Генерал-полковник Сухарев шумно завозился на своем стуле. Сказать, что он сейчас был мрачен, – означало бы сильно приуменьшить. По-моему, он уже приближался к точке кипения. Важно было, однако, чтобы крышка чайника не подпрыгнула еще хотя бы в течение десяти минут и чтобы вашего покорного слугу раньше времени не обварило бы паром генерал-полковничьего гнева.
– У вашего заместителя, Анатолий Васильевич, – проникновенно сказал я, – имелись некоторые причины не открывать вам всей правды и стараться втайне от вас побыстрее уконтропупить «Тетрис» и меня. Побочный эффект, о котором я уже говорил, не был для Григория Евпатьевича полной неожиданностью. Собственно говоря, проявился данный эффект еще лет пять назад, в пору испытаний этого препарата, уже тогда названного антизомбином – сокращенно «АЗ». Видите эту карточку? – Я вытащил фотографию, которую по приезде из Воронежа вечно таскал с собой, и показал ее Сухареву. – Это ваш нынешний зам в тесном коллективе воронежского мединститута имени Бурденко. Все документы о его пребывании там исчезли, но вот карточка на стенде случайно осталась. Уж не знаю, на чьи деньги, военных или ГБ, вел он тогда свои эксперименты, но только результаты – налицо. Вернее, отсутствие четких результатов. Все добровольцы Григория Евпатьевича уже во второй парадигме исправно превращались в монстров, никаких команд не выполняющих. Один из этих бывших монстров, кстати говоря, и написал пять лет спустя книгу про ночной Манхэттен. А в ней – достаточно подробно перечислил все симптомы, которые пережил сам… Я не очень-то понимаю, почему за прошедшие пять лет Григорий Евпатьевич сумел так вырасти в чине, но не сумел довести до ума свой антизомбин: вероятно, такой препарат не мог существовать в принципе без побочных последствий. Их можно было приглушить, однако рано или поздно они все равно выскакивали, словно «зеро» во время игры в рулетку. Знаете, Анатолий Васильевич, есть такая якобы надежная система «Кьюбан», описанная в «Большой энциклопедии азартных игр». Тебе предлагают ставить на третью колонку и обязательно на черное. Поставьте на черное – и выигрыш вам как будто обеспечен! Но в любой момент могло появиться «зеро» и сожрать ваши фишки. В принципе любое проявление зомбибоязни так или иначе оказывалось ставкой на черное – на худший вариант из всех возможных…
Я по-прежнему старался не глядеть в сторону Рогожина: и так из того угла, где стоял его стул, сочилась ненависть, которую я уже мог ощущать едва ли не физически. Если бы не присутствие в комнате генерал-полковника Сухарева, я бы, наверное, просто был испепелен. Безжалостно и дотла.
– Недавно одна умненькая девочка, – проговорил я и словно бы ненароком бросил взгляд на часы, – напомнила мне сказку про Урфина Джюса и его деревянных солдат. И про то, как легко удавалось в этой сказке плохих солдат превращать в хороших: всего только вырезать веселые улыбки на месте злобных гримас… Для Григория Евпатьевича – да и для вас, пожалуй, Анатолий Васильевич, – люди вокруг всегда были материалом. Точно такими деревянными фигурками, которых для пользы дела можно было подстругивать ножом или выкидывать в случае поломки. То есть не совсем выкидывать – убирать с глаз долой куда подальше. С некоторых пор, господин генерал-полковник, меня вдруг стало занимать, отчего же происходит вокруг столько странных вещей, о которых не успевает то и дело сообщать утреннее радио. То на окраинах Москвы начинаются непонятные потасовки людей в камуфляже, то военный самолет разбивается без видимых причин, то на отдаленной заставе какой-нибудь лейтенантишка вдруг берет в руки автомат и начинает строчить направо и налево. Про Северный Кавказ я и не говорю: там все хотят мира и по-прежнему каждую ночь стреляют. Министра Убатиева чуть вообще не изничтожили… Интересно, а сколько всего бывших сотрудников Службы ПБ после того, как отлежат в клинике у Дуремара, отправляются укреплять военно-воздушные силы, погранвойска, столичную милицию или тульский спецназ? Майор Чаплин уверял меня, будто счет идет на…
Григорий Евпатьевич Рогожин, «не выдержав, вскочил со своего места.
– Анатолий Васильевич! Господин генерал-полковник! – воскликнул он. – Ну, почему мы обязаны слушать эту…
– Си-деть! – вновь раздельно, внятно и по слогам произнес Сухарев. И вновь Дуремар послушался.
Он вернулся на свое место, однако с места все-таки злобно выпалил:
– Уму непостижимо! Какой-то сопляк в кабинете самого начальника Службы… в присутствии аж двух генералов…
По-моему, он уже вознамерился поведать нам сказку Щедрина «Как Яков Штерн двух генералов оскорбил». Явно не к месту и не ко времени.
