Аслан был совершенно необычный. Одетый во все черное, сильный, с каменными мышцами – она это ощутила, когда танцевали, чуть небритый, с орлиным носом и волчьими глазами, от него буквально веяло мужской силой. Он ее отбил у какого-то двадцатилетнего слютнтяя, представившегося ей графом – просто подошел, взял ее за руку, вытащил из-за столика и повел танцевать (в темноте дискотеки и всполохах светомузыки конечно никто не смог его разглядеть и потом дать описание сыскной полиции). А ей был нужен именно такой мужик, который силой берет все, что ему нужно в жизни, непохожий на отца, умного, но мягкого, которым мать вертела как хотела. Конечно же после танцев она согласилась пойти на пляж и искупаться при луне. Они пришли на пустынный пляж, светила луна, играя мерцающими бликами на воде, она не стесняясь разделась прямо при нем, повернулась к воде, он подошел к ней сзади, обнял… и сунул под нос тряпку с хлороформом. Очнулась она уже в Афганистане.
В Афганистане она очнулась, когда ее везли в машине. Это был старый пикап с открытым верхом и клеткой, большой сваренной из прутьев клеткой, сверху прикрытой дерюгой, похожей на клетки, в каких гастролирующий цирк перевозит из города в город обезьян. Вот только прутья были почему то покрыты сверху каким-то пружинящим, напоминающим резину материалом. Машина прыгала на ухабах, гремела музыка, проходящие мимо грузовики обдавали пикап смрадом и дизельной гарью – но никто не видел ее, потому что стенки пикапа были закрыты съемными крышками – листами фанеры. Она попыталась кричать и начала бить по стенкам своей клетки – но никто не отозвался.
Про работорговлю она ничего не знала – но рабыней быть не собиралась, это точно. Правда ее мнения никто не собирался спрашивать.
Потом ее привезли в город, и вытащили из клетки – грубо, как животное. Все что на ней было – это открытый итальянский купальник, который она перед Асланом снять не успела и какая-то дерюга, которую бросили к ней в машину. Она пыталась драться – но мучителей было двое, и глаза их горели жадным огнем. Эти были молодые, один даже без бороды, он ее попытался то ли бить, то ли лапать – и старший заметил это, свистнула плетка и молодой что-то закричал и отпустил ее. Потом старший и помладше – от обоих страшно воняло, привязали ее к чему-то, напоминающего гинекологическое кресло, она пыталась бить их – но они ее не били, и вообще не замечали ее ударов, потому что синяки и кровоподтеки лишили бы товар товарного вида, и их раис сам бы жестоко избил их за это плетью. Потом самый старший еще раз вытянул самого младшего плетью и что-то сказал. Она не знала, что надсмотрщик только что сказал: эта женщина для раисов, а не для таких сыновей свиньи и шакала как ты!
Потом пришла женщина – в парандже, с сильными, крючковатыми, покрытыми какими то пятнами пальцами и мужчина – лет пятидесяти, в европейском костюме, какие в нищем Афганистане носят только раисы, с жестокими и неподвижными как у рыбы глазами. Женщина сорвала с нее купальник и начала осматривать ее… всю, а потом что-то сказала мужчине. Мужчина с ненавистью посмотрел на нее, потом поднял валяющийся на полу хлыст – но женщина загородила ее собой и что-то сказала. Мужчина гортанно и зло что-то сказал, она разобрала только "руси джаляб"*****, потом бросил хлыст, повернулся и вышел. Она плакала от унижения. Потом вернулся другой мужчина, старший среди надсмотрщиков, и женщина ему что-то приказала. Мужчина вышел и вернулся с какой-то одеждой, похожей на монашескую и отвязал ее от ужасного кресла. Под присмотром этих двоих она натянула одежду прямо на голое тело, ее отвели в камеру и покормили какой-то бурдой. Ночью в камере было ужасно холодно и она свернулась клубком, набросив на себя все, что было в камере – пусть это все было грязным и воняло псиной. Плакать она уже не плакала – без толку.
Она не знала, что только что ее цена упала ровно в пять раз, оттого ее хозяин и не был доволен. Если бы она была девственницей – он бы запросил за нее полмиллиона афганей, цена посильная лишь принцу, раису провинции или амиру наркомафии. Но и сто тысяч афганей были каким-никаким а заработком, в конце концов десять тысяч афганей стоила приличная машина. Об этом ему и сказала женщина, которая осмотрела ее и убедилась в том, что она не девственница.
