— Это неправда! — поспешно возразил Гозданкер, завозившись.
— Правда, — отмахнулся Лихачев. — Уж мы-то с вами можем вещи своими именами называть. Так что даже если мы и докажем факт преступления, — например сокрытия налогов или мошенничества, то получается, что преступление это совершено неустановленными лицами. И Храповицкий выходит сухим из воды.
— Что же делать? — всплеснул руками Гозданкер.
— Единственный наш выход, — продолжал генерал, — это доказать, что между всеми директорами Храповицкого существовал преступный сговор. И руководил их действиями непосредственно он. И все участники шайки получали от этого выгоду. То есть что был корыстный умысел. А для этого его директора должны дать на него показания.
— Так, значит, трясти их надо. Директоров-то, — подсказывал Гозданкер. Он даже постучал ложкой по блюдцу, показывая, как надо трясти. Раздался мелкий мелодичный звук. — Чтобы они его выдали.
— Директора его сейчас показаний не дадут, — рассудительно возразил генерал. — Они уверены, что он выкрутится. И их всех вытащит. Они еще опасность не ощутили. Не почуяли. Слишком самодовольные.
— Неужели ни один не сдаст? — недоверчиво посмотрел на генерала Гозданкер. — Так не бывает!
— Один нам не поможет! — отрезал генерал. — Храповицкий скажет: оговор. Прямых улик нет! Никто не видел, как он наличные брал. Нет тому свидетелей. А тот, кто сдаст, еще потом подумает да отопрется. Сменит показания. Прямо в суде. А адвокат будет убеждать, что на подзащитного оказывали давление. Нет, это не вариант. — Генерал помолчал. — Трудное дело, — прибавил он, выпуская кольцо дыма.
Вид у него был такой, словно все это его, Лихачева, особенно не касалось.
— А если самого Храповицкого, а? — свистящим шепотом предложил Гозданкер. — Если самого Храповицкого в камеру сунуть? Он же из себя падишаха корчит. А тут все сразу увидят, что никакой он не великий. Обычный жулик! Испуг, растерянность! Тут вы этих директоров и накроете!
Он старался не показать, как ужасно ему этого хотелось, но заблестевшие враз глаза выдавали его с головой. Тема ареста Храповицкого была для него особой. Генерал взглянул на него и неприязненно улыбнулся.
— Шутите? — отозвался он холодно. — Да меня завтра же за это с должности снимут! За что я его закрою? На каких основаниях? Это же Храповицкий! Главный промышленник губернии. Образцовый руководитель! Флагман индустрии! Мы только пальцем пошевелили, а какой переполох поднялся! Ну, подумаешь, обыск им устроили? Кого не обыскивали? Вас, что ли? А газеты только об этом и пишут, прокуратура протесты вносит! Все первые люди мне телефоны обрывают! Что ты творишь? Опомнись! Чего я только не выслушал. Про грубый наезд! Про передел собственности! Угрозы, шантаж. Это вы здесь сидите тише воды, ниже травы. А воюю-то я!
Генерал посмотрел на Гозданкера так, что тот невольно съежился.
— Все изъятое барахло все равно придется возвращать, — уже спокойнее закончил генерал. — Молитесь, чтобы мои специалисты успели к тому времени коды на их компьютерах взломать! Нет, Ефим Соломонович. Храповицкого арестовывать — чистое самоубийство!
Гозданкер пожевал бороду.
— Но Сырцова-то можно же арестовать? — с надеждой спросил он. — Вы же сами говорили...
— Вот Сырцова как раз и можно, — не стал спорить генерал. — И еще кое-кого можно. Даже нужно. У нас на них добра хватает. Но рано. Слишком рано.
Он покачал головой.
— Не дозрел еще Сырцов. На него сейчас давить надо. Не прямо. А исподволь. Каждый день. Чтобы он себя в петле почувствовал. Чтобы понял, что нет другого спасения, как только Храповицкого сдать. Тут, Ефим Соломонович, тонкий подход нужен. Он же слабый, Сырцов. Психованный. Я давно за ним наблюдаю. Вокруг него надо создать такую атмосферу, специфическую. Слухи распространить, утечку информации организовать. Дескать, под тебя одного копают. Тобой интересуются. А его пока не вызывать. Чтобы он начал нервничать. Ждать. Бояться. Почему же всех дергают, а его, Сырцова, нет? Что они там задумали? И с Храповицким их надо разлучать. Надо внушить ему, что Храповицкий его не защитит. Что он его бросит. Паровозом сделает. Свою шкуру будет спасать. А отвечать будет Сырцов. А когда Сырцов задыхаться начнет, с ума сходить от неизвестности, тут-то его и надо арестовывать! И грубо так. Топорно. Ломать его через колено.
Генерал воодушевился, глаза его заблестели. Его голос зазвучал иначе, почти весело. Чувствовалось, что нарисованная им картина его вдохновляет.
