Несколько мужчин выносили из магазина желтые мешки и укладывали их в стоявший поблизости грузовик. Один из них первым заметил странную пару, изумленно, не веря своим глазам, оглядел их и с криком бросился навстречу. Обменявшись несколькими взволнованными арабскими фразами с Ахмедом, он с нескрываемым любопытством взглянул на Билла, потом повернулся и исчез в магазине.
Ахмед с Биллом последовали за ним. По истертым ступеням винтовой лестницы спускался человек в измятых коричневых брюках и в трикотажной рубашке. На вид ему было под пятьдесят. Сильные мышцы перекатывались под кожей его руки, обнявшей за шею Ахмеда, другую руку он осторожно положил Биллу на плечо и тихо заговорил, расспрашивая друзей.
Ахмед отвечал ему по-французски: он не хотел ставить Билла в неудобное положение.
— Со мной все в порядке, отец. А это мой друг, его зовут Билл. На него напали. Мы думаем, что это были полицейские. Нужно, чтобы врач осмотрел его голову.
Пожилой мужчина кивнул и улыбнулся, не проявляя никакого желания обсуждать решение сына.
— Ну, за этим дело не станет, — проговорил он, улыбаясь Биллу. — Но прежде всего поднимемся наверх. — Он повернулся к вызвавшему его парню. — Сбегай к доктору Гассану. Скажи, что он мне нужен. Живо.
И тут колено Билла с новой силой дало о себе знать. Отец с сыном понесли его на руках между высокими, до самого потолка, штабелями мешков с зерном и бидонами с оливковым маслом, подняли по крутой, неудобной лестнице и осторожно внесли в квартиру на верхнем этаже. Он вдохнул сладкий, терпкий аромат духов и пряностей, услышал музыку, увидел как сквозь туман женщину — она сидела на диване, откинувшись на спинку, перед мерцавшим черно-белым экраном телевизора — и надолго потерял сознание.
Очнулся он в постели. На обоях резвились розовые и синие зайчики, на окне висели удивительно яркие занавеси. У одной стены сидели рядком куклы и набитые ватой игрушки. Над ним с улыбкой склонился оливково-смуглый, рано облысевший мужчина.
— Добрый день, — сердечно проговорил он. — Я доктор Гассан. Как вы себя чувствуете?
Билл попытался что-то сказать, но издал только жалкий, какой-то квакающий звук.
— Пить, — наконец выговорил он и поднес руку к голове. Пальцы нащупали толстую мягкую повязку. — Здесь болит. Очень. Голова раскалывается.
К кровати со стаканом воды подошел Ахмед и напоил Билла.
— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулся врач. — Вы проспали тридцать шесть часов. Я ввел вам болеутоляющее и успокоительное. Вам проломили череп, и мы удалили из раны сгустки крови.
— И проделали все это здесь?
— Мы обстоятельно обсудили этот вопрос, — ответил врач, — и решили не отправлять вас в больницу, а лечить здесь. Ведь если человек, которого ранил Ахмед, служит в полиции, его приятели непременно постараются еще раз встретиться с вами. — Он иронично улыбнулся, увидев, как помрачнело лицо Билла. — Поверьте, здесь вам будет совсем неплохо. Я вылечивал людей в несравненно худших условиях. Во время войны я служил в полевом госпитале.
Билл нахмурился. Гассан обменялся с Ахмедом короткими улыбками, в которых сквозила горечь.
— Нашей войны, — уточнил врач. — За независимость. Извините, что я растравил вашу рану… — Он помолчал, подыскивая подходящее слово. — Незначительную по сравнению с теми, которые французы нанесли многим моим соотечественникам.
— Я американец и поэтому ни в чем перед вами не виноват, — улыбнувшись своим спасителям, сказал Билл и вернул Ахмеду пустой стакан, — но, — продолжал он, обводя комнату рукой, — я не могу больше оставаться у вас, — и попытался сесть.
Врач почти силой уложил его в постель, и в этот момент рядом с Ахмедом появился его отец. Билл и не подозревал, что он все это время находился в комнате.
— Разумеется, вы останетесь.
— Мы и этот вопрос обсудили, — проговорил Ахмед, кладя руку отцу на плечо. — Ты пробудешь у нас столько, сколько нужно, и уйдешь, когда пожелаешь.
— Но это невозможно. Я же вам совсем чужой. — Он показал рукой на игрушки. — Да и вам, несомненно, нужна эта комната.
— Кельтум не будет возражать, — улыбнулся отец. — Ей всего лишь две недели от роду.
