Сергей невольно поежился. Вдруг если и с ним стрясется непоправимое? Марта не скоро узнает, какими судьбами занесло ее мужа летом 1938 года под это подпертое дикими сопками, обманчиво-мирное маньчжурское небо, на берег далекой желтой реки с грязными, размытыми берегами. Марта убеждена, что он работает радистом на полярной станции где-то по соседству с Тикси. Оттуда, из края северных сияний, которых он и в глаза не видел, к Марте, регулярно, раз в две недели, приходят его радиограммы.
Инструкция Центра гласила: выходить на набережную через три четверти часа на десять минут. По нечетным дням — с тринадцати до шестнадцати, по четным — с четырнадцати до семнадцати ноль-ноль. Просто выходить — и точка. Регулярно, изо дня в день, в течение недели.
Число было четное, время приближалось к семнадцати, и десятая минута истекала. Все формальности были скрупулезно соблюдены.
Сергей еще раз окинул беглым взглядом набережную, переместил из одного угла губ в другой сигарету и, легонько подбрасывая на ладони никелированную зажигалку, двинулся в сторону бульвара, который выводил на привокзальную площадь. Вокруг нее раскинулся новый город.
На подходе к бульвару к нему привязался замурзанный китайчонок — маленький оборвыш с забавной косичкой, перетянутой на затылке цветной тесемкой.
— Шанго, господин! — теребил он Сергея за рукав. — Деньга давай: папу-маму хунхузы убили! — клянчил с подвыванием и жалобно шмыгал носом.
То, что китайчонок обратился к нему по-русски, вовсе не удивило и уж, конечно, нисколько не насторожило Сергея.
Выросший на месте жалкого китайского поселка, Харбин своим расцветом был обязан строительству Китайско-Восточной железной дороги, и большая русская колония, сложившаяся в этом маньчжурском городе еще на исходе прошлого века, увеличивалась год от года за счет машинистов, кочегаров, рабочих депо, инженеров-путейцев, чиновников, торговцев, офицеров все разрастающегося гарнизона, а также за счет шулеров, проституток и авантюристов всех мастей и калибров. После революции в Харбине осело великое множество выбитых из Советской России белогвардейцев и белоказаков с чадами и домочадцами.
Так что русская речь здесь была столь же обиходной, как английская в Гонконге или французская в Сайгоне...
Сергей сунул руку в карман.
«Мелочь — не деньги, зато широкий жест — не мелочь», — вспомнил он любимую присказку герра Вальтера, своего шанхайского благодетеля, и уже хотел было осчастливить китайчонка парой маньчжурских гоби, но, обернувшись, увидел только верткую спину и быстро мелькающие пятки улепетывающего попрошайки.
Сергей настороженно встрепенулся и в тот же миг узрел: по мостовой, стремительно приближаясь, катил по направлению к бульвару желтый мотоцикл с коляской.
«Служба безопасности движения», — определил Сергей и, успокоившись, сделал шаг к бровке тротуара с видом человека, который замешкался при переходе через дорогу и теперь уважительно пережидает, покуда не проедет патрульный. То ли благосклонно восприняв оказанный ему знак внимания, то ли имея какие-либо собственные соображения, полицейский притормозил напротив Сергея и, мельком взглянув на него, приподнял руку в перчатке в жесте некоего приветствия, одновременно означавшем — «проходи».
Коротко кивнув в ответ, Сергей пересек мостовую, дошел до угла и свернул в первую попавшуюся улочку.
«ДРАКОН СУМЕЛ УСТАНОВИТЬ...»
Через открытую форточку в кабинет веяло озоном и влагой только что угомонившейся грозы. На письменном столе начальника разведуправления громоздились разноцветные папки и кипы бумаг, а за столом, оперев подбородок на длинные, крепко сцепленные пальцы, сидел хозяин просторного кабинета — сухой, с аскетически впалыми щеками человек. Светлые, зачесанные назад волосы с уже различимой сединой, резкие морщины. Рубиновая эмаль ромбиков на петлицах.
Начальник управления слушал доклад:
— Последнее донесение Дракона. Связной передал его лично из рук в руки капитану Никанорову, нашему представителю при штабе армии. Суть донесения в следующем. В Японии, как вы знаете, на протяжении уже довольно длительного времени под эгидой военного министерства проводятся исследования по созданию бактериологического оружия самых разных видов... — Человек со шпалами на петлицах запнулся.
