это действительно так…
Вывод, в общем-то, напрашивался один, и теперь надо было копытить землю в поисках тех последних «гостей», что приезжали к Ушакову.
— Да, кстати, вот еще что… — неожиданно спохватился Овечкин, и на его лице застыла виновато-скорбная мина. — Ты уж извиняй меня, что забыл сразу передать тебе ту папочку. Сам понимаешь, такое на голову свалилось, хорошо, что хоть сейчас вспомнил.
— Что еще за «папочку»? — насторожился Головко.
— Так та самая папочка с какой-то рукописью, которую мне Ефрем при последнем нашем разговоре передал. Он еще сказал тогда, будто это наброски воспоминаний его отца, то есть Луки Михеича, но до этих воспоминаний у Ефрема руки не доходили, и он попросил переслать их в Москву, какой-то Ольге Мансуровой, и даже телефон ее записал с домашним адресом.
— А с чего бы вдруг он тебе ее передал?
— Так все с того же, — пояснил Овечкин. — Он ведь чуть умишком не тронулся, когда ему видение Спаса стало являться, боялся даже, что сердечко прихватит и помрет ненароком. Оттого и попросил передать эту рукопись в более надежные руки. Сказал, что эти воспоминания помогут разобраться кое с какими иконами. Так что, давай сейчас ко мне заскочим, я тебе ее и отдам. А заодно и поужинаем. Считай, с самого утра крошки хлебной во рту не было.
* * *
В мае темнеет поздно, да и ночи, не в пример осенним, серо-блеклые, и когда Головко съезжал на Ярославское шоссе, то ему вдруг показалось, что в дальнем ряду промелькнула уже знакомая «пятерка» мышиного цвета. Невольно насторожившись, он попытался сделать маневр, чтобы войти в тот же ряд, однако ему помешала длиннющая фура, а когда пространство очистилось до поля видимости, уже не было видно никакой «пятерки», и Семен, посчитав, что всё это уже игра его собственного воображения, точнее говоря, воображения уставшего до чертиков мозга, когда в один день и эксгумация трупа, и разбор пожарища, и опустошенный тайник, и опрос соседей Ушакова, которые помогали тушить полыхнувший огромным костром дом. А если еще учесть и то, что он время от времени возвращался мысленно к «Жигулям» пятой модели, что тащились за ним до того подлеска, где киллер на КРАЗе размазал по обочине проселочной дороги «опель» семьи Мансуровых…
При подобной нагрузке в каждом сереньком «фиате» будешь видеть «Жигули».
Проскочив на едином дыхании Ярославское шоссе, на котором в сторону Москвы не было ни единой пробки, и столь же удачно проскочив Проспект Мира, что тоже помогло расслабиться, без четверти двенадцать Семен сбросил скорость у арки дома, во двор которого выходили окна его холостяцкой квартиры, и, найдя свободное от машин местечко, ступил ногой на асфальт.
В некоторых окнах еще светился мерцающий свет — любители кино досматривали американские боевики, и Семен, сунув ключи в карман, зашагал к подъезду, мечтая о том, как он сейчас примет горячий душ, после чего опрокинет рюмку армянского коньяка и-и-и… и спать. Спать, спать и спать, пока не заголосит над ухом старенький будильник.
Дом был большой, шестнадцатиэтажный, на шесть подъездов, в котором в течение последних трех лет поселилось немало новых жильцов, выкупивших здесь квартиры, и он нисколько не удивился, когда увидел у закрытой двери подъезда какого-то незнакомого, видимо совершенно пьяного мужика, который никак не мог набрать правильный код своей квартиры и оттого бормотал под нос что-то бессвязное. В общем-то довольно привычная картина. Консьержки в подъездах дома дежурили до десяти вечера, так что, с трудом добравшиеся до порога дома, мужики частенько взывали криком о помощи, не в силах открыть входную дверь.
— Ну что, дорогой, никак? — усмехнулся Головко, подходя к двери.
Мужик только покосился на него, продолжая тыкать пальцем в панель с цифрами и одновременно дергая за ручку.
— Давай открою.
Пробормотав что-то маловразумительное и с трудом оторвавшись от дверной ручки, которая не позволяла ему завалиться на асфальт, мужик слегка отодвинулся в сторону, пропуская спасителя к домофону, и Семен нажал пальцем первую цифру своей квартиры, затем вторую…
Он и сам потом не мог припомнить, что же именно заставило его крутануться к мужику, который как бы стоял за его спиной, но именно этот непроизвольный нырок головой в сторону спас его от верной смерти.
Прицельный и, видимо, хорошо отработанный и так же хорошо поставленный удар кастетом в висок только содрал кожу головы, и единственное, что успел сделать Семен, прежде чем распластаться перед дверью, так это взмахнуть правой рукой, интуитивно целясь в лицо нападающего, и уже по инерции провести второй удар, левой, в область солнечного сплетения.
Что было потом, Семен не знал. И только по тому, как нестерпимо болели пальцы правой руки, он мог поздравить себя с тем, что удар правой достиг своей цели и гробовых дел мастер еще долго будет ходить по улице с расквашенной мордой.
Да еще, кажется, он слышал шум отъезжающей машины. Впрочем, это уже могло ему и показаться.
С трудом приходя в сознание и с таким же трудом разлепив глаза, Семен понял, что лежит на холодных мраморных плитах у своего подъезда, и, опершись руками в камень, заставил себя встать сначала на карачки, а потом уж, цепляясь руками за металлическую дверь, подняться на ноги.
Глубоко вздохнул, и тут же его голову прорезала дикая боль.
Невольно охнув, он с трудом поднял правую руку, провел ладонью по темечку.
Судя по всему, перед дверью он пролежал не пять минут, возможно, что и не десять, потому что вся голова — от темечка до воротника ветровки — затекла кровью, и он, уже приходя в себя, невольно выругался оттого, что теперь придется возиться не только с проломленной головой, но и с гардеробом. А кровь отстирать — это не в гости к соседке сходить.
Немного подташнивало.
Осмотревшись по сторонам, Семен нашел в себе силы открыть входную дверь, и все также осторожно, держась руками за стену, отчего на ней оставались кровяные отпечатки ладони, поднялся по лестнице к лифту, и уже когда стоял перед своей дверью, все также обкладывая себя матом за непростительную оплошность, достал ключи от квартиры…
Тошнота не проходила, но это было ничто по сравнению с тем, что его могло ожидать, не уклонись он от удара кастетом.
Проломленный висок — и скорбные лица коллег по Следственному управлению на поминках, где было бы выпито неподъемное количество водки.
Сбросив с себя ветровку и окровавленную рубашку, Семен прошел в ванную комнату, включил воду и долго, очень долго держал руки под краном, пока с
