— Те, кто ухаживает за этим садом, достойны наград, — сказал Фан Тхук Динь.
— Это работа заключённых, — ответил Нго Динь Кан, жуя бетель. — Я приказал тюремщикам выводить сюда каждое утро заключённых и заставлять их прореживать листья, убирать сад, удобрять землю. Если кто-нибудь из них пропустит хоть один испорченный лист или собьёт апельсин, его расстреливают на, месте. — Помолчав несколько секунд, он пробормотал себе под нос: — Надо расстреливать их как можно больше, чтобы сокращать количество.
Только теперь Динь понял, отчего здесь такая мрачная обстановка, покрывающая своей пеленой зелень этого сада, который в другом случае был бы источником радости и жизненных сил. Кан остановился у одного из деревьев с налитыми золотистыми плодами, выплюнул бетель, сорвал один апельсин и протянул его Диню.
— Это очень сладкий плод, — сказал он. — Вы знаете, почему мои апельсины такие сладкие и сочные, а?
— Уважаемый господин, я ведь не садовник, — улыбнулся Динь.
— А был бы и садовником, всё равно не смог бы точно ответить, — рассмеялся, довольный, Кан. — Так и быть, скажу: это место расположено близко к тюрьме, где сидят коммунисты. Я приказал, чтобы здесь были вырыты ямы заранее, и когда какой-нибудь вьетконговец умирает, то его хоронят в этой яме и в неё сажают дерево. Некоторых я хороню заживо, заливая потом известью. Лучшего удобрения и быть не может… Ха-ха… Вы видели, как иногда под корни дерева закапывают дохлых кошек? Хе-хе… а человеческий труп и того лучше… Попробуйте апельсин, убедитесь!
— Благодарю вас, — слегка поклонился Динь. — Со вчерашнего дня у меня что-то болит живот, слабит, сейчас я ничего не беру в рот.
— А жаль, — причмокнул губами Нго Динь Кан. Он повернулся и швырнул апельсин идущему позади охраннику. — На, держи!
Тот ловко поймал апельсин. Кан сорвал другой спелый плод и своими длинными, как у учёного-конфуцианца, ногтями стал очищать кожуру. Он с большим аппетитом клал каждую дольку в рот. По губам, красным от недавнего выплюнутого бетеля, тёк апельсиновый сок. Фан Тхук Диню померещилось, что это сочится кровь.
— Вы только что сказали, господин, что здесь близко тюрьма с коммунистами? — спросил он, отведя взгляд в сторону.
— Ага, — выдавил Кан, проглотив дольку апельсина. — Я поведу вас туда… Чуть ли не ежедневно я отправляю самолётом апельсины в подарок президенту и обоим Ню, — продолжал он рассказ о своём саде. — Президенту тоже очень нравятся эти апельсины.
Видя, что телохранитель съел первый апельсин с большим аппетитом, Кан сорвал ещё один и, как первый, швырнул ему со словами:
— На, держи!
Затем Нго Динь Кан повернул влево и направился к усыпанному плодами дереву. Апельсины на нём были крупные, томно-красного цвета. Он показал рукой и сказал:
— Хорошее дерево, а плоды несъедобные, вот что странно. Здесь, под корнем, лежит труп связного коммунистов. До чего же был отчаянный: ему уже выкопали яму, чтобы зарыть живьём, а он так и не выдал своих! — Он повернулся к охраннику: — Скажешь начальнику тюрьмы, пусть добавит извести под это дерево. Если на будущий год плоды будут кислыми, то вырвем его и посадим здесь мандариновое дерево из Гонконга. Пойдёмте, я покажу вам ещё свои орхидеи, — обратился он к Фан Тхук Диню.
Они вышли из апельсиновой рощи и направились к орхидеям, расположенным всего в двадцати шагах. Позади брёл телохранитель. Так же пустынно и так же безмолвно. Только шарканье босоножек Кана и стук каблуков Диня.
Они вошли в зону орхидей. Раньше этот уголок сада был отведён под скороспелые плодовые деревья. Теперь же Кан поставил здесь бамбуковые решётки, которые тянулись под кронами деревьев до самого дома. Под этими решётками были подвешены сотни корзиночек с орхидеями, Казалось, что цветы растут прямо на стволах деревьев, и это придавало им естественный вид. Каждая корзиночка была размещена по-особому. В одних цветы уже распустились давно. В других они напоминали летящих бабочек; были и такие цветы, которые чем-то походили на длинный и пушистый лисий хвост. От цветов исходил терпкий аромат. Несмотря на это, и здесь была тень мрака и пустоты. Изредка Диню чудились какие-то звуки, напоминавшие шёпот и стенания. Но они были настолько неуловимы и расплывчаты— словно доносились из иного мира, — что он не верил даже своим ушам. Ему стало не по себе. «Почему мне это почудилось?» — спрашивал он себя с беспокойством. Разобраться в своих ощущениях ему было трудно.
