Он любил выставлять себя в двусмысленном, но всегда выигрышном положении. В небылицы мало кто верил, но всё же они как-то оттеняли его характер.
«Подваливают ко мне вчера у моста два амбала, — рассказывал, например, Вольдемар. — Оба лыка не вяжут, но ручищи, как брёвна.
— Слышь ты, морда, мы вот тут с Петькой гуляли… Чё было, не помню. Вот это, скажи, всё ещё луна или уже солнце? Не пойму, зараза.
— Луна, — рычит Петька. — Рога тому посшибаю, кто скажет иное! Луна — мы же ещё спать не ложились.
— А я из подштанников любую падлу вытрясу, которая скажет, что луна!
Вижу: мне крантыль.
— Товарищи-сограждане, — говорю, — никак не отвечу на ваш вопрос: я не местный!.
Пока они глазами лупали, я попёр по мосту, а после за куст спрятался. Они опомнились, но пробежали мимо.
— Утоплю паразита, — хрипел один. — Знает, сука, а не сказал!..»
Отставной полковник Мурзин, который, собственно, и познакомил меня с Вольдемаром, никогда не принимал участия в беседах с ним, хотя обычно прислушивался ко всякому трёпу, что происходил в стенах его квартиры.
Однажды я прямо спросил о Вольдемаре.
— Не знаю, — равнодушно ответил он и даже зевнул, не прикрыв рта. — Эта птица свободно пересекает кордоны, которые для нас неодолимы.
— На что он живёт, этот Дербандаев?
— Кто ему платит? — изменил вопрос полковник, бурый от винных паров. — Его ведомости я не видел…
Какое-то время мне казалось, что это важно — иметь выход на деятелей из левого движения, и тут я рассчитывал на Вольдемара, но въевшаяся с годами осторожность удерживала меня от каких-либо определённых движений.
Правда, я как-то спросил в лоб:
— Вольдемар, я знаю Вас уже больше года, но Вы не продвинули своё дело ни на волосок, хотя всё время суетитесь.
— Какое дело? — он сощурил глаза.
— Ну, вот, Вы же, по-моему, возглавляете здесь, в городе, людей, которые не совсем принимают то, что называется реальностью…
— Ну, и что? — перебил он меня. — Вы хотите от меня революции? Но с каким, собственно, составом? Наличный хлам ни на что не способен. Они всё ещё чистят себя под Марксом… СССР пал жертвой Интернационала. Мы освободимся только одним способом: оказав помощь Кавказу и Средней Азии в завоевании России. И только тогда…
Я прервал витию:
— Да разве же Вам не известно, что все центры ислама уже давно под колпаком глобалистской мафии?
Он откашлялся, недовольный, что я прервал ход его рассуждений.
— Да, известно. И риск есть. Но что в этом мире теперь может решаться без риска? Сегодня побеждают не армии, а идеи! Жизнеутверждаемость традиции — в простоте и доступности понимания, где возвышенное и неразгаданное сочетаются с простым и естественным. И для каждого человека, и для всех народов есть три пути развития: подражание — самый лёгкий, размышления — самый трудный и путь опыта — самый горький… Как колокол надел он на мою голову: вроде бы и гудело кругом, а что гудело, было не понять. Так и в его словах: какая-то правда проступала, но слишком хлипкая, неуловимая.
— Постой-постой, Вольдемар, и подражать порою нелегко, и размышлять просто: вот она, истина, только как словеса претворить в действительность? И разве опыт не сопряжён с размышлением и подражанием? Он засмеялся.
— В словах утонули, а того не замечаем! Русские люди могут победить только в том случае, если их дело будет подхвачено прозревшими евреями!
— Да разве есть уже такие?
— Не мой вопрос! Пришло время вспомнить подлинную историю эволюции духовного сознания больших и малых народов. Период слепой веры прошёл, а трезвое и сознательное возрождение своей веры стало главной необходимостью! Это предполагает духовную стратегию, духовную концепцию выживания как ориентир совести и исторической правды, согласен? Любая экспансия, духовная или физическая оккупация, всегда находится в противоречии с исконной традицией народа. Это ты допускаешь?
— Давай конкретней!.. Вот, почему у нас в СССР всегда было столько дуралеев среди начальства?
— Потому что евреи находятся на вторых и третьих ролях!
— И что? Прикажешь им отдать первые? Они же и без того командовали!
— Ну, вот, ты и ответил на свой вопрос! Чтобы надёжно командовать со вторых и третьих ролей, нужно иметь в первых — круглых дураков!..
