал в плен. В 1944 году был освобожден американцами из лагеря под Ольденбургом и в июне 1945 года вместе с другими русскими военнопленными передан советским властям. По приговору Особого совещания был отправлен на десять лет в Степлаг. Он ничего не рассказал следователю об обстоятельствах, при которых попал на фронт. Он рассказал об этом только в 1954 году при пересмотре его дела после смерти Сталина.
Так стали известны имена заключенных, сидевших в Куйбышевской тюрьме НКВД в камерах номер 41 и 42.
В феврале 1942 года президент Американской федерации труда Вильям Грин обратился к советскому послу в США Литвинову с запросом о местонахождении руководителей Социалистического Бунда Генриха Эрлиха и Виктора Альтера, арестованных органами НКВД в Восточной Польше в 1939 году во время аннексии этой части Польши Советским Союзом.
По поручению наркома Молотова Литвинов поставил Вильяма Грина в известность о том, что Г. Эрлих и В. Альтер 23 декабря 1941 года были расстреляны за шпионаж в пользу гитлеровской Германии.
Сообщение Литвинова не соответствовало действительности. В декабре 1941 года заключенные номер 41 и 42 были живы и ожидали в камерах Куйбышевской тюрьмы ответа на свое письмо Сталину.
Ответа не было. 41-й и 42-й были опытными политиками. Они понимали, что это и есть ответ. Но продолжали надеяться.
Они не могли знать, что судьба их была предрешена задолго до того дня, когда Г. Эрлих написал письмо и передал его начальнику тюрьмы. Это случилось еще в марте 1941 года, в счастливую беззаботную пору, когда в московских парках играли духовые оркестры, когда молодежь танцевала везде, где только могла — в парках, в фойе кинотеатров перед началом сеансов, когда катались на лучшем в мире московском метро, а в Кремле заседал Комитет по Сталинским премиям.
Заседания Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства проходили в одном из небольших залов на втором этаже бывшего сената, в котором еще со времен переезда правительства из Петрограда в Москву размещался Совет Народных Комиссаров и где, как было известно лишь узкому кругу посвященных, находился кабинет самого товарища Сталина. Вел заседания председатель комитета, руководитель Союза писателей СССР, автор знаменитых романов «Разгром» и «Последний из удэге» Александр Александрович Фадеев. Работа комитета начиналась во второй половине дня и нередко затягивалась до полуночи.