Билл пролежал в постели целую неделю. Сиди Бей, отец семейства, работал по четырнадцать часов в день в своем магазине, а мадам Бенгана хлопотала в тесной кухне, прижимая к груди малютку Кельтум. Она то и дело приносила больному сладкий чай. Казалось, это был ее любимый способ общения с ним. Днем Билл смотрел программы новостей по портативному телевизору, который предоставили в его полное распоряжение, и читал запоем газеты, а вечером приходил домой Ахмед, иногда с целой ватагой друзей, и на одном дыхании выкладывал ему городские новости. Потом они обсуждали их до тех пор, пока изнеможенный Билл не засыпал.
Когда Билл немного окреп, его перенесли в гостиную и устроили на диване. Там, обложенный подушками, укрытый пледом, он болтал с Ахмедом и компанией его восторженных друзей, а Сиди Бей с женой молча сидели за покрытым клеенкой столом, пили чай, снисходительно улыбались, потом незаметно выскальзывали из комнаты и шли спать. А молодежь до рассвета страстно спорила о революции.
Только через месяц доктор Гассан милостиво разрешил Биллу покинуть гостеприимный дом. К этому времени он стал полноправным членом семьи. Все они вместе с многочисленными родственниками и компанией молодежи, завсегдатаев ночного «дискуссионного клуба», проводили его в аэропорт. Впереди на «ситроене» ехали Билл с Ахмедом, а за ними следовала веселая свита. Мадам Бенгана, из-за недостатка французских слов для выражения охвативших ее чувств, залилась слезами, промочившими насквозь перед ее платья и крошку Кельтум. Даже многое повидавшие на своем веку глаза Сиди Бея заблестели слезами. С преогромным трудом сдерживая слезы, Билл обнял по очереди всех членов семьи. Он понял, что приобрел друзей на всю жизнь…
— Позавтракаете, сэр?
Он вздрогнул и резко повернулся в ту сторону, откуда послышался этот полный жизни голос. Стюардесса держала наготове поднос с завтраком. На лице ее играла виноватая улыбка профессионалки, знавшей, что спящих пассажиров не следует будить. Билл с трудом выпрямился, взял поднос и попытался улыбнуться девушке. Украдкой взглянул на часы.
— Мы летим точно по расписанию, сэр. Через час приземлимся в Париже.
Билл поспешил к паспортной стойке, расталкивая полусонных, сбитых с толку туристов, загородивших проход. Наконец он добрался до пятой стойки, стал в очередь и от нечего делать принялся наблюдать, как чиновник иммиграционной службы с покрасневшими от бессонной ночи глазами небрежно проверяет паспорта.
Подошла очередь Билла, он приблизился к стойке и протянул в окошко свой паспорт. Чиновник перевел глаза с паспорта на лицо Билла, демонстративно зевнул и вернул документ. Минуту спустя Билл сошел с эскалатора, быстро миновал транспортеры багажного отделения и направился к выходу в город. В руке он держал портфель из прекрасной кожи, который, хотя и был уже далеко не новым, выглядел элегантно. Самые необходимые в путешествии туалетные принадлежности, диктофон, полдюжины тонких папок — вот и все вещи, которые он обычно брал с собой в Париж. Все остальное, что могло бы ему понадобиться здесь, хранилось в его квартире на улице Галилея, невдалеке от Елисейских полей.
И не подумав замедлить шаг, он прошел мимо скучавших от безделья таможенников. Вообще он держался с уверенностью завсегдатая аэропорта. На толпу людей, встречавших своих друзей и родственников, он даже не взглянул, направляясь прямиком к стоянке такси. Позади этой толпы, чуть в стороне, стояли двое мужчин. Один из них, в джинсах и тенниске, негромко говорил в трубку радиотелефона. Увидев Билла, он опустил трубку и что-то шепнул на ухо своему компаньону, коренастому толстяку с копной седых волос, который высоко над головой держал плакат с каким-то коряво нацарапанным именем. Тот опустил плакат и что-то быстро пробормотал в ответ. Парень сунул телефон в карман и пошел к лифту, доставлявшему пассажиров к стоянке частных машин.
Это было спокойное время дня. Менее чем через три минуты Билл подходил к зеленому «рено» в сопровождении полицейского, наблюдавшего за порядком на стоянке с бодрым усердием, совершенно излишним в этот ранний час. Он опустился на сиденье, смирившись с тем, что застарелый запах табака мгновенно пропитает его одежду. Потом дал шоферу адрес, опустил оконное стекло и откинулся на спинку, не следя за маршрутом такси.
А сзади, на почтительном расстоянии от стоянки, чтобы не попасться на глаза полицейскому, толстяк с тревогой провожал взглядом набиравший скорость «рено». Он энергично вертел толстой шеей, разглядывая машины, огибавшие круглое здание. Вот показался БМВ, подрезал только что подъехавшее такси и резко затормозил возле толстяка. Не успел полицейский поднести к губам свисток, как толстяк шлепнулся на сиденье рядом с водителем, и БМВ рванул следом за такси.
