— Да, сэр, — ее дрожащий голосок еле доходил, словно откуда-то издалека.
Я смотрел на нее с жалостью и презрением. Меня обвинили напрасно, значит виновата Джилл. Я никому не говорил обо всем этом, кроме нее. Неужели наши свидания… Ее невинный вид маленькой феи… Я так ей доверял! Предательство имя твое, любовь!.. Я смотрел на нее как завороженный и думал: что же она изобретет, чтобы оправдаться?
Президент спокойно изложил ей суть сообщения Дэнни Каванога. Глаза Джилл расширились.
— Мне кажется, это нечестно, господин президент, — сказала она. — Если мы не хотим, чтобы люди Уолкотта шпионили за нами, мы не должны шпионить за ними.
Я был ошеломлен. Ее обвиняли в измене, но она считала себя морально выше своего обвинителя. Либо она была изумительной актрисой, либо ее наивность не имела границ. Президент тоже был поражен.
— Мы говорим сейчас не об этической стороне предвыборной кампании, мисс Николс, — наконец сказал он, — речь идет о лояльности двух моих сотрудников.
Он напомнил ей о первой речи Калпа месяц назад и указал на подробности, о которых уже говорил мне. Утечка информации, настаивал он, могла произойти по вине только двух людей, Юджина Каллигана или Джилл Николс.
— Джин сказал, что не говорил об этих делах ни с кем, кроме вас.
Джилл метнула в меня змеиный взгляд.
— Я не разглашаю секретных сведений, господин президент, — ответила она негромко, но с удивительной твердостью. — Я слышу здесь много всяких тайн: о подводных лодках с атомными ракетами, о радарной сети и тому подобное, — но я храню их про себя. Конечно, история с мистером Гриром это другое дело, но и о ней я не рассказывала никому, даже то немногое, что сама знала.
— Вы ни с кем не говорили о мистере Грире и связанных с его исчезновением подробностях? — настаивал президент.
— Нет, сэр, — она спокойно смотрела ему в глаза.
— Один из вас мне солгал, — сказал Роудбуш. — Вы уверены, что это не вы, мисс Николс?
Она покачала головой.
— Я не говорила о мистере Грире ни с кем, — сказала она и тут же добавила: — Разумеется, если не считать Баттер. Я с ней о многом говорю, даже о Джине.
Едва Джилл назвала имя Баттер, ее широко открытые глаза начали медленно темнеть. А в моей памяти сразу возникла та ночная сцена… Телефонный звонок. Мужской голос. Джилл в ванной. Ее уверения, которым я так до конца и не поверил, будто какой-то «Ник» иногда звонит Баттер Найгаард.
— А кто такая, скажите на милость, эта Баттер?
Президент был явно сбит с толку.
— Баттер Найгаард, — быстро ответила Джилл, словно одного этого имени было достаточно. Но, уловив непонимающий взгляд президента, добавила: — Мы живем с нею вместе.
— Понятно, — сказал Роудбуш. — И вы обсуждаете с мисс Найгаард все секреты Белого дома?
— О нет, сэр. Я никогда не говорю о государственных секретах: о бомбах, самолетах и прочем. Но Стивен Грир — это другое. С ним все было так непонятно. Вся страна говорила о мистере Грире… Я и не думала, что мы не должны даже упоминать его имя.
— Ну и ну! — сказал Роудбуш.
Он чувствовал себя одураченным, как человек, который замахивался на врага и вдруг увидел, что колошматит подушку.
— Но, если бы мне сказали, что Баттер что-то передает кому-то из людей губернатора Уолкотта, — заторопилась Джилл, — я бы не поверила. Баттер совершенно не интересуется государственными делами, а от политики ее тошнит. Она страшно аполитична, господин президент.
— Или хорошо скрывает свои политические взгляды, — проговорил Роудбуш.
— Нет, честное слово, сэр. Единственное, что ее по-настоящему интересует, это искусство, музыка и экзистенциализм. Подумайте сами: Баттер делает из железа скульптурные композиции! И вообще она не от мира сего… Иногда она курит зелье.
— Курильщица зелья? — на лице Роудбуша впервые за все время появилась слабая улыбка.
— Да, сэр. Это марихуана, вы знаете?
Он усмехнулся.
— Не беспокойтесь, Джилл, я не такой уж отсталый человек. Я знаю, что такое зелье.
— Баттер называет его «травкой», — добавила Джилл.
— В дни моей юности это называлось «чаек», — президент немного оттаял.
Он смотрел на Джилл, то хмурясь, то улыбаясь, и наконец расхохотался. Напряжение сразу разрядилось. Мы с Джилл присоединились к президенту, правда, не совсем уверенно. Как бы там ни было, мы хохотали все трое.