И опять вроде бы выходил смысл, и опять вроде бы терялся.
— Ответы не приближают меня к истинам!
— Это и понятно! Духовная история истоков христианства и ислама имеют одного праотца Авраама, и на исходной духовной базе иудаизма строилась вся библейская концепция мира. Сегодня она исчерпала себя. Её слово стало товаром, а её духовная жизнь — двойным стандартом морали, конъюнктурой и материалом провокаций для политических чиновников. Усёк?..
Словесная эквилибристика задела меня за живое.
— Голубчик, мне не фразы нужны, а реальное дело. Можно ли что-то переменить или мы обречены?
— Чтобы действовать, надо вначале в чём-то убедиться. Толпу формировали и в 1917 году, толпу формировали и в 1991 году. Я с моим наличным составом толпу сформировать уже не смогу, потому что противник рассеивает эманацию моего влияния. Я ставлю на сознательное действие… Все мы видим, как эффективно вторжение без оружия и как оно действует сквозь тысячелетия. Как идеи легко разъединяют границы. Теперь вместо горячих войн к нам коварно пришла информационная война. Много ли у нас стрелков против Голливуда, радиостанции «Свобода» и других центров? На нас наступает информационно-финансовая агрессия в маске «открытого демократического общества» с лицемерным методом двойного стандарта морали. Во все времена срабатывает принцип: кто возьмёт душу страны, тот возьмёт и тело страны с его историей и экономикой. Разве этому что-либо может противопоставить интеллигенция? Она покупается. Интеллигенцией легче манипулировать, это не аристократы духа…
Каскад слов смешивал в кучу все мои ценности. Я уже жалел, что вызвал этого человека на объяснения.
— Послушай, Дербандаев, — вскричал я, — не ты ли аристократ духа?
— Да, я, — торжественно отвечал он, отдав пионерский салют. — Я и ты. И ещё, может быть, три-четыре человека в этом вшивом городишке, где уже не осталось ни русского, ни советского, ни славянского духа… Пришедший из пустыни пророк не сумел осуществить идеи в своём отечестве. И он взял грехи всего мира на себя. Ведь гораздо легче быть пророком для других, а наводить порядок в своей семье, спасать свой народ гораздо труднее. Идея страдания, жертвенности, покорности во имя любви очень выгодна власть имущим, она плодит в обществе двойные стандарты, что и произошло постепенно в славянском мире с принятием христианской религии.
— Чудовище! — взорвался я. — Так что же, вся беда, выходит, только в религии? Так ведь не ощущалась она при Советском Союзе, а дело-то ведь было — такой же дрек на палке!
— Разумеется, — отвечал он. — Марксистский атеизм был точно такой же иудаистской религией… Но ты мысль мою перебил и потому не можешь оценить всю её глубину… Вспомни об основных идеях древнего славянства: равноценность мужского и женского духовного образа и природных сил, мужество, справедливость, защита своих святынь и Отечества, умение взять ответственность на себя и жить по совести. Эти идеи не были возведены в ранг религии, в этом большой проигрыш, но в этом и сила. Мы не создавали «писания», мы утверждали эти идеи в жизни, в них не было двойного дна.
— Согласен, что благодаря природному свету в душе славяне добились государственности и славы. Но всё это отнято. Или, точнее, отнимается…
— Не торопись! Важно понять, что феномен Православия (так, собственно, обозначалось дохристианское мировоззрение древних славян) — это не дитя обыкновенного, ортодоксального христианства, а особый продукт. Учёные спорят, то ли это «православное язычество», то ли «языческое православие»… Вопрос теперь в том, как современное Православие судит свои корни. Если эти корни — Библия, это не славянские корни… Наследие наших предков питало устремления к почитанию Рода, вдохновляли человека родная земля и культура, волшебная сказка и былина, непрерывно возрождался мудрый и вольный народ, чуткий к событиям природы. Человек реализовывал в природе своё предназначение, он ощущал себя сотворцом своей духовности, телесности и своего бытия. Мировые же религии стремятся этнически обескровить людей, сделать их покорным инструментом кланов, овладевших информационной властью…
— Ах, Дербандаев, — сказал я, видя, что дальнейший трёп не имеет никакого уже смысла. — Всё это азы, о которых я уже и не вспоминаю! Ты подскажи людям, что им делать, не умножай словоблудия, не повторяй правдоподобную ахинею, потому что в твоих устах она теряет правду! Загажены мозги-то, со всех сторон в них пачкают, а ты этой пачкотне только потворствуешь!
