Ознакомительная версия.
— Это по-прежнему не моя проблема.
— Я понимаю. Мы хотим знать, когда вы намерены опубликовать свою статью и желательно — что именно вы собираетесь написать. Я просто задаю вопрос. Он не имеет никакого отношения к проверке вредных последствий.
— Нет?
— Блумквист, самое глупое, что я мог бы сделать в создавшейся ситуации, это попытаться повлиять на содержание вашей статьи. Вместе с тем я намерен предложить вам сотрудничество.
— Объясните.
— Когда подтвердилось существование заговора в исключительно деликатной части системы государственного управления, я распорядился провести расследование. — Премьер-министр обратился к министру юстиции: — Не могли бы вы точно объяснить, в чем состоит распоряжение правительства?
— Все очень просто. Торстен Эдклинт получил задание незамедлительно выяснить, имеются ли доказательства. Он должен собрать информацию и передать ее генеральному прокурору, задачей которого, в свою очередь, является решить, следует ли возбуждать дело. То есть инструкция предельно четкая.
Микаэль кивнул.
— Сегодня вечером Эдклинт доложил, как продвигается расследование. Мы имели долгую дискуссию о вещах конституционного характера — нам, разумеется, хочется, чтобы все делалось в соответствии с законом.
— Естественно, — сказал Микаэль тоном, дававшим понять, что он абсолютно не верит заверениям премьер-министра.
— Расследование находится сейчас в деликатной стадии. Нам пока еще не удалось установить, кто именно в этом замешан. На это требуется время. Поэтому мы и послали Монику Фигуэролу пригласить вас на наше совещание.
— Она с этим прекрасно справилась. Особого выбора у меня не было.
Премьер-министр нахмурил брови и покосился на Монику Фигуэролу.
— Забудьте, — сказал Микаэль. — Она действовала безупречно. Чего вы хотите?
— Мы хотим знать, когда вы собираетесь опубликовать статью. Расследование проводится в строжайшей тайне, и, если вы выступите прежде, чем Эдклинт его закончит, вы можете испортить все дело.
— Хм. А когда вам хочется, чтобы я опубликовал материал? После следующих выборов?
— Решать вам. Я тут повлиять не могу. Я прошу вас сказать, когда вы намерены напечатать статью, чтобы мы знали, когда у нас крайний срок окончания расследования.
— Ясно. Вы говорили о сотрудничестве…
Премьер-министр кивнул.
— Для начала я хочу сказать, что в нормальной ситуации никогда бы и не подумал приглашать журналиста на подобное совещание.
— В нормальной ситуации вы, вероятно, сделали бы все, чтобы не допустить журналистов на подобное совещание.
— Да. Но, насколько я понимаю, вами движет несколько факторов. Вы известны как журналист, беспощадно преследующий проявления коррупции. Тут у нас с вами никаких противоречий не возникает.
— Никаких?
— Нет. Ни малейших. Или, вернее… те противоречия, которые имеются, носят, возможно, юридический характер, но не затрагивают цели. Если этот «Клуб Залаченко» действительно существует, то он не только является криминальным объединением, но и представляет угрозу для безопасности государства. Его необходимо остановить, а виновных призвать к ответу. В этом моменте вы, вероятно, со мной согласны?
Микаэль кивнул.
— Насколько я понял, вы знаете об этой истории больше, чем кто-либо другой. Мы предлагаем вам поделиться сведениями. Будь это нормальное полицейское расследование обычного преступления, руководитель предварительного следствия мог бы вызвать вас на допрос. Но здесь, как вы понимаете, положение исключительное.
Микаэль немного молчал, обдумывая ситуацию.
— А что я получу взамен, если пойду на сотрудничество?
— Ничего. Я с вами не торгуюсь. Если вы хотите опубликовать материал завтра утром, пожалуйста. Я не намерен оказаться замешанным в каком-либо сговоре, сомнительном в конституционном отношении. Я призываю вас к сотрудничеству во имя благополучия нации.
— Ничего может означать довольно многое, — сказал Микаэль Блумквист. — Позвольте мне объяснить вам одну вещь… Я дико зол. Я зол на государство, правительство и СЭПО и на мерзавцев, которые без всяких оснований упекли двенадцатилетнюю девочку в психиатрическую лечебницу, а потом проследили за тем, чтобы ее объявили недееспособной.
— Судьба Лисбет Саландер уже взята правительством под контроль, — сказал премьер-министр и даже улыбнулся. — Микаэль, я лично глубоко возмущен тем, что с ней случилось. Верьте мне, когда я говорю, что виновные не уйдут от ответа. Но сперва мы должны узнать, кто в этом повинен.
