— Нет, только люди с плакатами, — доложил аль-Мас.
— Тогда прошу вас действовать осмотрительно. Предупреждайте клаксоном. Очень вежливо, без грубости, но не уступайте. Проезжайте, и все. Расступятся. Никакой паники, истерики, пальбы, — повторила дочь Хафеза Асада. — Вы меня поняли? Предупредите водителя первой машины. Пусть он внимательнее обычного смотрит на дорогу. Мы не должны никого случайно задеть или задавить. Совершенно нет выгоды. Все должно обойтись спокойно. Так мы только получим больше уважения, — объяснила свою позицию Бушра.
— Слушаюсь, госпожа, — отрапортовал Заир.
— Ты меня услышал? Следуй за ними и делай все, как я сказала, — повторила сирийка.
— Слушаюсь, госпожа, — ответил тот.
Машина медленно тронулась. «Да, Дэвид, безусловно, прав, — подумала Джин, наблюдая, как протестующие за окнами уже не кричат лозунги, не топают ногами, не бросают камни, а расступаясь, провожают улыбками кортеж Бушры и даже машут вслед руками. — В Сирии должна править сестра Башара, Бушра, а не сам Башар аль-Асад. Мы могли разом снять все имеющиеся проблемы. На Ближнем Востоке люди бы вздохнули спокойно».
— Они разозлили народ, — словно прочитав ее мысли, заметила Бушра, тоже наблюдая в окно за происходящим. — Наши противники думают, я в первую очередь имею в виду Махера и его дружков, грубая сила — панацея от всех бед. Этот метод применим только к страху, ни к чему более, но страх — опасное чувство. Сначала он подавляет, потом к нему привыкают и наконец перестают чувствовать. Страх в любом случае надоедает. Люди устают бояться, вспоминают о своем человеческом достоинстве. Они желают своим детям иную судьбу, без страха. Люди поднимаются на борьбу. На них давят еще грубее, и такая сила рождает еще большее противодействие. Все заканчивается кровопролитием, жертвами. Моего брата Башара, добрейшего человека, каким я его знаю с детства, везде на Западе называют не иначе, как палачом сирийского народа. Башар — палач?! — Бушра горько усмехнулась. — Он не отдал ни одного из ужасных приказов. Если он в чем-то и виноват, то главным образом в бездумной самостоятельности. В самом начале Башар не послушал Асефа и не сумел твердо сказать «нет» на все бездумные предложения генералов, для которых пострелять по живым мишеням — просто разминка и охота, где вместо горных козлов выступают люди. Когда же генералы увидели, к чему все привело, они испугались сами. По большей части наши недоброжелатели — настоящие трусы. От страха они начали еще сильнее закручивать гайки, вызывая недовольство населения. Все дошло до открытого противостояния на улицах.
— Мне сказали, вы отказали в помощи раненым, находившимся в рядах демонстрантов. Они умирали прямо на улицах и площадях, — осторожно заметила Джин.
— Я была в Дамаске, — мрачно ответила Бушра. — Поскольку я возглавляю сирийский красный полумесяц, точнее, курирую его деятельность, то сразу же потребовала послать моих сотрудников сюда, в Дару. Нас даже не обеспечили транспортом, а меня сразу посадили под домашний арест и продержали почти неделю. Так Махер обеспечивал себе полную свободу действий. Мне жаль, мы ничем не смогли помочь этим людям, — горько сказала сирийка. — Эти безголовые ублюдки, — она раздраженно махнула рукой, — взяли Башара в тиски и никого не подпускают к нему, даже диктуют решения. Можно сказать, наши оппоненты собственными руками добиваются вторжения Америки в Сирию, как она вторглась в Ирак. Они просто нарываются на беду, которая может случиться с нашим народом. Большей глупости я никогда не встречала, и противники продолжают свою линию! Все мировое сообщество ополчилось на Сирию — вот чего они добились. Мерзавцы приготовили Башару судьбу Каддафи, но сами они тоже не спасутся, даже если сдадут его американцам. Оппонентов тоже будут судить и повесят, как Саддама. Предательством нельзя купить свободу. Мой отец никогда бы такого не позволил. Ублюдки именно по этой причине и не хотели его лечить. Отец своим твердым характером, ясным умом уже мешал им осуществлять темные делишки. Оппоненты просто позволили ему умереть, поставив более послушного Башара. Я имею в виду прежде всего иранцев и Логинова. Они причастны к смерти моего отца, и им выгодно все происходящее сейчас в Сирии, — уточнила она.
