Ознакомительная версия.
Поскольку Троица теперь мог начать записывать на пленку разговоры Экстрёма, он зафиксировал и голос прокурора, который должен был обрабатывать Чума.
Чума пропустил цифровую запись голоса Экстрёма через программу, называвшуюся VPRS, что расшифровывалось как Voiceprint Recognition System.[50] Он выделил дюжину часто встречающихся слов, например «о'кей» или «Саландер». Получив пять отдельных примеров одного слова, он исследовал, какое время уходило на их произнесение, какими были тембр голоса и величина частоты, как расставлялось ударение и множество других отличительных признаков. В результате появилась графическая кривая, и тем самым Чума получил возможность прослушивать и исходящие разговоры прокурора Экстрёма: его парабола постоянно вылавливала разговоры, в которых повторялась графическая кривая Экстрёма для десятка часто встречающихся слов. Техника не была совершенной, но приблизительно пятьдесят процентов звонков, которые Экстрём делал со своего мобильного телефона из любого места поблизости от полицейского управления, прослушивалось и записывалось на пленку.
К сожалению, техника имела один явный недостаток. Как только прокурор Экстрём покидал полицейское управление, Троица лишался возможности прослушивать его телефон, если не знал, где тот находится, и не мог припарковаться в непосредственной близости.
*
Получив полномочия из самой высокой инстанции, Торстен Эдклинт смог наконец создать маленькое оперативное подразделение на законных основаниях. Он отобрал четырех сотрудников, сознательно отдавая предпочтение молодым талантам с опытом службы в обычной полиции, относительно недавно приглашенным в ГПУ/Без. Двое из них раньше работали в отделе по борьбе с мошенничеством, один — в финансовой полиции, еще один — в отделе по борьбе с насильственными преступлениями. Их пригласили в кабинет к Эдклинту и снабдили информацией о характере задания и необходимости соблюдать полную секретность. Эдклинт подчеркнул, что расследование проводится по прямому требованию премьер-министра. Начальником нового подразделения стала Моника Фигуэрола, которая взялась за руководство расследованием с хваткой, соответствовавшей ее внешности.
Однако дело продвигалось медленно, что в основном объяснялось неуверенностью в кандидатурах подозреваемых. Эдклинт с Фигуэролой неоднократно обсуждали, не лучше ли попросту арестовать Мортенссона и начать задавать ему вопросы, но каждый раз решали все-таки подождать — подобный арест погубил бы секретность расследования.
Только во вторник, через одиннадцать дней после встречи с премьер-министром, Моника Фигуэрола пришла в кабинет к Эдклинту со словами:
— Думаю, у нас кое-что появилось.
— Садись.
— Эверт Гульберг.
— Да?
— Один из наших следователей поговорил с Маркусом Эрландером, который проводит расследование убийства Залаченко. Эрландер утверждает, что уже через два часа после убийства с гётеборгской полицией связались из ГПУ/Без и передали информацию о письмах Гульберга с угрозами.
— Очень оперативно.
— Да. Даже слишком оперативно. В Гётеборг из ГПУ/ Без по факсу переслали девять писем, авторство которых приписывается Гульбергу. Однако возникает одна проблема.
— Какая?
— Два письма были адресованы в министерство юстиции — министру юстиции и министру по вопросам демократии.
— Ага. Это мне уже известно.
— Да, но письмо к министру по вопросам демократии было зарегистрировано в министерстве только на следующий день. Его доставили с вечерней почтой.
Эдклинт уставился на Монику. Он впервые испугался, что все его подозрения окажутся обоснованными. А она безжалостно продолжала:
— Иными словами, из ГПУ/Без прислали копию письма с угрозами еще до того, как оно дошло до адресата.
— О господи, — произнес Эдклинт.
— Факс посылал сотрудник отдела личной охраны.
— Кто?
— Не думаю, чтобы он имел к этому отношение. Ему принесли на стол письма и вскоре после убийства велели связаться с полицией Гётеборга.
— От кого поступило распоряжение?
— От секретаря начальника канцелярии.
— Господи, Моника… Ты понимаешь, что это означает?
— Да.
— Это означает, что сотрудники ГПУ/Без замешаны в убийстве Залаченко.
— Нет. Это означает, что некие люди внутри ГПУ/Без знали об убийстве еще до его совершения. Вопрос только в том, какие именно?
— Начальник канцелярии…
— Да. Но я начинаю подозревать, что этот «Клуб Залаченко» находится за пределами нашего здания.
— Что ты хочешь сказать?
