У меня было на выбор, я знал заранее, три даты: 10, 17, 24 августа. Три пятницы. Почему пятницы, я уже объяснял: пятница, любая пятница, означала начало уик-энда с вытекающими отсюда послаблениями во всех отношениях и на всех уровнях. А пятницы августовские, исключая самую первую, обещали послабления большие, чем когда-либо: повсюду, в том числе и в спецслужбах, назревали отпуска. Из чего следовало с неизбежностью, что в критических для меня точках — в аэропортах, в том числе и на паспортном контроле, — появятся люди привлеченные, временно замещающие, хуже натренированные, да и затеряться в отпускном пассажирском столпотворении неизмеримо легче.
Кто мне рассказал об этом? А никто. Накопились не просто впечатления о стране, а и умение вычислить, как поведут себя англичане в той или иной ситуации, накопились знания и навыки, чтобы осуществить свой план уверенно, не задав нигде ни одного лишнего вопроса. Да, в Париже я потерпел поражение — по собственной вине. Да, мне и теперь нужна была капелька удачи. Но и права на новое поражение у меня не осталось.
Когда меня вернули из Парижа, шла середина июля — до августа надо было еще дотянуть. Я посетил «Институт грязного белья» и назаказывал кучу всяких материалов, ксерокопий и переводов, заверив Крозье и его помощников, что все это совершенно необходимо для предстоящей работы. И, совершив сию лицедейскую акцию, я сбежал из Лондона, отправился в свое первое и последнее большое автомобильное путешествие по стране. Периодически я позванивал то в институт, некоему уполномоченному на то Рону Бакстеру, то «опекунам» в «Интеллидженс сервис» — Уилмонту или прямо полковнику Хартленду. У Бакстера справлялся, как выполняется мой заказ, критиковал его за нерасторопность, Уилмонта с Хартлендом заверял, что вот-вот тронусь в обратный путь. Я вел себя пай-мальчиком, которого не в чем упрекнуть, не считая того, что, повесив трубку, я не выруливал на лондонскую автостраду, а двигался дальше.
В общей сложности за две недели я накатал примерно 1200 миль. Побывал в местах, какие перечислил в названии главы: в шекспировском Стрэтфорде и в пережившем «ковровую бомбежку» Ковентри, поднялся на северо-запад до Честера, потом часа за четыре спустился без остановок до Экзетера. Потом — дальше на запад и юго-запад, вплоть до оконечности Корнуолла, мыса Лэнде Энд. Под оглушительный ор гигантских раскормленных чаек посидел на бережку, поглядел на Атлантику с третьей для себя стороны (принимая Африку за первую, Америку за вторую). Затем наконец-то повернул назад, поскольку иного выхода не оставалось, дороги в океан не было, но и тут не спешил, а ехал широким зигзагом, пока не занесло меня еще и на остров Уайт…
Была в этом движении, достаточно хаотичном, одна особенность, заслуживающая того, чтобы отметить ее отдельно: почти ежедневно я попадал в порты, включая такие, откуда есть регулярные паромы на континент. Легко себе представить, что в эти дни за мной следовало и меня обгоняло предупреждение: машину под номером NYK993Y и ее владельца ни при каких обстоятельствах на борт не пускать. А я и не пробовал проникнуть на борт. Трепал «опекунам» нервы, не отрицаю, но пытаться тихоходно и рискованно пересечь Ла-Манш — ради чего? Чтобы в лучшем случае очутиться в каком-нибудь Шербуре или Дьеппе, иначе говоря, во Франции, откуда меня только что выставили? Слуга покорный!
В поездке этой я преследовал цель не только потянуть время, подвести его к августовским отметкам, но и другую, более тонкую и совершенно не различимую со стороны. Иностранцев опознают по акценту, это аксиома, но речевой акцент — не единственный. Еще заметнее, да и важнее, акцент в манерах, поступках, в неосведомленности о мелочах быта, учебниками не предусмотренных, в растерянности перед лицом заурядных, а то и чепуховых житейских ситуаций, в которых уроженец Альбиона разбирается не задумываясь, как дышит. И если я так и не сумел избавиться от легкого акцента в разговоре (тут мне англичан было не обмануть), то от акцента в поведении я должен был освободиться напрочь. Это входило в план — поведение должно было стать естественным, не привлекать к себе ничьего и никакого внимания.
