Следующий кандидат на эту роль — знаменитый московский адвокат Василий Алексеевич Маклаков.
Нам необходимо установить два момента.
Первое. Действительно ли князь Юсупов получил яд из рук Маклакова? Второе. В случае если мы докажем первое, дал ли он Юсупову вместо цианистого калия безвредный порошок? И какую цель, он мог бы преследовать этой подменой?
Единственное, что свидетельствует в пользу того, что Маклаков раздобыл для заговорщиков отраву, это фрагмент из дневника Пуришкевича, датированный 24 ноября 1916 года. В дневнике эпизод описан так: «…князь Юсупов показал нам полученный им от Маклакова цианистый калий, как в кристалликах, так и в распущенном виде в небольшой склянке, которую он то и дело взбалтывал».
Отметим сразу, что мы имеем дело с утверждением, полученным из вторых рук. Князь Юсупов якобы сказал Пуришкевичу, что получил яд от Маклакова. Находясь в эмиграции, Маклаков категорически отрицал факт передачи им яда для убийства Распутина. Однако есть сведения, что позднее Маклаков сделал заявление, что передал заговорщикам яд, но заменил его на безвредный порошок. Когда же Маклаков говорил правду? Раньше? Или позднее?
И чтобы внести ясность, мы сейчас переформулируем наш вопрос. Давайте спросим себя: если Маклаков действительно передал заговорщикам яд, то когда и как он это сделал?
…на основании сводного анализа воспоминаний князя Юсупова и Пуришкевича, который, к счастью, педантично датировал весь процесс подготовки убийства, и показаний самого Маклакова, данных им в 1923 году следователю по делу об убийстве царской семьи, устанавливается следующая хронология.
Князь Юсупов встречался с Маклаковым несколько раз в период подготовки убийства. Дату первой встречи мы можем установить более или менее точно — между 11–13 ноября. Не раньше и не позднее. Вторая встреча знаменитого кадета и Маленького Феликса произошла после того, как Маклакова попросил об этой встрече Пуришкевич. Это случилось 28 ноября.
В первую встречу с Маленьким Василий Маклаков яда передать не мог. О яде речь вообще не шла.
Дата, которую мы получаем, полностью освобождает Маклакова от подозрения в том, что именно он передал заговорщикам цианистый калий. Князь Юсупов показывает своим сообщникам яд и делает это 24 ноября, т. е. ровно через два дня после того, как на совещании заговорщики окончательно принимают решение разделаться с Распутиным именно с помощью яда. До 24 ноября Маклаков со времени первого безрезультатного свидания с князем Юсуповым не встречался. Он встретился во второй раз с князем Юсуповым только 28 ноября… и только на этой встрече узнал о намерениях заговорщиков воспользоваться ядом. И это произошло уже после того, как, по утверждению Пуришкевича, Юсупов показал ему 24 ноября, на совещании в санитарном поезде кристаллики цианистого калия. Заметим, что и сам Юсупов никогда не упоминал имени Маклакова как человека, у которого он получил яд.
Маклаков не передавал заговорщикам яд. И как следствие Маклаков не подменял яд на аспирин. И, следовательно, доказательного объяснения феномена Распутина не существует.
Вспоминает Матрена Распутина:
«…когда впервые поверили в политическое влияние моего отца, к нам несколько раз приходил этот думский демагог. Пуришкевич подобно многим политикам такого сорта считал, что его призвание в том, чтобы оказывать господствующее влияние на судьбы России. Его аппетиты были направлены на пост министра внутренних дел. Но этот пост в сентябре 1916 года был пожалован государем товарищу председателя Думы Протопопову. С того дня визиты Пуришкевича к нам прекратились. Помню, отец много иронизировал по этому поводу…»
Сергей Витте (1892–1915), выдающийся государственный деятель России, убежденный монархист.
Министр финансов, начинавший свою блестящую карьеру при Александре Третьем и закончивший при Николае Втором.
Современников поражали в Витте простота поведения, скромность, бескорыстие, большая внутренняя независимость и стремление руководствоваться в практической государственной деятельности научно обоснованными методами. Он старался привлекать к работе своего министерства прогрессивно мыслящих и высокообразованных людей.
