Значит, все-таки убитая собака!
Как мы видим, «принятие на себя всей полноты ответственности» Пуришкевичем на этом этапе защиты, сегодня, 17 декабря 1916 года, признается не годным.
Почему? Казалось бы, чего проще? Пуришкевич признается в убийстве, и обвинение с Дмитрия снято.
Но нет!
Не годится «признание Пуришкевича».
Дмитрий все равно оказывается пусть не в убийцах, но уж совершенно точно в соучастниках, ведь именно его автомобиль видели у места убийства в самый разгар стрельбы. А у Юсупова и его царственного подопечного конечная цель такова, чтобы хотя бы на короткое время полностью исключить имя дорогого племянника императора из списков причастных к исчезновению и смерти Григория Распутина. И времени у них на то, чтобы доказать невиновность Дмитрия — ровно до того времени, как в Ставке закончится совещание Генерального штаба, назначенное на 17 декабря, и государь на своем поезде отправится в Петроград, навстречу западне, расставленной другой частью заговорщиков, возглавляемой Гучковым.
И поэтому сейчас, сегодня, в пятом часу вечера 17 декабря, убийцы решают держаться рассказа об убитой Дмитрием собаке.
Им внушает оптимизм и то, что министр юстиции явно стремится поддержать их версию.
…и то, что утренний звонок от неизвестного уже сделал свое дело, и запачканный кровью ботик Распутина уже найден у перил Петрова моста.
…и то, что уже во втором часу дня этот ботик был показан старшей дочери Григория, Матрене.
…и то, что девушка сразу признала ботик отца.
И то, что группа следователей, возглавляемая прокурором следственной палаты Завадским, уже переместилась со своими розысками из центра Петрограда на окраину и рыщет теперь возле Крестовского острова, прочесывает островные рестораны и цыганские квартиры.
А Пуришкевич? Что же, до его признания еще, может быть, и дойдет. Это оборонительный план номер два. Но думать о второй линии обороны Маленькому и Дмитрию пока не хочется. Это «признание» может им пригодиться, только если сорвется задуманный ими дворцовый переворот и уцелевший император потребует ответа за совершенное преступление. И если он будет судить убийц. И не известно еще, сохранит ли Пуришкевич свое самоотверженнейшее великодушие перед угрозой судебного разбирательства.
…написав письмо императрице Александре Федоровне и твердо решив не говорить более ничего, кроме того, что уже сказано, заговорщики расстались.
Пуришкевич уехал на Варшавский вокзал.
Через несколько часов он покинет Петроград, и под однообразный перестук колес будет записывать в дневник все пережитое им накануне. Он будет первым и последним из известных властям убийц, которому беспрепятственно разрешат покинуть столицу…
Потому, что спустя всего один час, после того как Пуришкевич покинет Сергиевский дворец, а великий князь Дмитрий поедет в Михайловский театр, который ему придется спешно покинуть, поскольку публика решит устроить овацию своему новому «национальному герою»…
…спустя всего один час в Ставку Верховного главнокомандующего придет телеграмма. Она придет в то самое время, как государь отдыхал после совещания и писал очередное письмо жене. Заседание Генерального штаба, на котором генерал Гурко докладывал государю о положении на фронте, закончилось неожиданно быстро {65}. Что и требовалось доказать — не было никаких неотложных вопросов и никакой экстренной необходимости собирать Генеральный штаб именно на эту субботу.
Телеграмма будет содержать отчет о предварительном расследовании, предпринятом по почину министра внутренних дел Александра Дмитриевича Протопопова. Тот самый сюрприз {66}, которого так опасались два друга — царственный Дмитрий и Маленький Феликс.
«В ночь с 16 на 17 декабря у дома 94 на Мойке, принадлежащего князю Юсупову, постовой городовой услышал несколько револьверных выстрелов и вскоре был приглашен в кабинет молодого князя Юсупова, где находился он сам и неизвестный, назвавшийся Пуришкевичем. Последний сказал: «Я Пуришкевич. Распутин погиб. Если ты любишь царя и Родину, то будешь молчать», — о чем городовой доложил по начальству. Произведенным сегодня с утра расследованием установлено, что кто-то из гостей Юсупова около трех часов ночи стрелял в примыкающем к дому 94 садике, имеющем вход непосредственно в кабинет князя, причем слышен был крик человеческий и затем отъезд мотора. Стрелявший был в военно-полевой форме. При ближайшем осмотре на снегу садика найдены следы крови. При расспросах у градоначальника молодой князь показал, что в ту ночь у него была пирушка, но Распутина не было, а стрелял великий князь Дмитрий Павлович в дворовую собаку. Труп собаки обнаружился зарытым в снегу.