— А когда Сырцов поймет, что он никто, когда ощутит, что его, такого важного Сырцова, почти что мэра, размажут как слякоть и не заметят, — вот тогда он не выдержит. Заплачет. Запоет. А мы его жалеть станем. Будем обещать, что отделается он условным наказанием. А может, и вообще ему ничего не будет. Статью, дескать, попробуем переквалифицировать. И он все расскажет. Все абсолютно. Чего не было, вспомнит. Всех сдаст.
— Но вы уже начали... работать в этом направлении? — робко спросил Гозданкер.
— Начал, — кивнул генерал. — Сегодня Решетова допрашивал. Слил кое-что, как бы ненароком. Подразнил. Разные темы обозначил. Неглупый, кстати, парень. Дерзкий. Посмотрю, как в камере себя будет вести.
— А вы и его хотите арестовывать? — с любопытством осведомился Гозданкер.
— А я их всех арестую, — ответил генерал без колебаний. — Всех до единого. До суда, может, всю толпу и не доведу. Это уже другая история. Но Храповицкого на зону отправлю.
Эти слова Лихачева были для Гозданкера музыкой. Он даже немного зажмурился от удовольствия.
— Тут еще один вопрос есть, — вкрадчиво начал Гозданкер. — В отношении вашего гонорара...
— Какого гонорара? — осведомился генерал надменно. Выражение его лица сразу снова стало неприступным.
Гозданкер слегка струхнул.
— Мне в Москве дали понять, что ваши труды... то есть расходы, — забормотал он. — Я имею в виду все, что с этим связано, — он окончательно запутался. — Короче, я же кое-что уже отдавал. Авансом, так сказать...
— Вы о чем говорите? — уставился на него генерал так, что Гозданкер заерзал.
— Я... об авансе, — пролепетал Гозданкер. — Я готов еще часть...
— Какую еще часть! — отрубил генерал. — Вы понимаете, чем я рискую? Вы полагаете, что Храповицкий ягненок беспомощный? Что он защищаться не будет?
— Я... конечно... да, — заторопился Гозданкер, пытаясь его успокоить.
— Завтра вы передадите моему человеку все, — велел генерал тоном, не терпящим возражений. — Все, что оговорено. И прошу вас больше со мной эту тему не поднимать.
— Хорошо, — с трудом выдавил из себя Гозданкер.
То, что Гозданкер упомянул про деньги как-то скользко, словно собирался экономить, генерала разозлило не на шутку. Он решил его попугать, чтобы придать больше весомости всему происходящему.
— И последнее, — прибавил генерал. — Учитывая характер нашего друга, господина Храповицкого, советую принять должные меры по охране вашей семьи.
— Семьи? — испуганно ахнул Гозданкер. — Вы что же, думаете...
— Я не думаю, я знаю, — прервал генерал. Лихачев уверенно бил в больное место. На самом деле он, конечно, ни секунды не верил, что Храповицкий начнет вырезать семью Гозданкера или похищать его жену. Зато Гозданкер поверил в это сразу и безоговорочно.
— Проще всего для него было бы, конечно, вас убрать, — продолжал генерал буднично.
Гозданкер даже подпрыгнул.
— Но сейчас, когда нужные документы уже у нас, в этом нет особого смысла, — немного отпустил генерал. — А семью поберегите. Лучше всего — отправьте куда-нибудь за границу. Надежней выйдет.
С минуту Гозданкер смотрел на него широко раскрытыми глазами и вдруг нервно хихикнул.
— Так вот вы почему с деньгами... простите... с гонораром... тянуть не хотите! — фамильярно подмигнул он. — Боитесь, значит, что меня того? Грохнут?
Но перевести все в шутку генерал ему не дал.
— И поэтому тоже, — ответил генерал сухо, по-деловому.
Улыбка сползла с лица Гозданкера.
Брать у Гозданкера деньги генерал отнюдь не считал зазорным. В его понимании, это не было ни взяткой, ни подкупом. Он твердо знал, что выполняет свой долг, причем в очень опасных условиях. Он шел один против всех и ощущал себя героем вроде Робин Гуда. И ему представлялось даже пикантным посадить одного негодяя на деньги другого.
Когда в пятницу в восемь утра я вошел в банкетную комнату VIP-зала в нашем аэропорту, Храповицкий уже сидел там и рассеянно таращился в телевизор. На нем вновь был строгий черный костюм без всяких излишеств и очки в золотой оправе. Вообще-то зрение у него было превосходное. Я уверен, что когда на охоте в темноте встречались два диких зверя: Храповицкий и другой, безоружный, то видели они друг друга с одинаковой отчетливостью. Но Храповицкий специально заказал очки с обычными стеклами для наиболее важных встреч. Он считал, что это придает ему серьезности.