Появление этого большого человека из российской провинции на столичной государственной арене вызывало много раздражения в российской бюрократической и великосветской среде.
Рассказывает Владимир Ковалевский, сослуживец Витте:
«…на первых порах поражала внешность Витте — высокая фигура, грузная поступь, неуклюжесть, сипловатый голос, неправильное произношение… не нравилась фамильярность и резкость в обращении. Но все более вырисовывалась в Витте государственная сила, оригинальность творчества и боеспособность в защиту того, что он считал необходимым и полезным для России. Ум и воля Витте импонировали, резкость и иногда даже грубость его выступлений обезоруживали противников, редко идейных, но большей частью сводивших с ним счеты».
Государственная карьера Сергея Витте закончилась в 1906 году. Император Николай Второй сделал слишком много шагов, которые расходились с представлениями Витте о том, что необходимо для блага России. Сергей Витте протестовал, старался убедить государя в пагубности «задорной политики» на Дальнем Востоке, которая неминуемо вела к кровопролитному военному столкновению с Японией, и в знак несогласия покинул свой пост. После тяжелых военных поражений на фронтах Русско-японской войны государь поручил Витте вести мирные переговоры с врагом, и Витте удалось вывести страну из войны, «сохранив лицо» и сведя к минимуму последствия военных поражений (Портсмутский мир). В России к тому времени полыхала революция. Государь призвал Витте тушить пожар.
И современники, и потомки будут называть его автором царского Манифеста от 17 декабря и главным инициатором введения конституционного строя в России. Для самого Сергея Витте в этом утверждении всегда был привкус горечи. Он писал:
«Если бы государь после Портсмутского мира сам, по своей собственной инициативе сделал широкую крестьянскую реформу в духе Александра Второго, сам дал бы известные вольности, давно назревшие… смело встал на принцип веротерпимости, устранил стеснения инородцев, то не понадобилось бы 17 октября.
Общий закон таков, что народ требует социальных и экономических реформ. Когда правительство систематически в этом отказывает, то он приходит к убеждению, что его желания не смогут быть удовлетворены данным режимом, и тогда в народе социальные и экономические требования откладываются и назревают политические как средство получения социальных и экономических преобразований. Если затем правительство мудро не регулирует этого течения и тем паче начинает творить безумие (японская война), то разражается революция. Если революцию тушат (созыв Думы), но затем продолжают играть налево и направо, то водворяется анархия…»
Вскоре Сергей Витте, большой и мудрый государственный деятель был положен государем под сукно, так же, как были положены государем под сукно государственные проекты Витте о крестьянской реформе, которую Витте считал первоочередной задачей правления Николая Второго. Отныне этот большой государственный ум станет томиться в бездеятельности, со стороны наблюдая, как Россия идет к катастрофе. Витте пишет мемуары, они полны горечи, а иногда и злобы:
«Государю внушали, что за него весь народ. Это верно — народ всегда был за царей, которые были за народ, но трудно ожидать, что весь народ за царя, когда государь управляет посредством дворцовой камарильи, которая считает, что она и есть «соль русской земли» и все должно делаться для нее или через нее.
…молчаливая неправда, неумение сказать да или нет, а потом сказанное исполнить, все это черты, отрицательные для государей, хотя и не великих! Зная государя с юношеских лет, я его люблю как человека самым горячим образом, и если у меня появляется чувство злобы, то от досады за то, что государь губит себя, свой дом и наносит раны России, тогда как этого могло бы не быть…»
Витте и Распутин познакомились еще до первой мировой войны. Витте рассказывал о своей первой встрече так:
«Поистине, нет ничего более талантливого, чем талантливый русский мужик. Какой это своеобразный, какой самобытный тип! Распутин — абсолютно честный и добрый человек, всегда желающий творить добро и охотно раздающий деньги нуждающимся. Незадолго до моего последнего выезда из Петербурга ко мне пришел еврей с адресованной ко мне запиской без конверта. Я с трудом разобрал: «Граф, помоги этому еврею… Евреи — тоже люди, за что их преследуют?» Я часто получал от него такие рекомендательные письма. Я беседовал с Распутиным всего один раз. Распутин изложил тогда в беседе очень интересные и оригинальные взгляды. Все, что Распутин говорил тогда, он сам передумал и перечувствовал…»