— У вас свои проблемы. Для меня же главное, чтобы Лисбет Саландер оправдали и признали дееспособной.
— В этом я вам помочь не в силах. Законы мне не подвластны, и я не могу воздействовать на решение прокурора и суда. Оправдать ее должен суд.
— О'кей, — сказал Микаэль Блумквист. — Вы хотите сотрудничества. Дайте мне ознакомиться с расследованием Эдклинта, и я расскажу вам, когда намерен опубликовать материал.
— Я не могу предоставить вам такой возможности. Это все равно что поставить себя по отношению к вам в такое же положение, в какое предшественник министра юстиции когда-то поставил себя по отношению к некоему Эббе Карлссону.[51]
— Я не Эббе Карлссон, — спокойно заметил Микаэль.
— Это я уже понял. Однако Торстен Эдклинт, разумеется, имеет право сам решить, какими сведениями в рамках своего задания он может с вами поделиться.
— Хм, — произнес Микаэль Блумквист. — Я хочу знать, кем был Эверт Гульберг.
На диване воцарилось молчание.
— Эверт Гульберг, по всей видимости, на протяжении многих лет являлся начальником того подразделения ГПУ/ Без, которое вы именуете «Клубом Залаченко», — наконец ответил Эдклинт.
Премьер-министр сурово посмотрел на Эдклинта.
— Думаю, ему это уже известно, — извиняющимся голосом сказал Эдклинт.
— Верно, — подтвердил Микаэль. — Он начал работать в СЭПО в пятидесятых годах и в шестидесятых стал начальником чего-то, что называется «Секцией проведения спецанализов». Именно он и курировал Залаченко.
Премьер-министр покачал головой.
— Вы знаете больше, чем следует. Мне бы очень хотелось понять, как вы до всего этого докопались, но спрашивать вас я не стану.
— В моем материале имеются лакуны, — сказал Микаэль. — Я хочу их заполнить. Снабдите меня информацией, и я не буду ставить вам подножек.
— Как премьер-министр, я не могу выдавать такую информацию. А Торстен Эдклинт подвергнет себя очень большому риску, если на это пойдет.
— Не говорите ерунды. Я знаю, чего хотите вы. Вы знаете, чего хочу я. Если вы дадите мне информацию, я буду рассматривать вас как источники, с вытекающей отсюда полной анонимностью. Поймите меня правильно — я буду рассказывать в своем репортаже правду так, как ее понимаю я. Если вы в этом замешаны, я так и напишу и прослежу за тем, чтобы вас никогда больше снова не избрали. Но в настоящий момент у меня нет никаких оснований так думать.
Премьер-министр покосился на Эдклинта и через некоторое время кивнул. Микаэль воспринял это как знак того, что премьер министр только что совершил преступление — хоть и более академического свойства — и дал молчаливое согласие на то, чтобы Микаэля познакомили с засекреченной информацией.
— Этот вопрос можно решить довольно просто, — сказал Эдклинт. — Я единоличный руководитель расследования и сам решаю, каких сотрудников к нему привлекать. Зачислить вас в штат нельзя, поскольку тогда вам придется подписать обязательство не разглашать сведения. Но я могу привлечь вас в качестве внешнего консультанта.
*
Жизнь Эрики Бергер теперь состояла из бесконечных совещаний и круглосуточной работы. Пытаясь заменить скончавшегося главного редактора Хокана Морандера, она постоянно чувствовала недостаточность своей подготовки и нехватку знаний.
Только в среду вечером, почти через две недели после того, как Микаэль Блумквист передал ей папку с материалами о председателе правления Магнусе Боргшё, Эрика выкроила время, чтобы заняться этой проблемой. Открыв папку, она осознала, что такая нерасторопность объяснялась, помимо всего прочего, нежеланием браться за это дело. Она заранее знала, что при любом ее решении катастрофа неминуема.
Домой, на виллу в пригороде Сальтшёбаден, Эрика вернулась необычайно рано — около семи часов вечера, — отключила в холле сигнализацию и с удивлением констатировала, что мужа, Грегера Бекмана, нет дома. И лишь через некоторое время она вспомнила, что утром особенно горячо поцеловала его, поскольку он уезжал в Париж для чтения лекций и собирался вернуться только к выходным. При этом она сообразила, что не имеет представления о том, кому он будет читать лекции и какие именно или когда о них впервые зашла речь.
Ознакомительная версия.
