Ознакомительная версия.
— Да как же это, папа?
— Ну к примеру, можно команду наверху поменять, что, кстати, наш генсек неподражаемый уже начал. Хаос потом спровоцировать. Под лозунгом свободы и демократии, «под шумок» насадить во власть частный капитал. Вот увидишь, скоро нечто подобное случится, может, и Союза не будет, и страна расколется на части!
— Да это же уму непостижимо, папа! Ты действительно в этом уверен?!
— Ну, эдак процентов на семьдесят, я ведь многого даже тебе, Машенька, рассказать-то не могу, — твердо произнес Ивлев и, вздохнув, добавил: — Твоя должность, гм… странно как-то — овце беспартийной в ЦК предложили? Может, им нужны сейчас такие, кто за власть бороться не будет, ну, «лошади рабочие», а? Вообще-то откажись-ка ты, дочь! Уходи оттуда, иначе все равно съедят, слышишь?
— Я и сама так думаю, папа! Только из Академии уходить жаль.
— Конечно, но твоя ситуация может стать опасной. Лучше б тебе даже в Москву не возвращаться, а? Нам с матерью уже ничто не грозит, в лагерь не загонят, — не те теперь времена!
— Ты это что, серьезно, паа?! Да как же… гм… нет, я без России жить не смогу! — взволновалась не на шутку Мария, растерянно глядя на отца. А он тихо проговорил:
— Ну, Мими, успокойся, придумаем что-нибудь…
* * *
В воскресенье после литургии Маша дождалась игумена. Поведав о своих делах, просила у него совета.
— Да стоит ли вам, Мария, жизнью из-за должности рисковать? А если все же не отступите, то ради чего?
— Ну в общем, отец Варсонофий, я изучаю, как мысли писателей, ученых, политиков влияют на людей, как проникают в сознание общества.
— Что ж, тема-то очень нужная, ведь необходимо знать, какими идеями будет охвачен наш народ. Но учтите, Мария, что прежде надо бы подумать о спасении своей души, а потом — о судьбе народа.
— А что же может важнее-то быть, чем судьба родины, батюшка Варсонофий? — удивленно воскликнула Маша.
— Ну если вкратце сказать, то родина человека ведь на небе, а не на грешной земле. А если он родину-то земную выше Небесной родины вознесет — что тогда будет? Суета сует и томленье духа.
— Гм, а как же, отец Варсонофий?
— Вдумайтесь-ка, если у вас идея спасения России на первом плане стоит, то Бог-то на второй план отодвигается, не так ли? Вам решать — бороться ли сейчас за справедливость самозабвенно или прежде всего к жизни духовной обратиться. Ну, как батюшка Серафим Саровский сказал: спасайся сам, и вокруг тебя спасутся и другие!
Эти слова игумена глубоко взбудоражили Машу, вызвав в душе острое несогласие с ним. Но что-то все же остановило ее от возражений ему.
«Да как же так, — думала Мими, бредя по темным венским улицам, — почему я сначала о своем собственном спасении печься-то должна, а не о служении родине?! Разве это угодно Богу? Разве отдавать свои силы на благо ближних — не долг христианина? Разве при этом Господь непременно на второй план отодвинут будет? Не вмещаю того, что игумен говорит! Видимо, я не доросла еще».
Через неделю Маша рассказала отцу Варсонофию о встрече с «черным пришельцем», столь потрясшей ее, до сих пор не дававшей покоя. Выслушав ее со вниманием, игумен спросил:
— А вы не припомните, что предшествовало той встрече-то? Ведь демоны просто так, без причины никогда не являются людям! Не упоминали ль при ком-то вслух о враге рода человеческого?
— Да нет, батюшка… а, впрочем, ну, не я сама, а в моем присутствии, да, было так, — и в памяти Мимозы вспыхнула вдруг сцена с выходкой Ники Редозуб, однажды в окружении гостей воскликнувшей, что ее идеал — это тот, кто самому Богу вызов сделал. И в тот же миг лицо черноокой красавицы будто молнией озарилось, и она предложила, как бы в шутку, тост за Люцифера, а гости засмеялись и выпили.
— И вы, Мария, тоже?!
— И я в первый миг засмеялась. Ну по инерции. Из стадного чувства — это меня гложет до сих пор! Но пить не стала, это же так мерзко было — надо было встать и сразу уйти, как только я опомнилась! Но я просто промолчала, чтоб хозяйку не обидеть, думая, что она не совсем понимает, кто такой Люцифер.
— А ведь это был момент соглашательства с сатаной! Вот бес-то за вами и погнался. Меня лишь одно теперь удивляет, как вы живы-то тогда в метро остались. Гм… вот к чему человекоугодие-то ведет! И еще не пойму, как вы Библию-то, Библию вознамерились в метро читать?!