А в это самое время ее фотографии расклеивались по всему Каспийскому побережью, спасатели прочесывали дно рядом с пляжами, пытаясь найти труп, а на военной базе рядом с Каспием приземлился самолет, на котором летели отец Катерины и назначенный на это дело следователь по особо важным делам следственного департамента МВД. Вместе с ними летели еще двое – исправники из петербургской сыскной полиции – влияния отца Катерины хватило, чтобы на это дело назначили очень опытных оперативников и следователя.
Мать Катерины в это время спешно прибиралась на вилле – еще не хватало, чтобы муж что-то нашел.
Утром ее повезли на базар.
Базар был жутким местом – она даже не знала, насколько жутким, потому что ее то продавали в рядах для богатых покупателей, там не было столбов, к которым рабов и рабынь приковывают наручниками. Это были большие, квадратные помещения, разделенные как бы на две части. В одной из них – курпачи******, кальян, плов, радушный хозяин товара. Тут можно посидеть, поговорить, покурить кальян, в который добавлена травка, чтобы покупатель был посговорчивей и сноровистее освобождал кошелек. За толстым, дорогим стеклом, разделяющим помещение надвое – товар. Стекло это не разобьешь, как его не бей. Каждый специализируется на своем товаре – у кого мальчики, у кого девочки, у кого юные, только вступившие в пору расцвета женщины – на Востоке всегда любили свежие, еще не распустившиеся бутоны. Все рабы обнажены, смотреть смотри, но трогать нельзя. Это в дешевых рядах можно лапать как угодно – а тут все солидно, сначала купи, раскрой свой кошелек во благо хозяина – а потом делай с товаром все что хочешь. Чтобы рабы не пытались вырваться, не бились об стекло и вели себя смирно – им в пищу добавляют опиум.
Не знала она и того, как ей повезло, что ее купили в первый же день. Все, кто торговал на этом базаре были, по сути, живыми мертвецами. Они ходили, смеялись, приценивались к товару, менялись – но тень смерти уже легла на их чело, потому что базар был целью. Холодные глаза объектива висящего на геостационаре разведывательного спутника системы Космос увидели его, отсняли и передали информацию на землю, там эти снимки легли на стол офицеров разведки, которые обработали информацию и передали ее на решение в виде готового досье, формализованного дела. Потом один человек, наделенный почти безграничной властью сказал своему сыну, который только готовился принять на себя бремя власти, бремя империи – это твое, делай что считаешь нужным. Сын был офицером, бывшим разведчиком воздушного десанта – и он не знал никаких способов решения проблемы распространения наркотиков в стране, и проблемы работорговли кроме силовых. Как офицера, его научили решать стоящие перед его государством и его Престолом проблемы с помощью силы – и сейчас он не видел никакого другого выхода, кроме применения силы. Нужно было применить силу не к тем, кто выращивает дурман на своих полях, получая за это жалкие крохи, которых едва хватает на жизнь, к ним применять силу бесполезно, они сами жертвы дурмана, не рабы, но жертвы чудовищной системы, она держится на их плечах. Нужно было напомнить о себе раисам, которые считают, что если у них есть страна, есть британское покровительство – то они в безопасности и могут ничего не бояться. Они могут и дальше покупать у крестьян опиумное молочко, не слишком то вредное, по сути лекарство – и перерабатывать его в страшный яд, они могут и дальше торить тайные тропы, убивать пограничников, казаков и таможенников и отнимать подданных у его престола, превращая их в своих подданных и рабов, в рабов белого дурмана. Пусть так, но каждый из этих раисов, творя харам и злоумышляя против великой империи на севере должен помнить, что меч занесен над их жалкой страной, и над каждым из них персонально, и меч этот может в любой момент опуститься, а небо – обрушиться на их нечестивые головы огненным дождем, карая за содеянное и умышляемое. Что касается базара, то он попал в список целей случайно: идущей на Кабул авиагруппе нужны были дополнительные цели, цели не первого приоритета, но важные, и кто-то из офицеров планировщиков вспомнил про базар и показал фотографию Его Высочеству. Его Высочество спросил – что это, и получил ответ, что это базар, где торгуют наркотиками и рабами. После чего рабский базар был включен в список целей, а все его дукандоры и завсегдатаи стали живыми покойниками.
Вместе с ней в прозрачную клетку посадили двух товарок, подруг по несчастью, одну из них звали Марина, а другую Алена, обе они были блондинками и русскими, потому что брюнеток здесь и без этого хватает. Одну опоили чем-то в поезде, где она ехала одна, другая пошла в поход вместе со своим воздыхателем, тоже родом с Востока. Ни одной не было и шестнадцати лет. Они попытались поговорить, но им было плохо, сильно кружилась голова и какие-то разноцветные мухи плавали перед глазами. Ни одна из них не знала, что делать.
