сомнением.
— Нет, есть! — с вызовом крикнул Фентон. — Говорят, информация — это власть. Но дело в том, что подобная информация внушает страх. Тот самый страх, что правит государством, что лежит в его основе.
— Как это?
— Вы сами все отлично понимаете, но, подобно другим, не даете себе труда об этом подумать. Я имею в виду способы манипулирования прессой, слухами, использование шантажа в политике. Я говорю о способах, с помощью которых всякий раз при наступлении очередного «чрезвычайного положения» гражданские права и свободы, завоеванные поколениями борцов, выбрасываются на свалку. Я имею в виду непомерное увеличение полицейского аппарата для того, чтобы распространять ложь о левых, вроде меня. Я твержу о том, что вам и так известно, — о продажности правосудия и незаконной слежке за так называемыми подрывными элементами. О том, что творится при полном попустительстве закона.
Стрейндж молчал.
В первый раз он вынужден был признаться себе, что ему нечего возразить.
— Мы с удовольствием делаем вид, будто вокруг нас ничего не происходит. Мы наслаждаемся мыслью о том, что так называемая демократия продлится вечно. Отнюдь нет. Какая уж тут демократия, когда нас дергают за ниточку. Достаточно лишь несколько бесхребетных редакторов, пригоршни тележурналистов с политическими амбициями, продажных судей и тори, громко разглагольствующих о подрывной деятельности в парламенте, чтобы любой человек примирился с неизбежностью чрезвычайных мер.
— Каких мер?
— Нас убаюкивают сказками, что у нас все в порядке. Но стоит возникнуть угрозе существующему строю, как в ход будут пущены любые меры, даже те, которые ставят под угрозу саму демократию.
— Когда я служил в министерстве, — проговорил Стрейндж, словно размышляя вслух, — меня приучили верить в угрозу подрывных сил в нашей стране. Стоило мне уйти из министерства, как я обнаружил, что у левых есть своя теория — заговора государства против демократии. Какая же из них правильна?
— Ни та, ни другая, — не задумываясь, сказал Фентон, — вы ведь не станете отрицать, что Управление Си — это сердце только что описанной мной системы. И оно обеспечивает службу безопасности все более исчерпывающей информацией о все большем и большем числе людей. От этого, мистер Стрейндж, можно прийти в ужас. В самой информации нет ничего плохого, но когда неизвестно, как ее используют — против кого или ради чего, — то рядовой гражданин не только превращается в слепого щенка, но и барахтается в густом тумане, ибо ему не на кого положиться и неоткуда ждать помощи.
Пораженный сравнением, Стрейндж хранил молчание.
От прозрений Фентона у него забегали мурашки по коже, но ему нечего было сказать.
— Чего еще добивался от вас Листер? — спросил он наконец, возвращаясь к делу.
— Что у меня за душою, в каких комитетах я состою, какую работу мне предлагали, словом, все, что касается меня. Он был чертовски пытлив.
Стрейндж кивнул.
— А потом?
— Он обещал внести некоторые коррективы. В своей работе. Временами его трудно было понять. Он был зациклен на своих машинах.
— На компьютерах? — Стрейндж был в недоумении. — И это все?
— А что еще? — словно отбиваясь, огрызнулся Фентон.
— Разве его не интересовали террористы? — Стрейндж ожидал, что эта резкость взорвет Фентона, но тот глядел на него без всякой враждебности.
— Что вы знаете об этом? — спросил он напрямик.
Стрейндж улыбнулся.
— Я вас ни в чем не виню. Свободное общество нуждается в присутствии парламентариев во всех его звеньях. Я понимаю, что тогда вы вошли в комитет без всякой задней мысли, а потом безвредные радикальные совещания превратились в ультрареволюционную ячейку. Так ведь?
Фентон кивнул.
— Более или менее. Это была ошибка, но ее почти нельзя было избежать, до того все мгновенно произошло. Я, разумеется, тут же вышел из комитета, но уже было слишком поздно. Начались взрывы. Факты легко можно было повернуть против меня, что и сделал Селзер.
— Вы знаете, откуда поступили данные против вас?
— Я уже говорил: государству выгодно очернять людей, в которых ему угодно усматривать подрывные элементы, оно их боится.
— Вы знаете, что в Управлении Си на вас заведено досье?
— Да, Листер мне говорил.
— Он знал про Мейера?
— Мейера? — Фентон выглядел озадаченным. — Кто это?
— Один из людей, которых нанимают для сбора и обработки данных. Именно Мейер передал информацию о вас Селзеру. — Стрейнджу не терпелось подтвердить свои предположения. — Листер не упоминал о голландце?
— Нет, но… — Фентон запнулся и медленно поставил кружку на стол. — Как он выглядел? Высокого роста? Блондин? С бородой? С кучей золотых зубов во рту?
— Значит, вы его знаете?
Фентон промолчал, уставившись тяжелым взглядом в стол.
— За вами следили по дороге сюда? — спросил он.
— Нет, — солгал Стрейндж. По своему опыту он знал, что мысль о слежке людям не по нраву. — Не думаю, — добавил он. Но Фентон был не из дураков. Он внезапно затих и ушел в себя.
— Боже мой, — сказал он наконец, — в самом деле, Листеру было что рассказать. В самом деле. — Фентон казался ошеломленным. — Неудивительно.
— Что неудивительно?
— Что его убили.
Стрейндж заволновался.
— То есть вы думаете, что кто-то в управлении от него избавился? Может, Мейер?
Фентона явно одолевали сомнения.
— Вряд ли. Не так грубо.
— Но вы же не верите в самоубийство. Вы знали, что он убит?
— Листер лез на рожон. При встрече со мной он сказал, что собирается присмотреться к остальным членам того же комитета.
— Чтобы лучше узнать об их намерениях?
— Да это не было для него секретом. К ним с континента было подкрепление — немецкие, голландские и французские экстремисты, которые не были новичками в подрывных действиях.
— Потом Листера нашли мертвым. Вы не видите здесь никакой связи?
Фентон недоуменно взглянул на Стрейнджа и поднялся.
— Все может быть. — Его потрясло, видать, нечто такое, о чем он не хотел распространяться. — Прощайте, мистер Стрейндж. — Фентон протянул руку. Затем, приблизившись вплотную к Стрейнджу — тот ощутил его дыхание на своем лице, — прошептал: — Здесь не одна ниточка, понимаете? Но сделай я хоть намек — вряд ли доведется увидеться снова.
— Почему?
— Не хочу кончить как Листер, спасибо.
— Неужели опасность так велика? — посерьезнел Стрейндж.
Фентон пристально глянул ему в глаза, и на секунду усталость сошла с его лица. Он явно был растроган.
— Вы очень храбрый человек, мистер Стрейндж, — сказал он, — хотя скорей всего сами того не понимаете.
Стрейндж с улыбкой пожал плечами, сомневаясь в своем героизме.
— Так в чем тут, по-вашему, дело? — спросил он.
— Не кажется ли вам странным, — произнес Фентон мягко, — что ни одно из секретных агентств со всей своей информацией оказалось не в состоянии обуздать террористов.
Кивнув, Фентон