С поникшей головой Маша еще долго слушала игумена. А он говорил: кто не раскаялся в грехах своих, тот лишается благодатной защиты Святого Духа, тот становится открытым демонскому стрелянию. И чем более одарен человек, тем с большим азартом бросаются на него демоны. Они жаждут подчинить его их воле.
«А ведь это и обо мне, — подумала Мария, — речь не об одаренности, нет, а о моем тогдашнем дурном увлечении».
Еще в юности Мимоза разделяла расхожее мнение наших высоколобых интеллигентов о православии, не видевшими в нем за церковными обрядами ничего духовного — мол, это — для «простецов». И вслед за многимии знакомыми Маша соблазнилась восточной экзотикой, гонялась за самиздатом. И не только: несколько раз она даже пыталась под руководством «гуру» медитировать по методу Шри Раджниша, якобы открывавшему выход на контакт с Космическим Разумом. Это были упражнения по «глубинному погружению» со свечой и зеркалом в темноте. И поначалу ей действительно казалось, что она проникает в нечто таинственное, однако вскоре перед ней забрезжили жутковатые очертания призраков. Потрясенная, она в ужасе отпрянула от зеркала. С того момента она напрочь отказалась от йоговских и дзен-буддистских «заморочек».
«Как могла я тогда клюнуть на все эти приманки и с ведьмой Никой общаться? — а все из-за дурного любопытства, из-за книг… ведь это страшный мой грех…» — мучительно размышляла Ивлева. До отъезда своего в Москву она еще не раз приходила к священнику на исповедь. А потом они просто беседовали, и нередко он говорил о событиях грядущих:
— В Кремле соборы откроют, народ в церкви ломиться начнет, всей семье царя-мученика Николая молиться будет. А на месте бассейна «Москва» Храм Христа Спасителя восстановят.
— Возможно ли в такое поверить, отец Варсонофий?! — поражалась Мими предсказаниям игумена.
* * *
Соседи неожиданно пригласили Ивлевых отпраздновать приезд сына Антона. Огромная гостиная Лавриных была залита светом от антикварных люстр. Лицо хозяина, Сергея Денисовича, засияло радостью, когда к гостям вышел Лаврин-младший.
— Давненько ты, Антон, не навещал родителей. Уж года три? — спросил Силантий Семенович.
— Уже пять лет. А ты Маша, часто приезжаешь? — полюбопытствовал дипломат.
— Да уж почаще, чем вы, — сказала она, с интересом взглянув на сильно постаревшего Лаврина-младшего.
Черты лица его выдавали мужественный характер, но глаза смотрели на мир с какой-то неизъяснимой скорбью. С тех самых пор, как внезапно ушла из жизни его жена Вера, он посвятил себя воспитанию двух сыновей-близнецов, теперь уже оканчивающих университет. А тетя Лера призналась как-то Машеньке, что смерть невестки — Божие наказание за ее, Лерины, грехи. И слова добродетельной советницы казались Мимозе чересчур странными: это ведь таинство, и почему кто-то вдруг умирает, ведает один только Господь…
Гости просидели за изысканным столом Лавриных до полуночи, обсуждая события в Африке и Европе, а о том, что происходило у нас, старались говорить иносказательно, озираясь на стены…
* * *
На следующий день Антон позвал Машу прогуляться по центру. Заглянули в современное кафе «У Эйнштейна», потом прошли до Штефанплац. И Лаврин-младший неожиданно спросил:
— Так ты помощником у «серого» будешь, это правда?!
— Но я хочу отказаться от этого, только не знаю пока, каким образом, — созналась Ивлева.
— Я бы тоже постарался выскользнуть из лап сего «монстра» — ведь борьба за близость к нему нешуточная пошла. Трудно даже представить, какое тут переплетение интересов, и кто вокруг него теперь танцует — от цэрэушников до моссадовцев. Ведь от указов Юрия Власовича старая идеология обрушится. Ну а что вместо нее провозгласят, так теперь уж ясно — безбрежную демократию и свободу. Ха-ха! Вот лапшу-то народу на уши понавесят! Но ничего не поделаешь, ведь грядущие у нас перемены спланированы уже на мировом уровне давно. Скорее всего, и Союза не будет, одни обломки останутся.
— Вы действительно так думаете, Антон Сергеич?!
— Мне нечего думать, Маша, увы! Я знаю, — со вздохом произнес он, — Ты же не станешь отрицать, что именно «закрытые структуры» определяют политику во всем мире, ведь так?
— Ну если говорить о неомасонских ложах в Европе — об этом я слышала, и о таких как Бнай-Брит — но они слишком закрыты, или Бильдербергский клуб и тому подобные, — простому смертному их тайны недоступны.
Ознакомительная версия.
