Марина достала из сумочки мобильный телефон.
— Слушай, — сказала она по-эстонски в откинутую крышку трубки, видимо, одному из носителей белесых бакенбард, — купи в ближайшей лавке молока и сырого мяса двести-триста граммов. Говядины. Или фарш в упаковке. Бывает такой, кажется, из индюшки. Принеси мне к машине… Конец связи.
Она защелкнула крышку телефона.
— Спасибо, — сказал я.
— С твоего разрешения, я отвезу выводок дочери.
— Спасибо, — снова сказал я, стараясь не глядеть на нее. Она забирала прощальный подарок, так это следовало понимать. Хоть кошка устроилась.
— Я все-таки не думаю, что блокада действенна, — сказал Пфлаум.
— Это русское дело, и, чем бы оно ни кончилось, от этого Таллинну не горячо и не холодно, — сказал я. — Поэтому я и приехал сюда, к Марине. С одной просьбицей… С которой, однако, раз уж ты здесь оказался, Дитер, обращусь к тебе. Это делу полезнее… За выполнение просьбы я готов дать стоящую информацию. Но сначала хотел бы поторговаться.
— Нет у тебя товара ни на обмен, ни под кредит на доверии! — сказала Марина.
— Кое-что, наверное, найдется все же, я думаю, — возразил Дитер. — Я приобрету. Что в обмен просишь?
— Я хочу, чтобы банда Чико Тургенева, если она преодолеет заслоны береговой охраны, пару дней не смогла выскочить из нейтральных вод к российской границе…
— Об этом русских просить следует, — сказала Марина.
— Об этом я прошу вас. Речь идет о Калининграде, о западном анклаве. Генерала повезут в том направлении… Захват заказан тамошними воротилами. Им нужна фигура, в обмен на которую Москва согласиться отдать некую личность, сидящую в Лефортовской тюрьме в Москве. Я прошу обеспечить блокаду со стороны открытой Балтики. Если Чико наткнется на западный бредень, он поймет, что к Калининграду просто так, через открытое море в западном направлении, ему не проскочить. И он вернется, если вышел в море, или, если ещё не вышел, заляжет в убежище. Немедленно начнет искать проходы. Высылать людей на разведку. А если они зашевелятся, высунутся из логова, то вытянут меня к Чико.
Я всматривался в лицо Марины. Отлавливать будут «Икс-пять», за штурвалом которой, если в подлодках они имеются, — её муж, Рауль Бургер. Где теперь эта лодка — идет в море? Или Рауль, лежа на грунте, ждет сигнала, чтобы принять «груз» и уже потом нырнуть под морскую границу?
Марина встала с дивана, прошлась по съемочной-кабинету, рассеянно взглянула на фотографии, разбросанные на столе.
Наверное, наша дочь будет красивой. Моя и её дочь. И Рауля, формально, конечно. Я-то не существую.
— Ты заплатишь за это любую цену? — спросил Дитер.
— Какую смогу.
Он долго набирал номер на своем мобильном. Ответили ему немедленно. Я плохо понимаю по-немецки. Дитер говорил быстро. Через две минуты разъединился.
— Они могли бы сделать это, — сказал он.
— И слава богу, — сказала Марина. — Немцам ближе всех.
— Не только, — сказал Дитер. — А теперь я хотел бы поговорить с Бэзилом с глазу на глаз. Мадам понимает, что это — не личное?
— Мадам понимает, — сказала Марина. — Я займусь кошечкой и котятами.
Она сгребла плед с секс-дивана, свернула его в подобие большого кулька и побросала туда котят. Мурка, предательница, задрав хвост, терлась о её фиолетовые колготки.
— Покормлю кошку у себя дома, — сказала Марина. — Ключ положите под коврик у входа.
Я представил, как она, отправив своих орлов отвозить кошек, засядет за стенкой с магнитофоном. Подслушивать мои разговоры на этот раз с Дитером…
«Раймон Вэйл» показывали восемнадцать тридцать. До появления Шлайна, если он приедет, оставался час.
— Скажи ободряющие слова Ийоханнесу Эйковичу, — попросил я Марину.
— Это кто же такой?
— Таксист, арестованный вами, — сказал я. — Придумай что-нибудь для него. Пусть спокойно ждет меня.
Развешанные пленки вздыбило сквозняком. Они опали и продолжали раскачиваться, когда за Мариной хлопнула деверь.
— Полагалось бы выпить за встречу, — сказал Дитер. — В холодильнике только джин, я видел. Как ты?
— Насчет джина?
— И насчет джина, и как ты вообще, старина?
— Как видишь. Не столь радужно, как в последний раз в Лейпциге.
Дитер отглотнул из запотевшей бутылки, отер горлышко ладонью и протянул мне. Пойло слишком отдавало можжевельником. Этот сорт я не пробовал.
— Итак, — сказал я.