— Мы еще можем сделать правильный шаг, и тогда мировое сообщество по-другому посмотрит на Сирию. Из участвовавших в демонстрациях и получивших ранения людей еще остаются живые. Их прячут родственники, в боязни правительственной расправы. Им отказывают в элементарной медицинской помощи, — осторожно предположила Джин.
— Откуда вы знаете? По словам Махера, все умерли, — пристально посмотрела Бушра на свою собеседницу.
— Он ошибается. Есть еще живые, и государство может оказать им помощь, но только при условии полной безопасности. Подобный шаг будет оценен, и тогда обстановка немного разрядится. Появится реальная возможность начать переговоры. Люди пойдут на переговоры с властью, если она спасет их родных. Значит, улучшится восприятие страны и президента другими государствами, — уверенно ответила Джин.
— Откуда у вас такая четкая информация? — повторила Бушра свой вопрос.
— От водителя такси, который вез нас со Снежаной в Дару. Люди совершенно не доверяют власти. Они готовы чужому человеку, беженцу, разгласить свои потайные мысли. Их можно понять, ведь они боятся репрессий. При желании можно начать диалог, и кому-то из обреченных это спасет жизнь, а президенту вернет утраченный авторитет на мировой арене и, главное, внутри страны, — сказала Джин.
— Я поговорю с Башаром. Если такие люди есть, мы не имеем права на задержку в помощи, — задумчиво произнесла Бушра, пристукивая пальцами по сиденью. — Сначала надо получить гарантии, поэтому я поговорю с Асефом. Он гораздо опытнее меня в таких делах. Мы должны с деятельным участием отнестись к этим людям, ни при каких обстоятельствах не допустить катастрофы для них, для их семей, для нас, для всей нашей страны.
Машины сделали еще один поворот и въехали на территорию военного госпиталя. Охранники у ворот взяли на караул. Проехав по широкой, обсаженной пальмами аллее, они остановились перед главным входом. На крыльце уже суетилось начальство, встречая сестру президента. Она совсем недавно выезжала отсюда, пообедать в резиденции, но они встречали ее, будто в первый раз.
— Мне выделят время на разговор с мужем? — спросила Бушра, выходя из машины и нисколько не обращая внимания на подобострастных подданных в белых халатах и военных мундирах, окруживших ее.
— Да, пока я готовлю капельницу, — кивнула Джин.
— Хорошо. Пожалуйста, дайте пройти. Идемте, Зоя, — сказала сирийка, решительно направившись к входу.
— Генерал уже спрашивал о вас, госпожа. Я рассказал ему о вашем отъезде на обед. Он чувствует себя намного лучше, — лопотал начальник госпиталя, семеня рядом.
— Это не ваша заслуга, — довольно резко оборвала его Бушра. — Только Зоя смогла, в отличие от вас, лечить моего мужа современными методами.
— О, да, конечно, конечно. Я теперь совершенно не возражаю. Как мы убедились, метод чрезвычайно действенный. Наш госпиталь обязательно возьмет его на вооружение. Я наблюдал за врачом и буду требовать от наших врачей такого же лечения. Это революционная, новейшая технология, — закивал медицинский полковник с готовностью.
«Не такая уж она и новейшая, но точно действенная. Теперь вы про нее знаете, и хоть кто-то из ваших пациентов получит шанс вылечиться после операции на брюшной полости без перитонита. Меньше страданий человеку, да и государству дешевле обойдется современная медицина», — иронично подумала Джин.
Они поднялись на третий этаж, где в отдельной палате лежал генерал Шаукат, и, как заметила Джин, больше пациентов на этаже не было. Утром, когда генерала только привезли, она обратила внимание на густонаселенность этажа. Теперь же — пустота и одни бесконечные посты охраны. «Всех перевели. Генералу, понятное дело, нельзя мешать лечиться. Наверняка поместили человек по пять в палате, друг у друга на голове, только б доставить удовольствие семье и удобство генералу», — подумала она.
— Прошу вас сюда, — услужливо произнес начальник госпиталя, распахнув перед Джин дверь небольшой комнаты, соединяющейся с генеральской палатой. — Здесь приготовлены все медикаменты. Сестра, — подчеркнул сириец, показывая на женщину в белом халате, марлевой шапочке и маске. — Все в вашем распоряжении и к вашим услугам, госпожа Красовская.
— Благодарю вас, — спокойно кивнула Джин и сняла с вешалки халат. — Мы поставим генералу капельницу с физраствором, и наступило время вводить антибиотик, — медленно произнесла молодая женщина и посмотрела на часы. — Инъекция готова? — спросила она у сестры.
— Так точно, госпожа, — отрапортовала та.