Расследованием на месте жительства Распутина на Гороховой, 64 дознано: 16 декабря в девять часов вечера Распутин отпустил, как это он обычно делал, бывшую при нем на квартире охрану и мотор, заявив, что больше сегодня не выйдет, а будет спать. Опросом прислуги и домового дворника установлено, что с 12 с половиной ночи к дому подъехал большой, крытый парусиной мотор, в котором был неизвестный и шофер. Неизвестный прошел черным ходом в квартиру Распутина, где последний, по-видимому, его поджидал, так как встретил как старого знакомого и вскоре вместе с ним тем же ходом вышел на улицу, сел в мотор и поехал по направлению Морской.
До сих пор Распутин домой не возвращался и принятыми мерами не разыскан. Есть много оснований полагать, что он убит был в саду Юсуповых, а тело вывезено за город и скрыто… К следствию не приступлено за отсутствием объекта преступления, а расследование в порядке 23 статьи Военного положения поручено генералу для поручений Попову. По получении новых данных буду телеграфировать дополнительно».
И почти одновременно в Царскую ставку пришла еще одна телеграмма.
Телеграмма от императрицы Александры Федоровны. Она была коротка, но многозначительна. «Мы еще надеемся на Божье милосердие. Замешаны Феликс и Дмитрий».
А вдогонку телеграмме в Ставку летит письмо, которое разъясняет причину абсолютной убежденности государыни в том, что убийцы — именно Дмитрий и Феликс. В своем письме государыня Александра Федоровна коротко повторяет то, что уже известно государю, и добавляет к уже известному основную, уличающую убийц деталь. «Вчера Анна видела Его, и он ей сказал, что Феликс просил Его приехать к нему ночью, что за Ним заедет автомобиль, чтоб он мог повидать Ирину. Автомобиль заехал за ним, военный автомобиль… и он уехал. Феликс утверждает, будто Он не являлся в дом и никогда не звал Его… Это, по-видимому, была западня».
Это был еще один сюрприз от Григория Распутина.
Как только начались опросы свидетелей, выяснилось, что обещание, данное Феликсу, — отпустить охрану и никому не говорить, куда он собирается отправиться ночью, Григорий Распутин выполнил лишь наполовину. Как покажут свидетели, накануне ночного визита он был взволнован и возбужден. Он предчувствовал возможность западни и заранее побеспокоился о том, чтобы после его смерти или исчезновения семья государя знала, где и среди кого искать виновников его гибели. И о своем намерении отправиться в гости именно к Маленькому, он сообщил сразу нескольким своим друзьям. О ночном визите к Феликсу знали его старшая дочка, его племянница, Анна Вырубова, Мария Головина {67}
Выяснилось, что Катя, дальняя родственница Распутина, которая помогала ему вести хозяйство, своими глазами, в щель кухонной занавески, видела человека, который пришел за Григорием в ту ночь. Она узнала его. Это был князь Феликс Юсупов, как живой, и, разумеется, уже без карнавальных усов.
Все эти уличающие убийц детали государь узнает несколько позже.
Но того, что сообщила ему жена, и то, что он узнал из рапорта о расследовании, было довольно, чтобы сделать правильный вывод: Распутин убит, и убит именно, кого на протяжении многих лет он любил и кому доверял. Его племянник Дмитрий — убийца!
Видел ли он сквозь изрешеченное пулями тело Григория истинную мишень, по которой стреляли его родственники-убийцы? Мишень, которой был его родной сын, законный наследник Российского престола?
Тем, кто знал правду об истинной роли Григория Распутина в жизни наследника престола, цель убийства должна была быть ясна, как Божий день.
Так ясна, что даже ребенок — наследник и тот догадался и сформулировал ясно: «Кто же теперь поможет мне, когда я буду болеть?»
Императрица Александра Федоровна все еще надеялась, как она писала мужу, на Божье милосердие и надеялась, что Григорий жив.
