— Какого черта вы тут делаете, сержант? — спросил Скотт.
— Разве так встречают гостей, профессор? — сказал Кохен. — Но отвечая на ваш вопрос, скажу, что я всего лишь выполняю приказ. Мне было сказано: если вы выйдете из той двери с картонной трубкой в руках, я должен вернуться и увести грузовик отсюда ко всем чертям, но ни в коем случае не заезжать в министерство иностранных дел, как бы вам того ни хотелось. Кстати, где трубка?
— Смотрите! — опять вскрикнула Ханна при виде араба, бегущего к ним с другой стороны.
— Этот не причинит вам никакого вреда, — уверил Кохен, — это совершенно никчёмный человек. Он даже не знает разницы между диет-колой и пепси.
Азиз с ходу влетел в кабину и сказал Скотту:
— Думаю, у нас есть ещё двадцать минут, профессор, прежде чем до них дойдёт, что никакой бомбы в сейфе нет.
— Тогда давайте уезжать отсюда, — сказал Скотт.
— Но куда? — спросила Ханна.
— Мы с Азизом уже провели рекогносцировку, сэр. Как только загудели сирены, мы поняли, что Крац продал им уловку, потому что все бросились в бомбоубежища, причём полиция и солдаты раньше других. За час мы с Азизом оббежали весь центр. Единственный, кто нам попался, был один из наших агентов, Дейв Фельдман. Он к тому времени уже разузнал, каким маршрутом нам лучше всего выбираться, чтобы не налететь на военных.
— Неплохо, Кохен, — сказал Скотт.
Кохен резко повернулся и посмотрел на профессора:
— Я делал это не ради вас, сэр, а ради полковника Краца. Он вытащил меня из тюрьмы однажды и был единственным, кто относился ко мне, как к человеку. И дай Бог, профессор, чтобы то, что вы держите в руках, стоило его жизни.
— Тысячи людей отдали свои жизни за неё, — произнёс Скотт спокойно. — Это Декларация независимости Соединённых Штатов Америки.
— Боже милостивый, — сказал Кохен. — И как только она попала в руки к этим ублюдкам? — Он помолчал немного. — Могу ли я посмотреть на неё?
Скотт молча развернул пергамент. Не веря своим глазам, Кохен с Азизом несколько секунд смотрели на документ.
— Тогда нам надо побыстрей доставить вас домой, профессор, не так ли? — проговорил Кохен. — Азиз сядет за руль, пока мы в его родной стихии. — Он выскочил из кабины, и Азиз занял его место. Как только Кохен забрался в кузов и постучал по крыше, Азиз включил передачу.
Набирая скорость, они проехали под шлагбаумом и выскочили на площадь Победы. Других машин на дорогах не было, кроме тех, что стояли, брошенные своими владельцами. Улицы совершенно обезлюдели.
— Район очищен на три мили в каждом направлении, так что мы пока никого не встретим, — проговорил Азиз, сворачивая на улицу Кинди и разгоняя грузовик до шестидесяти миль в час, что на этой дороге мог позволить себе только Саддам. — Я собираюсь выехать из города по старой дороге на Баакубу, которая проходит через районы, где меньше всего вероятность встречи с военными, — объяснил он, когда они проезжали мимо фонтана, прославленного Али-Бабой. — Я все ещё надеюсь выбраться из Багдада до того, как истекут два магических часа.
Не снижая скорости, Азиз неожиданно резко повернул направо, продолжая движение по городу-призраку. Скотт посмотрел на солнце, когда они проезжали мост через Тигр. Примерно через час оно скроется за самыми высокими из зданий, и их шансы остаться незамеченными значительно возрастут.
Азиз проскочил мимо университета Кармеля Джунблата и выехал на улицу Джамиля. Дороги и тротуары были все такими же безлюдными, и Скотт чувствовал, что даже если кто-то увидит их сейчас, то примет за обычный армейский патруль.
Первого человека заметила Ханна. Это был старик, сидевший, поджав ноги, на краю тротуара, как будто ничего особенного не происходило. Они проскочили мимо на скорости шестьдесят миль, но он даже не поднял головы.
Азиз свернул на следующую улицу, и они увидели впереди толпу грабителей, тащивших телевизоры и другую электронику. Завидев грузовик, грабители бросились врассыпную. За следующим поворотом грабителей оказалось ещё больше, но по-прежнему не было видно ни полиции, ни солдат.
