— Давайте с партий! — тут же подал голос непоседливый Киршбаум, отвечавший в штабе за идеологический фронт.
Киршбаум был из тех юрких личностей, которые вечно крутились в правительстве, Государственной думе и Совете Федерации. Он был ровесником Лисецкого, седовласый, болтливый, читал в Московском университете лекции по социологии и уверял, что перешел к губернатору прямо от Ельцина, который без советов Киршбаума давно бы загнулся, как и Горбачев.
— С партий так с партий! — одобрил Лисецкий.
— К нам готовы примкнуть еще либеральные социалисты и христианские демократы, — с воодушевлением заговорил Киршбаум. — Они официально зарегистрированы. Говорят, что есть отделения в регионах. Я лично встречался с руководителями. Нормальные ребята. Вполне вменяемые. Просят по сотне сразу и последующую помощь. Мне кажется, разумные условия. Будут принимать участие во всех наших мероприятиях. За это они денег не требуют. Им ведь тоже важно засветиться...
— Сколько всего у нас набирается? — спросил Лисецкий.
— Уже четырнадцать партий и общественных организаций, — самодовольно ответил Киршбаум. — Как только мы объявляем о создании «Голоса регионов» с вами во главе, они, соответственно, начинают в прессе и на местах кампанию в нашу поддержку.
— Да какие-то уж они больно маленькие! — с сожалением заметил Баранов и покрутил над столом своими огромными ручищами. — Не разглядишь их. Прямо карлики.
Кто-то из журналистов засмеялся.
— Смех смехом, а очень даже мощный блок получается! — обиженно возразил Киршбаум.
Лисецкий улыбнулся.
— Насчет карликов ты зря, — добродушно заметил он Баранову. — Надо же с чего-то начинать. Четырнадцать партий — это звучит. А там, глядишь, подтянутся и те, что побольше. Демократы, например. Может, и Черномырдин примкнет, когда нашу силу почувствует. А какая ему, в сущности, разница? Я готов сохранить ему Должность премьер-министра.
— Ну, так что мне им отвечать? — спросил Киршбаум.
— Скажи, что мы в принципе не против, — с важностью отозвался Лисецкий. — Но надо мне самому увидеться с руководителями. Ну и поторгуйся там. Может, цену собьешь немного.
— На десять процентов — реально их опустить, — подтвердил Киршбаум.
Баранов бросил на него мрачный взгляд. Он был уверен, что половину от названной суммы Киршбаум зарядил от себя.
— Что у нас с поездкой? — повернулся Лисецкий к Баранову.
Тот не спеша подвинулся и открыл заранее приготовленную папку с бумагами.
— Значит, вылетаем пятнадцатого ноября. Возвращаемся двадцать шестого. Итого получается одиннадцать суток. — Баранов докладывал по-военному четко. — Будем в девяти областях. В среднем выходит по одному дню на область. Захватываем Сибирь, Красноярский край, Якутию и Север. Вот список членов делегации. Двадцать семь человек.
— Оставь, я потом посмотрю, — заметил Лисецкий, откладывая список в сторону.
— А мы в самолете разместимся? — вдруг певуче спросила Машенька.
Она была единственной представительницей женского пола в этой комнате, училась на пятом курсе факультета психологии МГУ. Лисецкому ее рекомендовал Киршбаум в качестве имиджмейкера. И губернатор принял ее на символический оклад, больше из-за красивой внешности. Машенька помогала Лисецкому укладывать волосы перед телевизионными передачами и подсовывала какие-то брошюры с советами о том, как одеваться для телевидения. Он все собирался закрутить с ней роман, но как-то не выдавалось свободной минуты. К тому же Машенька была, на его вкус, толстовата.
— Да там в три раза больше народу разместится, — снисходительно ответил Баранов. — Мы же с нашего Уральского авиационного завода самолет берем. Они для президента Калмыкии «Ил-86» по спецзаказу переделывали. Здоровая машина. Еще не отдали. Мы на нем первыми полетим.
Лисецкий вспомнил, что в самолете, о котором говорил Баранов, есть персональная спальня с душем, опять посмотрел на Машеньку и подумал, что жену в эту поездку можно будет и не брать. Обойдется.
— Администрации областей договоренности подтвердили, — говорил между тем Баранов. — Встретят нас. Разместят. Залы для ваших выступлений они нам выделят. С местными телеканалами мы уже созвонились. Все покажут. Расчет на месте. Наличными.
— А народу-то много придет? — с некоторым беспокойством спросил Лисецкий. — Я имею в виду, на мои выступления.
