— Нашли его под забором около Мальмваллена, возле завода. Он, видимо, отлетел к забору, как выброшенная рукавица. Какой-то парень шел со смены и позвонил в полицию. Это было рано утром.
— И у вас нет никаких сведений о предполагаемом угонщике?
— Автомобиль угнали в субботу в Бергнэсете, и мы, разумеется, собрали на месте происшествия вещественные доказательства…
Комиссар Сюп замолчал, и Анника принялась лихорадочно записывать. Старый козел за стенкой переключился на МТБ.
— Что вы сами об этом думаете? — негромко спросила она наконец.
— Это наркоман, — в том же тоне ответил полицейский. — Не ссылайтесь на меня. Сейчас версия такова: было скользко, водитель не справился с управлением, сбил пешехода и скрылся с места происшествия. Но мы его возьмем, будьте уверены.
Анника прислушалась к голосам на том конце провода. Люди, работавшие в управлении, постоянно окликали комиссара.
— Еще один, последний, вопрос, — сказала Анника. — Работали вы в Лулео в ноябре 1969 года?
— Да, я достаточно стар и мог бы работать там. Но я пропустил взрыв на Ф-21. В то время я служил в Стокгольме. Меня перевели сюда только в мае 1970 года.
Она вытаскивала из сумки пуховик и перчатки, когда зазвонил мобильный телефон. На дисплее отобразился скрытый номер. Альтернатив было три: редакция, Томас или Анна Снапхане.
Она поколебалась, потом нажала кнопку ответа и зажмурилась.
— Я сижу в своей конторе, как в оперативном штабе, на стуле из IKEA, — сказала Анна, — и сейчас кладу ноги на стол начальника. Ты где?
Анника почувствовала, как опустились ее напряженные плечи. Какое облегчение — никакой работы, никаких требований, никаких претензий.
— В Лулео. Ты хочешь сказать, что стрижешь купоны со своей новой конторы?
— Да, теперь у меня дверь с табличкой и все такое. Сейчас я веду разговор по новому телефону. Как тебе такой номер?
— Он слишком таинственный, — сказала Анника и бросила на пол пуховик и перчатки. — Что говорит твой доктор?
Подруга на другом конце провода глубоко вздохнула.
— Кажется, он устал больше, чем я, — ответила Анна, — но, наверное, его можно понять. Я хожу к нему уже почти десять лет. Это доконает кого угодно. Но у меня хотя бы есть понимание болезни, я знаю, что я — ипохондрик.
— У ипохондриков тоже бывают опухоли мозга, — сказала Анника.
Тишина в трубке застыла в ужасе.
— Тьфу ты черт! — снова заговорила Анна. — Знаешь, об этом я как-то не подумала.
Анника рассмеялась, всем телом чувствуя тепло, каким умела дарить одна только Анна.
— И какого дьявола мне делать? — возмутилась Анна. — Как я могу уменьшить стресс? Завтра будет пресс-конференция и придется тащить на себе все: картинку, все это техническое дерьмо, да еще разрешение на передачу и все такое прочее.
— Зачем? — удивилась Анника. — У вас есть технический директор, пусть он об этом и позаботится.
— Он в Нью-Йорке. Что ты скажешь вот по этому поводу? «Скандинавское телевидение принадлежит консорциуму американских инвесторов, которые все имеют многолетний опыт владения и управления телевизионными станциями. Мы пришли для того, чтобы вещать по территориальным сетям Финляндии, Дании, Норвегии и Швеции. Наша штаб-квартира находится здесь, в Стокгольме. Собственники подсчитали, что Скандинавские страны плюс Финляндия, общее число зрителей в которых составляет одну десятую от их численности в США, а следовательно, располагают неиспользованным телевизионным потенциалом. В январе в департаменте культуры с предложениями выступит министр культуры Карина Бьёрнлунд. Суть их сводится к тому, чтобы цифровые территориальные сети были поставлены в те же конкурентные условия, что и остальные рынки, причем руководство почт и средств коммуникации должно распределять лицензии и тем самым обеспечивать условия для организации передач…» Как тебе это нравится?
— Я просто падаю от такого консорциума. Ты не могла бы составить что-нибудь повеселее?
Анна Снапхане тяжело вздохнула.
— Можно подумать, ты не знаешь, какая теперь жизнь, — сказала она. — Мы призываем устоявшиеся телевизионные каналы к радикальной перестройке, так как хотим обеспечить вещанием каждое домохозяйство, каждую семью в Скандинавии. Да нас все возненавидят.