Я останавливался в маленьких провинциальных отелях, а еще чаще в пансионах — обычных частных коттеджах, но отмеченных скромной вывеской «би энд би», то бишь «постель и завтрак». Я поневоле вступал в переговоры с хозяевами, с другими постояльцами, да и на улицах приставал к встречным-поперечным с вопросами, какие в голову взбредут. Поскольку мне было относительно все равно, куда ехать, и подробный дорожный атлас оказался выше всяких похвал, сбиться с пути мне было мудрено, и все же я заставлял себя вступать в общение с полисменами и патрульными, с водителями — соседями по автостоянкам и заправщиками на бензоколонках. Я впитывал в себя поведенческие мелочи, копил их про запас. Я не знал, которая из них будет для меня на вес золота, но верил, предвидел, что какая-нибудь сгодится наверняка.
Попутно я доделывал свой магнитофонный дневник, прослушивал через наушник, вносил добавления и уточнения: передать его Сабову не удалось, но не выбрасывать же! Не удалось в Париже — удастся где-нибудь в другом городе, в другой стране, не Сабову, так кому-то другому, все равно кому, лишь бы дневник попал по назначению…
И совсем уж попутно — не ставил я себе такой задачи, но рад, что она сама нашла меня, — у меня складывалось то самое мнение об англичанах, какое легло в основу приведенного выше отрывка. А то ведь могло произойти досадно непоправимое, и я покинул бы страну в убеждении, что она вся насквозь населена уэстоллами, хартлендами да брайанами крозье. Умом бы, скорее всего, понимал, что это абракадабра, несусветица, навязанная мне аберрация восприятия, но угол зрения остался бы резко зауженным и расширить его впоследствии было бы очень трудно.
Я мог бы, вероятно, поднатужиться и нарисовать две-три картинки из этого своего последнего путешествия — но не стану. Даже Стрэтфорд, при всем благоговейном отношении к Шекспиру, описывать сейчас воздержусь. Потому что никакой особой роли в выполнении намеченного плана посещение Стрэтфорда не сыграло, а если бы я стал конструировать эту роль задним числом, то солгал бы. И если бы стал выискивать в шекспировских трагедиях какое-нибудь крылатое выражение, сильно подходящее к случаю, тоже солгал бы. Там и тогда не вспомнилось, значит, не было в нем духовной нужды. Значит, время искать опору в мыслях мудрых, но заимствованных, приспособленных, миновало.
Хотя, если честно, был у тех дней свой литературный рефрен, и стучал он в висках так же неотступно, как стишок про Бармалея зимой в Марокко. Рефреном этим — от Стрэтфорда до Корнуолла, а оттуда до острова Уайт — стали восемь строк Роберта Бернса в волшебном переводе Маршака:
Британский край! Хорош твой дуб,
Твой стройный тополь — тоже.
И ты на шутки был не скуп,
Когда ты был моложе.
Богатым лесом ты одет —
И дубом и сосной, брат.
Но дерева свободы нет
В твоей семье лесной, брат.
А назначил мне точный срок возвращения на Родину, выбрал из трех пятниц одну, среднюю, — он удивится, но это факт, — самолично Брайан Крозье.
Когда я вернулся в Лондон, выяснилось, что он заболел. Мне померещилось, что его болезнь мне на руку, и я попробовал еще продлить прежнюю тактику: забраковал половину подготовленных переводов, запросил десяток справок, ни малейшего отношения ни к чему не имеющих и совершенно мне не нужных. Номер не прошел. Бакстер созвонился с Крозье, и тот, тоже по телефону, поставил ультимативный срок: «анализ» выступлений «Шпигеля» должен быть завершен к двадцатому и ни на день позже.
Так определилась дата. Ее надлежало застраховать от капризов судьбы и дурного глаза, от недоразумений, напастей и внезапных приступов бдительности, а главное, конечно, от слежки. Ни одна страховая компания в мире за такое не взялась бы, но у меня, недаром я столько колесил в одиночестве по дальним графствам, была продумана на этот счет целая система мер.
Во-первых, я перезвонил Крозье и сообщил, что задание будет выполнено убедительно и в срок, но у меня неважно с деньгами и я просил бы подготовить мне к двадцатому чек пожирнее. Просьба была выслушана и принята с благосклонностью.
Во-вторых, я связался с «толстым Питером», а то он давно не подавал о себе вестей. Поскольку, сказал я, вслед за работой по заданию сэра Джеймса (слышал ли Питер об этом? ну еще бы!) я намерен приняться за обещанную издательствам книгу, то не разумно ли обеспечить меня для ускорения дела персональным компьютером? Да, согласен в счет будущих гонораров. Да, разумеется, с хорошей редакторской программой и быстродействующим автоматическим принтером. Какой срок доставки и установки? Хотелось бы на двадцать второе число.