— Наши люди на местах обещают человек по пятьсот нагнать, — ответил Баранов. — Если бы местные администрации помогли, можно было бы и больше собрать. Но они, честно говоря, не больно рвутся.
— Понятное дело! — саркастически хмыкнул Лисецкий. — У нас каждый губернатор себя президентом России видит. Поэтому и поддерживать меня не спешат. Из зависти. С главами их парламентов и то легче договориться. Те простые ребята, без закидонов. Их наш Щетинский обрабатывает. Водку в Совет Федерации ящиками возит. Губернаторы к тому же еще Бориса Николаевича боятся, — прибавил он пренебрежительно. — Так что придется маскировать цель поездки, ничего впрямую не говорить. Я буду выступать как член Совета Федерации, от бюджетного комитета.
— Это плохо, — вмешался в разговор Дружинин. Дружинин и Киршбаум не переносили друг друга на дух. Дружинин был бородат, молчалив, категоричен, имел две кандидатские степени: по философии и истории, стриг Длинные волосы «под горшок» и не выпускал изо рта трубки, даже когда не курил. Непонятно, как он вообще оказался в штабе либерала Лисецкого. Он был знаменитостью в узких кругах русских патриотов. Писал статьи в малотиражные газеты соответствующего направления и издал пару книжек про будущее величие России в геополитике.
Поскольку величия России в ближайшей геополитической перспективе не просматривалось, Дружинин выпивал.
Начав работать на Лисецкого, Дружинин пристроил в штаб и своего собутыльника по фамилии Топорков, которого он выдавал за журналиста и который на самом деле подвизался в нескольких изданиях в качестве корректора. Впрочем, отовсюду был неизменно увольняем за пьянство и скандалы.
— Это очень плохо, — убежденно повторил Дружинин.
— Что плохо? — сразу нахохлился Лисецкий.
— Что маскироваться придется, — отрезал Дружинин. — Ельцин — это уже история. Политический труп. И выступать вам нужно как его оппоненту. Как человеку, который поведет за собою Россию. Объединит ее национальной идеей.
Лисецкий задумчиво насупился и поджал губы. Роль спасителя России ему, конечно, нравилась. Но национальные идеи его пугали. Да и открыто критиковать президента он не решался.
— Мысль, конечно, правильная, — медленно заговорил он. — Но преждевременная. Во-первых, избирательная кампания еще не началась. И я еще не зарегистрирован как кандидат в президенты. Но тут даже есть свои преимущества. Как член Совета Федерации я могу интересоваться нуждами регионов. А как действующий губернатор я буду рассказывать об успехах нашей области. Мы вон огромный аграрный проект начали. По голландскому образцу.
— Народ это не поймет! — прошепелявил неряшливый мужчина с испитым, ожесточенным лицом, какое бывает у людей, чье высокое мнение о себе не находит понимания у окружающих. Это и был Топорков. — Слишком сложно.
У Топоркова отсутствовали передние зубы, и когда он говорил, то проглатывал часть звуков и брызгал слюной. Он всегда садился подле Дружинина и во всех спорах держал его руку. Лисецкий оглядел Топоркова и брезгливо поморщился.
— Чего не поймет? — грозно уставился на Топоркова Баранов, которому не нравилось, что кто-то осмеливается спорить с Лисецким.
Топорков бросил взгляд на его тяжелые кулаки, лежавшие на столе.
— Голландию не поймет, — прошепелявил он, но уже без прежней непримиримости.
— А ты сам-то был в Голландии? — наседал Баранов.
— Не был, — признал Топорков, пытаясь сохранить достоинство. — Я в Болгарии был. Но Голландия русскому человеку не подходит.
— Это не Голландия тебе не подходит! — обрубил его Баранов. — Это ты ей не подходишь. Там работать надо, а не водку пить. Народ, тоже мне! Ты, что ль, народ? А чего ты здесь сидишь? Иди вон, в поле попаши, если ты народ.
Видя, что лицо Баранова потемнело, Топорков пришипнулся и предпочел промолчать. Лисецкий дождался, пока Топоркова осадят, после чего счел своим долгом за него вступиться.
— Ну, что ты на человека наседаешь? — добродушно заметил он Баранову. — Он же свое мнение высказывает. У нас тут дискуссия. Может же быть у него свое мнение?
— Пусть он свое мнение в вытрезвителях высказывает! — отрезал Баранов, все еще недружелюбно косясь на Топоркова.
— Про средства массовой информации рассказать? — напомнил Киршбаум.
Он радовался перепалке и своей деловитостью спешил закрепить победу над поверженным русским крылом.