— Какие гадости ты мне рассказываешь. — Анника взглянула на часы. — Вам придется вводить детские программы, рассказывать, как вы способствуете народному образованию и культуре, вам придется сообщать серьезные новости и делать собственные документальные фильмы о жизни народа в третьем мире.
— Ха-ха, — кисло отозвалась Анна. — Какие великие чудеса ты описываешь!
— Мне надо бежать, — напомнила Анника.
— А мне идти заниматься железом, — вздохнула Анна.
Главная редакция «Норландстиднинген» располагалась на трех этажах арендованного здания между ратушей и домом городского правительства. Анника окинула взглядом желтый кирпичный фасад и поняла, что здание было построено в середине пятидесятых.
С равным успехом это могла быть редакция «Катринехольмскурир», пронеслось в мозгу Анники. Здание было почти таким же. Впечатление усилилось, когда она приблизилась к стеклянной двери и заглянула в вестибюль. Тускло и пусто, подсветка табло аварийного выхода делала видимой стойку редакции и стулья для посетителей.
В динамике домофона раздавался лишь невнятный монотонный шум. Потом послышался голос:
— Да, я слушаю.
— Меня зовут Анника Бенгтзон, я работаю в «Квельспрессен». У меня была назначена встреча с Бенни Экландом, но сегодня я узнала, что его уже нет в живых.
В ответ в морозной мгле разлилась тишина, сопровождаемая треском разрядов статического электричества. Анника подняла глаза к небу. Оно очистилось от туч, на черном небосклоне выступили звезды. Быстро холодало, Анника принялась тереть друг о друга затянутые в перчатки руки.
— Вот как, — картаво произнес голос из редакции, изуродованный до неузнаваемости скверной акустической техникой.
— Бенни должен был получить от меня материал, и нам следовало кое-что с ним обсудить.
Теперь молчание было намного короче.
— Чем я могу вам помочь?
— Впустите меня, и мы поговорим, — ответила она.
Еще через три секунды замок наконец зажужжал, и Анника смогла открыть дверь. В лицо ей ударил теплый воздух, пропитанный запахом бумажной пыли. Дверь закрылась с металлическим щелчком. Анника некоторое время постояла, привыкая к зеленоватому путеводному свету.
Лестница на этажи редакции начиналась слева от входа, обшарпанный ламинат был прикрыт резиновыми ковриками. Высокий мужчина в белой рубашке и отутюженных брюках встретил ее возле копировального аппарата. На щеках мужчины играл нездоровый румянец, глаза были красны от недосыпания и напряженной работы.
— Я искренне сожалею, — сказала Анника и протянула мужчине руку. — Бенни Экланд был живой легендой.
Мужчина кивнул, поздоровался и представился:
— Пеккари, ночной редактор.
— Он мог бы получить работу в любой столичной газете, ему много раз предлагали, но он всегда вежливо благодарил и отказывался. — Анника попыталась улыбнуться, чтобы замаскировать ложь, которую собиралась произнести. — Я хорошо его понимаю, — наконец пробормотала она.
— Хотите кофе?
Вслед за ночным редактором она прошла в комнату отдыха, крошечную клетушку, кухоньку, зажатую между редакцией субботнего приложения и отделом писем.
— Это вы сидели в туннеле, да? — В вопросе прозвучала констатация факта.
Анника коротко кивнула и сняла куртку. Пеккари тем временем принялся отмывать черный осадок со дна двух чашек.
— Какими же услугами вы собирались обменяться? — спросил Пеккари и поставил на стол сахарницу.
Анника недовольно ответила.
— В последнее время я много писала о терроризме. На прошлой неделе мы говорили с Бенни о взрыве на Ф-21. Бенни сказал, что у него есть некоторые интересные материалы на эту тему. В самом деле интересные — достоверное описание того, что тогда в действительности произошло.
Ночной редактор поставил сахарницу на стол и пожелтевшими от никотина пальцами вытащил кусок рафинада.
— Мы получили этот материал в пятницу, — сказал Пеккари.
Анника была удивлена до глубины души, она ничего не слышала ни о каких разоблачениях в какой-либо газете.
Пеккари бросил в свою чашку три куска сахара.
— Представляю себе, что вы сейчас думаете, — сказал он. — Но вы — акула и не знаете, как все происходит в провинциальных газетах. Бюрократы интересуются только Стокгольмом. Для них наши сенсации не более чем кошачье дерьмо.
«Неправда, — мысленно взбунтовалась Анника. — Это зависит от качества ваших материалов».