— Подумать только — сесть в лужу из-за курильщицы марихуаны! — сказал Роудбуш с грустной усмешкой и вытер глаза. — Что за мир! Я всегда не любил это зелье. Надо приказать Бюро по борьбе с наркотиками, чтобы они там построже…
Он умолк, глядя на Джилл с недоумением и симпатией. Этим человеком нельзя было не восхищаться. Даже в минуту грозной политической опасности он мог смеяться над самим собой. Любой другой президент, наверное, тут же уволил бы Джилл.
Однако, когда Роудбуш заговорил, он был снова серьезен.
— Отныне, юная леди, — сказал он, — вы не будете обсуждать дела Белого дома ни с кем, кроме работников нашего аппарата. Абсолютно ни с кем!
— Да, господин президент. — Она снова приуныла.
— Джилл, вы говорили мисс Найгаард о нашем недавнем стратегическом совещании? — спросил он.
— Да, сэр. — Она вспыхнула. — Понимаете, заговорили о Грире, и я сказала, что в Белом доме относятся к этому очень серьезно, и как-то обмолвилась про совещание и про ваш разговор с Джином…
— Это было с вашей стороны крайне неосторожно, — сурово укорил он ее. — Если бы вы только высказывали свои предположения о Грире, это еще можно понять, но сообщать постороннему человеку о секретном совещании в Белом доме… На мой взгляд, это непростительно, говорю вам честно.
— Теперь я это вижу, сэр, — сказала она. — Это все потому, что я думала, Баттер ничего не смыслит в политике и ничего не станет никому пересказывать. И еще мне казалось, что она понимает: разговоры о Белом доме не должны выходить за стены нашей квартиры. Даже сейчас трудно в это поверить… Если бы вы ее знали, господин президент, вы бы меня поняли.
На какое-то время он задумался.
— Джилл, — спросил он, — чем эта мисс Баттер зарабатывает на жизнь? — и едко добавил: — Торгует вразнос марихуаной? Или продает свои скульптуры?
Джилл покачала головой.
— Нет, она получает жалованье, служит секретаршей, кажется, в МСКО.
— МСКО? — спросил президент.
— Да, сэр. Международная служба культурных обменов. Это частная организация. Они приглашают артистов и музыкантов к нам, а наших посылают за границу.
Роудбуш нахмурился.
— И давно мисс Найгаард живет с вами?
— Вернее сказать, я живу у нее, — ответила Джилл. — Это ее квартира. Я к ней переехала, ну, наверное, года два назад, когда моя знакомая, с которой мы вместе жили, вышла замуж.
Разговор пошел легче, хотя президент ни на секунду не позволял нам забывать, что он в этом деле потерпевшая сторона и страдает по нашей вине. Под конец Роудбуш сказал, что, учитывая положение Джилл в Белом доме и нарастающее напряжение предвыборной кампании, ей благоразумнее сразу же переехать. Джилл поспешно согласилась.
— Арендный договор на имя Баттер, — сказала она. — Я заплачу свою долю за месяц вперед и завтра же переберусь, если мой босс даст мне выходной день.
Я живо согласился.
Затем мы заговорили о мисс Найгаард. Несомненно, она все передавала людям Уолкотта либо сама, либо через какого-то посредника. Нам было все равно, как она это делала. Главное — предотвратить утечку информации. В отношении самой мисс Найгаард президент ничего не хотел предпринимать. Случившегося не поправишь, а больше она нам вредить не сможет. Однако я настаивал: надо побольше узнать о Баттер. Сама мысль, что эта дилетантка с тяжелым подбородком — Баттер никогда не вызывала у меня теплых чувств — подложила нам с Джилл такую свинью, приводила меня в ярость. В конце концов президент разрешил мне произвести расследование, если только оно не отнимет слишком много времени. Его больше волновала предстоящая речь Калпа. Точное описание нашего «кризисного» совещания покажет всем, что в нашем лагере царит разброд и уныние. А сообщение о моей угрозе уйти в отставку только подольет масла в огонь.
— Придется вам с этим повозиться, Джин, — сказал Роудбуш.
— Ничего, я уже знаю, что буду делать, — ответил я. — Калп не пользуется доверием в нашем лагере. Его корыстные и злоумышленные намерения очевидны. Мы не собираемся комментировать политические нападки оппозиции, какими бы нелепыми они ни были. Точка.
— Надеюсь, все обойдется, — сказал президент, но в голосе его звучало сомнение.
Он встал, обошел стол и пожал мне руку.
— Извините меня, Джин.
— Это моя вина, господин президент!
Джилл тоже робко протянула руку. Президент пожал ее и потрепал Джилл по плечу.