Начальник разведуправления кивнул, с откровенным интересом ожидая следующих слов. Из документов ему было известно, что еще два с лишним года назад императором Японии был подписан не подлежащий огласке указ об организации двух тайных бактериологических центров, находящихся в прямом ведении военного министерства и лично начальника генерального штаба.
Информатор, черпавший сведения из источника, близкого к генштабу сухопутных войск Японии, сообщал тогда из Токио в Москву:
«Как считают военные, дело это крайне щекотливое: оно может вызвать бурю негодования в прогрессивных кругах японской общественности и привести к серьезным осложнениям во взаимоотношениях Японии с другими государствами. Однако ошибется тот, кто из сказанного выше сделает вывод, что японский генералитет, взвесив все «за» и «против», избрал выход, для здравомыслящих людей единственно возможный: поставить крест на всей этой чудовищной затее.
Отнюдь нет. Японские генералы одержимы этой идеей и не собираются прислушиваться к голосу разума. Свой выбор они остановили на варианте, который им кажется наиболее приемлемым в своей тактике: натянуть на весь комплекс данных работ оболочку непроницаемой секретности, а сами лаборатории смерти упрятать в какой-нибудь богом забытой местности, где они никому не будут бросаться в глаза.. Уже утвержден план размещения основной базы на маньчжурской территории.
По соображениям военных, Маньчжурия удобна с трех точек зрения: во-первых, в условиях оккупационного режима, когда без пропуска и спецразрешения шагу не ступишь, проще соблюсти секретность; во-вторых, такая дислокация бактериологических центров предохраняет население самой Японии от угрозы эпидемии. И наконец, третий аргумент, на котором высшие чины генералитета делают особый акцент: если маньчжурский вариант принять за окончательный, то «боеприпасы» будут изготовляться вблизи границы с Советским Союзом, то есть в случае войны они окажутся, что называется, под рукой...»
Так информировала зашифрованная депеша, поступившая из Токио в самом начале 1936 года. К несчастью, стенографист, поставлявший токийскому «корреспонденту» информацию из генштаба, вскоре погиб в автомобильной катастрофе, и потому до конца так и не удалось выяснить, на каком варианте остановили в итоге свой выбор военный министр и генштаб. Скорее всего выбор пришелся на Маньчжоу-Го. Но где, в каких именно географических точках Маньчжурии разместились лаборатории, готовящие смертоносную начинку для будущих бактериологических бомб и снарядов? Этого пока в разведуправлении не знали. И начальник ждал информации о размещении и строительстве лабораторий как первоочередной.
— ...Дракон сумел установить, — продолжал между тем человек со шпалами на петлицах, — что в двадцати пяти километрах к югу от Харбина, в районе станции Бинфан, как раз и базируется один из бактериологических центров.
— Один. А второй? — спросил начальник разведуправления.
— В донесении упоминается, что место базирования второго — окрестности Чанчуня. Однако Дракон предупреждает: данные эти нуждаются в проверке, а перепроверить их лично у него нет возможности.
— Ясно, — вздохнул начальник разведуправления, машинально вытащив из коробки очередную папиросу. — Продолжайте, я слушаю.
— Из донесения Дракона следует, — зазвучал ровный бесстрастный голос, — что в степи под Бинфаном вырос целый городок: ориентировочно в нем около трех тысяч жителей. Главным образом это научно-технический и обслуживающий персонал центра — бактериологи, химики, врачи, ветеринары, лаборанты, а также, естественно, военные. Ученые живут в полной изоляции от внешнего мира. Исследовательские работы ведутся в лабораториях, оснащенных новейшим оборудованием и всей необходимой аппаратурой, а для экспериментов на открытом воздухе имеются специальные полигоны. Кроме полигонов, при центре имеется аэродром. Самолеты, которые на нем базируются, используются исключительно в научных целях...
— В «научных»... — язвительно буркнул начальник разведуправления.
— В целях, которые японцы именуют научными, — невозмутимо уточнил собеседник. — Существует и еще одна немаловажная подробность, — продолжил он. — Дома в центре городка, а это, как выявил Дракон, не что иное, как лабораторные корпуса, поставлены так, что из них образуется четырехугольник. Стены, обращенные в сторону внутреннего двора, глухие. За ними, как за каменной оградой, прячется тюрьма. Дракон высказывает предположение, что тюрьма эта нечто вроде вивария для заключенных, которые используются в качестве подопытных кроликов. Но это, повторяю, пока лишь догадки. Уличить японцев в изуверских экспериментах над людьми можно только с фактами в руках, а на сегодняшний день ни явными уликами, ни свидетельскими показаниями мы не располагаем...