– Кстати, – сказал я, перебивая дуремаровские излияния, но по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. – В настоящий момент я уже не уверен в ваших званиях и должностях… Наш Президент, конечно, ценит старую дружбу. Но, надеюсь, не настолько, дорогой Анатолий Васильевич, чтобы и дальше терпеть рядом с собой человека, который так долго подвергал лично его смертельной опасности. Ведь любой из охранников в любой момент мог…
Тут взвился, наконец, сам Анатолий Васильевич Сухарев. Произнеся короткую непечатную фразу, он бросился ко мне с явным намерением стереть-таки в порошок. На мое счастье, между мной и генерал-полковником оказался белый телефонный аппарат с орлом вместо наборного диска. Поэтому в последнюю секунду Сухарев все же передумал и для начала поднял трубку. Не то чтобы он мне поверил, но…
– Алло! – сказал он в трубку. – Алло!… – Он с раздражением застучал по микрофону, даже подул в него. Судя по всему, телефон прямой связи молчал.
Про себя я облегченно вздохнул. Удалось! Президента трудно раскачать, но уж если он на кого разозлится…
Генерал-полковник (а может, уже просто полковник или вообще рядовой) схватил трубку другого аппарата.
– Алло! – крикнул он. – Это Сухарев. Срочно проверьте исправность прямого… Что?! – Я увидел, как сухаревское лицо мгновенно помертвело. – Не желает со мной разговаривать?… Что значит – «занят»? А кто у него сейчас? Что-о-о?!! Батыров? Этот драный кактусовод?!
На всякий случай я стал медленно отодвигаться назад вместе с креслом, пока не уперся в стену. Наступала самая напряженная минута. Сейчас Анатолий Васильевич положит бесполезную трубку и постарается найти виновника своего падения в пропасть. Хорошо бы, чтобы этим виновником оказался не я. В противном случае жизнь моя будет стоить еще меньше задатка, который я обычно беру со своих клиентов, – меньше рубля. Или даже вообще ничего. Ноль рублей и ноль копеек.
– Обратите внимание, Анатолий Васильевич, – кротко заметил я, – свой препарат «АЗ» ваш заместитель почему-то испытывал только на ваших охранниках… А сотрудники его собственного медцентра такому тестированию не подвергались!
Мина сработала. Сухарев одним ударом выбил меня из-за своего стола, сунул руку в боковой ящик. В руке у него возник «магнум» сорок пятого калибра. Убойная штука.
– Толя! – крикнул лысый Рогожин, вскакивая и пятясь к противоположной стене. – Опомнись! Ты с ума сошел! Это же я, твой верный Григорий!…
Говоря это, верный Дуремар так и шарил глазами по комнате, пытаясь нащупать и поймать взгляд своего шефа. Руками он, словно обороняясь, уже делал нечто вроде пассов.
– Вот оно что-о-о, – тяжко бормотал, не слушая, Сухарев. Лицо его стало уже совершенно мертвенно-бледным. – Подста-а-а-вить меня захотел, Гришенька… С Генкой, значит, Батыровом заодно… – Он стал выцеливать фигуру в плаще, но делал это почему-то медленно, с усилием, как будто пистолет в руке весил килограммов пятьдесят.
– Толя! – кричал тем временем Рогожин, руками быстро сплетая между собой и пистолетным дулом сложную паутину пассов. – Опомнись!
Генерал-полковник и генерал-майор были уже настолько заняты друг другом, что маленький Яков Семенович Штерн как-то выпал из поля зрения обоих. Пользуясь случаем, я на четвереньках выполз из-за Сухаревского стола и быстрым ползком добрался до двери кабинета. Покидать таким образом поле боя было немного унизительно, однако, в конце концов, это ведь не являлось отступлением. Я лишь воплощал в жизнь народную мудрость «Двое дерутся, третий не мешай».
– Чего они там? – шепотом поинтересовался у меня Сухаревский секретарь Ваня, когда я заполз в приемную. – Ссорятся?
– Разговаривают по душам, – объяснил я, вставая с четверенек. Не очень-то я и запылился. – Просили, чтобы никто не беспокоил…
Глухие крики «Толя!» из-за двери, по-моему, усилились. Потом приглушенно бабахнуло. Раз. Еще раз. Оба раза секретарь Ваня нервно вздрагивал.
– Чтобы никто не беспокоил! – твердо повторил я и выскочил из приемной. Надеюсь, что Ваня опомнится не сразу и что звукоизоляция на этаже хорошая. Хотя, если разобраться, чего особенного случилось? Разве в особняке, под завязку набитом стрелковым оружием, кто-нибудь не может, ради развлечения, стрельнуть в потолок из «магнума»? И даже, предположим, не в потолок…