— Мортенссон. Его перевели из отдела личной охраны, и он работает самостоятельно. На прошлой неделе мы держали его под наблюдением целыми днями. Насколько нам известно, он не связывался ни с кем из нашего здания. Ему звонят по мобильному телефону, который нам никак не прослушать. Мы не знаем номера, но это точно не его собственный телефон. Мортенссон встречался с тем блондином, личность которого нам пока не удалось установить.
Эдклинт нахмурил лоб. В тот же миг в дверь постучал Андерс Берглунд — сотрудник, приглашенный в новое оперативное подразделение и раньше работавший в финансовой полиции.
— Мне кажется, я обнаружил Эверта Гульберга, — сообщил Берглунд.
— Заходи, — сказал Эдклинт.
Берглунд положил на стол обтрепанную по краям черно-белую фотографию. Эдклинт с Фигуэролой стали ее разглядывать. На ней был изображен мужчина, которого они оба сразу узнали. Это был легендарный полковник-шпион Стиг Веннерстрём, и его вводили в дверь два крепких, одетых в штатское полицейских.
— Эта фотография из издательства «Олен & Окерлунд», она была опубликована в журнале «Се» весной шестьдесят четвертого года. Ее сделали в связи с судебным процессом, на котором Веннерстрём был приговорен к пожизненному заключению.
— Вот оно что.
— На заднем плане видны три человека. Справа — комиссар Отто Даниэльссон, арестовывавший Веннерстрёма.
— Да…
— Посмотрите на человека, который стоит чуть слева за Даниэльссоном.
Эдклинт и Фигуэрола увидели высокого мужчину с тонкими усиками и в шляпе, чем-то похожего на писателя Дэшила Хэммета.
— Сравните его лицо с паспортной фотографией Гульберга. Ее снимали, когда ему было шестьдесят шесть лет.
Эдклинт нахмурил брови.
— Я бы, пожалуй, не поручился, что это тот же человек.
— А я могу поручиться, — сказал Берглунд. — Переверните снимок.
На обратной стороне фотографии имелся штамп, объяснявший, что она принадлежит издательству «Олен & Окерлунд» и что имя фотографа Юлиус Эстхольм. Карандашом был приписан текст: «Стиг Веннерстрём с двумя полицейскими по бокам входит в Стокгольмский суд. На заднем плане: О. Даниэльссон, Э. Гульберг и X. В. Франке».
— Эверт Гульберг, — сказала Моника Фигуэрола. — Он таки работал в ГПУ/Без.
— Нет, — возразил Берглунд. — По техническим причинам работать в ГПУ/Без он не мог. По крайней мере, когда делался снимок.
— Вот как?
— ГПУ/Без создали на четыре месяца позже. На этом снимке он по-прежнему принадлежит к Государственной тайной полиции.
— Кто такой X. В. Франке? — поинтересовалась Моника Фигуэрола.
— Ханс Вильгельм Франке, — ответил Эдклинт. — Он умер в начале девяностых, а в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов являлся заместителем начальника Государственной тайной полиции. Он был своего рода легендой, как и Отто Даниэльссон. Я с ним пару раз встречался.
— Вот оно что, — сказала Моника Фигуэрола.
— Он оставил ГПУ/Без в конце шестидесятых. Франке не смог найти общий язык с Винге, и его чуть ли не уволили, когда ему было примерно пятьдесят — пятьдесят пять лет. Он открыл собственное дело.
— Собственное дело?
— Да, стал советником по вопросам безопасности для частных предприятий. У него был офис на площади Стуреплан, но он периодически еще читал лекции на занятиях по повышению квалификации в ГПУ/Без. Там-то я с ним и встречался.
— Понятно. А что не поделили Винге и Франке?
— Они не сработались. Во Франке было что-то от ковбоя, ему повсюду мерещились агенты КГБ, а Винге был бюрократом старой школы. Потом, правда, Винге вскоре уволили — по иронии судьбы, за то, что он решил, будто Пальме работает на КГБ.
— Хм, — произнесла Моника Фигуэрола, разглядывая фотографию, на которой Гульберг с Франке стояли рядом.
— Думаю, нам пора снова поговорить с министром юстиции, — сказал ей Эдклинт.
— Сегодня вышел «Миллениум», — сказала Моника Фигуэрола.
Эдклинт устремил на нее пристальный взгляд.
— Ни слова о Залаченко, — сообщила она.
— Значит, у нас, вероятно, есть еще месяц до следующего номера. Приятная новость. Нам надо браться за Блумквиста. Он посреди всей этой каши, словно ручная граната с выдернутой чекой.
Ознакомительная версия.