Когда Азиз заметил первые темно-зеленые фигуры военных, он быстро свернул в переулок, обычно забитый по средам многочисленными толпами спешащих за покупками людей и где водители были рады, если делали пять миль в час. Но сегодня Азизу удавалось держать на спидометре больше пятидесяти. Он ещё раз повернул направо, и в поле их зрения появились первые местные жители, рискнувшие выбраться из своих укрытий. Вскоре улица вышла на главную магистраль, по которой они устремились за город. Машин на дороге все ещё было мало.
Азиз занял левый ряд и все время поглядывал в зеркало, стараясь при этом не превышать установленное ограничение скорости.
— Никогда не допускай, чтобы тебя останавливали из-за твоей небрежности, — тысячу раз предупреждал его Крац.
Когда Азиз включил подфарники, Скотт почувствовал себя увереннее. Хотя два часа должны были истечь, он сомневался, что уже начаты их поиски, и к тому же чем дальше они отъезжали от Багдада, тем менее преданными Саддаму становились его граждане.
Выехав за черту города, Азиз увеличил скорость до шестидесяти миль в час.
— Дай мне двадцать минут, Аллах! — причитал он. — Дай мне двадцать минут, и я доберусь до Кастл-поста.
— Кастл-пост? — сказал Скотт. — Мы не среди краснокожих индейцев.
— Нет, профессор, — рассмеялся Азиз, — это место, где в Первую мировую войну находился британский армейский пост и где мы сможем укрыться на ночь. Если я смогу добраться туда до того, как…
Все трое одновременно заметили первый армейский грузовик, двигавшийся им навстречу. Азиз свернул налево, выскочил на боковую дорогу и был сразу же вынужден сбросить скорость.
— И куда мы направляемся теперь? — спросил Скотт.
— В Хан-Бени-Саад, — сказал Азиз, — деревню, где я родился. Там мы сможем остановиться только на одну ночь, но зато никому не придёт в голову искать нас в этом месте. Завтра, профессор, вам придётся решать, какую из шести границ мы будем пересекать.
Прошедший час генерал Хамил непрерывно ходил по своему кабинету. Два часа давно прошли, и он начинал задумываться, а не провёл ли его Крац и как это ему удалось.
Он уже жалел, что убил этого человека. Если бы Крац был жив, к нему, по крайней мере, можно было бы применить испытанный метод пыток. Теперь он никогда не узнает, как бы тот отреагировал на его излюбленное бритьё головы.
Хамил уже приказал испуганному лейтенанту вернуться со взводом в подвал штаб-квартиры Баас. Вскоре после этого лейтенант доложил, что дверь сейфа распахнута и грузовик исчез, как исчез и документ, висевший на стене. Генерал усмехнулся. Он был уверен, что оригинал у него в руках, но все же достал его из цилиндра и разложил на столе для того, чтобы перепроверить. Когда он добрался до слова «британских», то вначале побелел, а затем стал все сильнее и сильнее наливаться кровью.
Он немедленно приказал отменить отпуска военным и дал команду пяти гвардейским дивизиям организовать поиск террористов. Но он не мог знать, насколько они опередили его, как далеко оторвались и в каком направлении.
Однако он знал, что на таком грузовике они недолго смогут оставаться незамеченными на главных дорогах. С наступлением темноты они скорее всего свернут в пустыню на ночёвку, а утром появятся вновь и попытаются пересечь одну из шести границ. Генерал уже распорядился, что, если хоть одному из террористов удастся перейти границу, пограничники на всех контрольных постах будут арестованы и посажены в тюрьму независимо от того, были они на дежурстве или нет. Двое солдат, которые должны были закрыть дверь сейфа, уже расстреляны за невыполнение его приказа, а майор, отвечавший за перемещение сейфа, взят под стражу. По крайней мере, решение майора Сайда покончить жизнь самоубийством избавило Хамила от хлопот, связанных с военным трибуналом: через час майора нашли повесившимся в камере. Очевидно, верёвка, оставленная на полу под крюком, торчавшим из потолка, оказалась для него достаточным намёком. Что же касается двоих молодых студентов-медиков, делавших уколы и являвшихся свидетелями его разговора с Крацем, то они уже направлялись к южной границе для прохождения службы в отнюдь не элитном полку. Они такие симпатичные мальчики, подумал генерал и отпустил им неделю жизни.
Хамил снял трубку телефона и набрал личный номер президента. Он должен быть первым, кто объяснит президенту, что произошло сегодня днём.
Скотт всегда считал своих соотечественников гостеприимным народом, но вынужден был признать, что никогда ещё не встречал более тёплого приёма, чем устроенный им семьёй Азиза.
Деревня Хан-Бени-Саад, где родился Азиз, насчитывала чуть больше 250 дворов и едва сводила концы с концами, продавая свой скромный урожай апельсинов, мандаринов и фиников в города Киркук и Эрбиль.
