ценитель сего напитка в недалеком прошлом.
Было видно, что и пристяжной Заказчика, и друг Самсонов не знают, как реагировать на пассажи Зямы, а он, проводив глазами величавую спину удаляющегося официанта, не удержался, чтобы не завершить свой экспромт:
— Да, чуть не забыл. Никогда не заказывайте в наших ресторанах французский коньяк. До меня дошли разговоры, что его даже для близких друзей ихнего Саркази не хватает, чтобы еще в Россию везти.
— Ну-у, прямо, так уж и не пить… — с идиотской улыбочкой на лице хихикнул Костырко.
— Можете, конечно, и пить, с барственной величавостью в голосе «разрешил» Пенкин, как бы опускаясь до плебейских потребностей вполне симпатичного, но столь глупого шатена. — Однако ни один уважающий себя врач не поручится в дальнейшем за ваше здоровье. Кстати, Игорь, можно я буду обращаться к вам на «ты». Все-таки возраст, да и…
Зяма не договорил, но и без того было ясно, что именно он хотел сказать своим «И». Мол, ты, сопляк, хоть и нацепил на себя прикид от Версаче, но ты еще не нюхал запаха лагерного пойла и как был щенком обоссанным, так и остался им.
— Да, конечно, — поспешил согласиться Костырко. — О чем разговор!
Что-то хотел было провякать и Самсонов, явно не узнававший Зяму в совершенно новом для него человеке, однако Пенкин не позволил ему и рта раскрыть.
— Вот и ладушки, как говаривал когда-то незабвенный лагерный кум. Позволим себе пропустить по рюмахе — и к делу.
— А может, все-таки подзаправимся сначала?
Уже понявший, что инициатива предстоящего разговора в его руках, Пенкин властно произнес:
— Все, базар закончен. Сначала дело.
— Ну что ж, — вынужден был согласиться Костырко, — дело так дело. Если не ошибаюсь, вам уже известны условия, на которых мы…
— Давайте договоримся сразу, — перебил его Пенкин, — условия буду ставить я, а ваше дело соглашаться с ними или нет. Это во-первых. Ну а во-вторых… Кто это «мы»?
Подобная заявка явно не понравилась шатену, однако он вынужден был только плечами пожать, что также подтверждало догадку Пенкина. У этого пижона в кремовом костюме и его хозяина что-то не срослось с другими каналами переброса, и теперь уже можно более активно и настойчиво гнуть свою линию.
— Итак, кто это «мы», и давайте еще разок пройдемся по грузу.
— Но ведь Самсонов…
— То, что рассказал мне Самсонов, это одно, — движением руки остановил шатена Пенкин, — а теперь все это мне хотелось бы услышать своими собственными ушами. А возможно, кое-что и пощупать собственными глазами.
— То есть, как подтверждение? — по-своему поняв слишком занудливого и слишком въедливого любителя хорошей русской водки, произнес Костырко.
— Совершенно верно! И начнем с груза. Надеюсь, это не порошок?
— Да о чем вы?! — искренне возмутился Костырко. — Это доски.
— Иконы?
— Да.
— Какой век?
— Ну-у… довольно старые.
— И, значит, очень ценные?
— Да.
— То есть, музейная ценность, на которую невозможно получить официальное разрешение на вывоз?
— Можно считать, что так.
— Хорошо, очень хорошо. И сколько штук?
— Много штук, — начиная злиться, процедил Костырко. — И если вас это не устраивает…
— Не ерепеньтесь, молодой человек, — осадил слишком уж самолюбивого шатена Пенкин. — И если я спрашиваю, какова партия досок, то вовсе не из-за того, что слишком любопытен, а потому, что я должен точно знать, каков по объему тайник готовить для переброса досок на Украину и уже загодя сообщить об этом своему человечку в Одессе, какую по объему пустоту оставить на судне при загрузке.
Костырко молчал, и Пенкин вынужден был уже более мягко спросить:
— Надеюсь, вас лично я ничем не обидел?
— Нет.
— Вот и ладненько, как говаривал наш кум. В нашем деле личные обиды только мешают. Это я вам по-дружески говорю. Итак?..
— Но я не готов прямо сейчас ответить на ваш вопрос.
— А как же мне в таком случае готовить транспорт? — удивился Пенкин. — К тому же я должен знать хотя бы примерную стоимость этих досок, потому что одно дело за пару тысяч баксов перебросить иконы, собранные вашими людьми в Псковской области, и совершенно иной риск, если эти доски относятся к шестнадцатому веку и их умыкнули, простите меня за откровенность, из какого-нибудь музея или частной коллекции, замочив при этом ее хозяина.
— Самсонов! Я что-то не понимаю! — сунулся к Диспетчеру Костырко. — Ты говорил, что все будто бы на мази, а на самом деле…
— А кто тебе сказал, что я отказываюсь от своих слов? — осадил слишком впечатлительного шатена Пенкин. — Как ты догадываешься, мне сейчас действительно нужны деньги, причем много денег, и я готов идти на любой риск. То есть, в крови эти доски или чистые, мне на это наплевать. Главное, чтобы была ясность, при которой уже можно было бы договариваться с Одессой, и, естественно, имея на руках нечто более весомое, чем просто обещание расплатиться на месте, то есть по факту.
Не нужно было быть психологом, чтобы видеть, как эти слова успокаивающе подействовали на Костырко, и он, уже явно повеселев, произнес:
— Насколько я понимаю, на вас можно надеяться.
— А кто сказал, что нет?
— И как скоро будет окончательная договоренность с Одессой?
— Как только я получу ответы на поставленные вопросы. И еще одно. Я слишком тертый волк, чтобы браться за подобные дела, не обсосав их с человеком, который более всех заинтересован в переброске товара. В данном случае с хозяином досок. И если он действительно заинтересован в скорейшем завершении этой акции…
В этот момент в кармане Костырко ожил мобильный телефон, и он, покосившись на Пенкина, прижал его к уху.
Ушлый, как старый колымский волк, Зяма невольно усмехнулся, мысленно похвалив себя за догадку. Хозяин этого красавчика действительно сидел сейчас за каким-то из соседних столиков и не только изучал его визуально, думая о том, стоит ли доверять этому еврею свое богатство, но и слышал весь разговор.
Костырко между тем еще плотнее прижав мобильник к уху, согласно кивал головой, и когда получил соответствующую команду, сунул мобильник в кармашек и с явным облегчением произнес:
— Значит, вы настаиваете на встрече… Что ж, пожалуй, мы согласны.
— Вот это другой разговор. За это, как говаривал наш кум, и выпить не грешно. Кстати, когда и где?
— Я позвоню вам завтра.
* * *
Просматривая проведенную в «Кривичах» видеосъемку, Бусурин сделал стойку на небольшой компании уже немолодых людей, сидевших за три столика от Пенкина, и попросил дать увеличение. На экране застыл изысканно сервированный стол, который мог бы многое рассказать о вкусовых пристрастиях этой компании, и три пары, органично вписывающиеся в атмосферу элитного ресторана.