— Мой хозяин, — сказал Дитер, — считает удобным по делу Бахметьева работать опосредованно. На данном этапе никто не может сказать, кто в Москве за и против кого в этом конкретном случае… Катавасия же вокруг Бахметьева и ста пятидесяти бочек с дерьмом хозяину интересны…
— Это — политика, Дитер. Не развивай свои идеи… Мне наплевать. Назови цену за твой второй звонок. Вот и все.
— Посредничество между твоим хозяином и мною. Я посредничаю между своим хозяином и тобою. Прямого контакта между боссами не будет. Это страхует от скандала, если до него дойдет. Это не недоверие к людям из Москвы. Скорее недостаточная близость двух заинтересованных сторон в том, что касается понимания профессиональной этики… Я повторяю то, что сказали на другом конце провода.
— Это опять политика, оставим маневрирование боссам, Дитер. Мы технари, нас выбрали потому, что официально мы никого не представляем, от наших действий при необходимости легко отмежеваться, нас можно бросить.
— Мы не существуем, согласен, но меня не бросят, — сказал Дитер.
Меня-то уже бросили, подумал я. И спросил:
— Начинаем тогда?
Он снова набрал длинный номер на мобильнике, спросил и ответил, опять спросил и опять ответил.
— Сделано, как ты просил, — сказал Дитер, разъединившись. — Со стороны открытой Балтики мониторинг любого судна обеспечен. Ни одно не выйдет за пределы эстонских территориальных вод без отслеживания. Отбой дадут, когда для вас прояснится обстановка.
Он носил дорогое просторное пальто на меху. Зная Дитера, я был уверен, что купил он его за счет нанимателя, сославшись на климат в стране, куда приходилось отправляться. Застегиваясь, уже в дверях, Пфлаум сказал:
— Звони мне в «Каякас». Комната двадцать два.
Я глотнул из бутылки, набрал на телефонном аппарате Тармо свой московский номер. С удовольствием выслушал десять безответных сигналов вызова.
Студия Тармо позволяла Ефиму набегаться всласть. Он снова вырядился в кожаное пальто дешевой свиной кожи, длинные полы которого путались между косолапивших ног. Как обычно, не поздоровавшись, он схватил волосатой ручищей недопитую бутылку с джином и несколько раз приложился к ней. Каждый раз, отпив, он рассматривал посудину на свет. Не найдя в карманах носового платка, уткнулся в подкладку своего картуза «под Жириновского» и чихнул.
— Будь здоров, — сказал я. — У тебя новые очки?
— Да, старые треснули… Какие новости?
— Боюсь, никаких особенных. Я уложил на крыше шестиэтажки куклу, подставленную Тургеневым. Вот и все достижения… Да ты, наверное, это и без меня знаешь…
Ефим повесил голову, рассматривая ботинки.
Я дернул его за рукав. Он поднял глаза за стеклами очков. Я сделал знак: возможно подслушивание. Достал из кармана вельветовых брюк кассету, отснятую «Яшихой», и сунул в блинообразную ладонь Ефима. На клочке бумаги, взятом с письменного стола Тармо, я написал: «Пленка со сценами увоза генерала. Оператор моего лейпцигского источника, а именно Дитера Пфлаума, предлагает сотрудничество по цепочке Шемякин — Пфлаум. Пфлаум здесь».
Ефим поднял большой палец.
— Можно работать, — сказал он. — Тебе не кажется, что тут душновато?
На улице уже стемнело. Дом полыхал освещенными окнами.
Ийоханнес Эйкович дремал в машине, зажегши подфарники. Уткнувшись радиатором в багажник его «шестерки», стояла темная «Вольво», за рулем которой сидела Марика. Я не стал спрашивать Ефима, как она ухитряется водить машину со своими протезами.
Шлайн потащил меня по асфальтовой дорожке вокруг дома, по своему обыкновению зацепив под локоть.
— Новости такие, — сказал я. — Надежда на местную блокаду никудышная. Однако пфлаумовское начальство обещало контрольное наблюдение со стороны открытой Балтики на пару дней… Чико решит, что это подготовка перехвата, тормознет вывоз генерала в западном направлении, в сторону Калининграда, и примется выжидать, искать иной путь или, скорее всего, предложит провести обмен Бахметьева прямо здесь, в Эстонии. Значит, ему придется посылать людей на контакты, за пищей…
— Надеешься ухватиться за их хвост и выйти на логово банды?
— Уже ухватился, — сказал я. — Кто такой Вячеслав Вячеславович?
Ефим подумал.
— Резидент военной контрразведки по Калининградской области. Крутой господин с большущими друзьями в Москве. Герой, имеет боевой опыт… Карьера пошла после спасения во Вьетнаме каких-то документов при налете на базу, где он находился, сайгонской шпаны. Потом Германия. Прихватил оттуда на поселение в Калининград группу офицеров, молодых провинциалов, лично преданных. Один из лидеров партии Балтийской республики, поборник немедленного провозглашения её порто-франко, на манер Гонконга до возвращения Китаю…