Нго Динь Кан, указывая на корзиночки с орхидеями, объяснял:
— Это Тигровый хвост, это Коричный аромат, вон там Плавники дракона…
Вое эти названии, однако, звучали словно в пустыне, ибо Динь только делал вид, что слушает; мысленно он был очень далеко отсюда.
— А эти цветы доставлены только что с горного плато, я не знаю их названия, — продолжал Нго Динь Кан. — Может быть, стоит назвать их как-то по-новому. Я сделаю свой сад известным, ничуть не уступающим прославленным цветникам, которые есть во Франции или у президента Индонезии Сукарно. Вы были во Франции? А ходили смотреть орхидеи в Люксембургском саду?
— Нет, господин, во Франции я был слишком занят учёбой.
— Что вы думаете о декорации этого уголка сада?
— Уважаемый господин, ваш набор орхидей действительно богат. Думаю, что во Вьетнаме не найти другого места, где было бы столько красивых орхидей, как здесь.
Польщённый, Нго Динь Кан пустился в дальнейшие рассуждении.
— Вы правы. На юге Центральной зоны и в джунглях к западу от плато имеется много цепных пород деревьев. Орхидеи, растущие на них, резко отличаются от всех обычных орхидей, где бы они ни росли в мире. А вот этот вид мало кому известен вообще, про него в книгах совсем ничего не говорится. Недавно полковник Тхиеу прислал мне из Банметхуэта несколько корзинок. По его словам, целый полк в течение нескольких месяцев рыскал по джунглям в районе трёх границ, нарывался там на всякие засады, потерял более двух рот личного состава, но всё же вот эти цветы были найдены…
«Полковник Тхиеу…» Неожиданно Фан Тхук Динь вспомнил, что однажды встретил этого человека, когда тот был лейтенантом во французском легионе, в доме Као Суан Данга. Он, помнится, очень верит в предсказания, знает, где можно выгадать, умеет угодничать. Он прошёл путь от рядового, служил при дворе начальника провинции Ниньтхуан ещё при французах. А теперь он полковник в рядах национальной армии. Вот на что он способен ради собственной карьеры!
Нго Динь Кан показал Диню несколько корзиночек с орхидеями, присланными Нгуен Ван Тхиеу в подарок.
— Взгляните, это по-настоящему редкие цветы… В лунные ночи ветки орхидеи благоухают. Сами же цветы источают ещё более тонкий аромат… По правде говоря, не жаль и двух рот в обмен на несколько таких корзиночек. Я уже попросил президента присвоить Тхиеу звание старшего полковника.
«Ле Нгоа Чиеу из Южного Вьетнама в старину и Нерон времён Римской империи были не так жестоки, как этот правитель», — подумал Динь. Его захлестнуло чувство омерзения, доходящее до тошноты, в то время как Нго Динь Кан, снова жевавший бетель, упивался своими орхидеями.
Со стороны мрачного дома послышались какие-то стоны, на этот раз более отчётливые, так как Динь стоял вплотную к стене. «Тюрьма где-то здесь», — подумал он. У него больше не оставалось никаких сомнений на этот счёт. Как бы невзначай он спросил:
— Этот цветник такой ценный, так почему бы вам не разместить его у себя, чтобы получать больше наслаждений.
Словно заранее предвидя такой вопрос, Нго Динь Кан рассмеялся:
— Ха-ха, а вы сами не догадываетесь? — Не дожидаясь ответа, он указал рукой на дом. — Здесь есть кому удобрить. Тут заточены коммунисты, они и удобряют. Их жизни и служат гарантией. А некоторые из них поплатились головой за то, что не стали удобрять.
Ощущения Фан Тхук Диня обрели ясность. Это уже не были какие-то расплывчатые тени. Хотя он стоял посреди орхидей, забивших всё своим запахом, и перед домом, который прежде был закрытым дворцом, он не испытывал ничего, кроме жжения в груди. Вокруг него больше не было ни пустоты, ни безмолвия. Повсюду было множество людей, они вставали, брались за руки и кричали во весь голос. Листья орхидей — это человеческие глаза, пытливо всматривающиеся в тебя. Гирлянды цветов— это трясущиеся руки людей. Он отчётливо слышал стенания заключённых, даже звон цепей, почти ощущал присутствие этих людей.
— Что с вами? — спросил Нго Динь Кан. Лицо Фан Тхук Диня слегка перекосилось.
— Прошу прощения, приступ боли в животе, — сказал он.
— Давайте возвращаться. Как-нибудь в другой раз я свожу вас в тюрьму для коммунистов в этом здании…
Чёрный «мерседес» помчал Нго Динь Кана и Фан Тхук Диня обратно. Спереди и сзади ехали джипы с охранниками.
