В один из душных и солнечных летних дней, в избиваемый беспощадными солнечными лучами Герат въехали две машины. Они въехали в него с севера, по дороге идущей со стороны Персии, переправившись через реку Джуйк-Нау и заплатив на мосту пошлину, собираемую гвардейцами местного губернатора. Местный губернатор, достопочтенный Ага-хан не был столь богат, как тот же принц Акмаль, губернатор провинции Нангархар, ему не преподносили большие чемоданы с золотыми слитками наркоторговцы – в Афганистане золото было самой надежной валютой, если не считать русского рубля и британского фунта – но жить как и подобает жить губернатору ему очень хотелось. Поэтому, губернаторская гвардия в городе по-настоящему свирепствовала, обирая его жителей, накладывая драконовские штрафы по делу и не по делу, облагая платой проезд по мостам и даже продавая воду***. В отличие от принца Акмаля губернатор был вынужден покровительствовать хоть каким-то ремеслам, дабы иметь ту овцу, с которой можно содрать хоть шерсти клок. Поэтому гератские ковры были известны даже в Персии, известном мировом центре ковроткачества – не говоря про Российскую и Британскую империи.
Вообще то можно было бы проехать и без дани – машины были из тех, которыми пользовался губернатор и его двор. Это были белые, с тонированными стеклами по кругу Датсун Патруль – дешевые и неубиваемые бронированные армейские внедорожники, выпускаемые в соседней Персии по лицензии. Вряд ли ошалевший от жары и выкуренного утром косяка с дурью усатый губернаторский гвардеец посмел бы стрелять по таким машинам, жизнь дороже – но машины остановились сами и из левого переднего окна головной машины высунулась рука, протянувшая гвардейцу три русских рубля – это было больше чем стоил проезд, можно было и по рублю с машины. Гвардеец принял деньги и сложил их в сумку на груди – сумка представляла собой железный ящик с прорезью, открывающийся только ключом, который был только у начальника гвардии. Еще один гвардеец открыл шлагбаум. Дежурившие на мосту гвардейцы были настолько обкурены, что спроси их через минуту, кто здесь только что проезжал – ни один не смог бы ответить.
Автомобили, въехав в город, сразу же выехали на одну из главных магистралей города – Базар-и-Малик, пересекающую город с севера на юг. Это была одна из двух улиц города, залитая неким подобием асфальта, эта – и Базар-и-Ирак, пересекающая город в направлении "запад-восток". Здесь были сосредоточены все дуканы города здесь же было то, что можно было назвать "цивилизацией" – два караван-сарая, гостиница и бар, в котором подавалось спиртное, и в который под страхом смерти запрещалось заходить всем, кроме губернатора с приближенными, гвардейцев и иностранцев. Здесь же неподалеку был большой (не такой большой как в Джелалабаде но по здешним меркам большой) базар где торговали наркотиками, оружием, рабами и всем, что нужно для жизни.
Проехав казармы гвардейцев на пересечении Базар-и-Малик и Базар-и-Ирак, машины почти сразу же свернули с дороги влево, запетляли по узким, извилистым улочкам старого города, часто заканчивавшимся тупиком. Слава Аллаху, что нужный им дом находился совсем недалеко от дороги – иначе бы они заблудились в местном лабиринте улиц – а заблудиться тут можно было так что потом и костей не найдут.
Целью тех, кто приехал на машинах был довольно большой по местным меркам дом, обнесенный высоким, выше человеческого роста дувалом. Ворота, которыми дувал прерывался в центре были, как здесь это принято, зеленого цвета – но выгоревшими под безжалостным местным солнцем до бледно-серого.
Водитель головной машины не стал сигналить, опасаясь привлекать внимание к себе и к дому – он просто вышел из машины, не глуша мотора, подошел к воротам, постучал в них условным стуком, и когда услышал по ту сторону ворот шорох, громко сказал.
– Аллаху Акбар!
Лязгнул засов, на улице выглянул невысокий, бледный в типичной пуштунской одежде подросток, который упорно пытался вырастить на своем подбородке что-то напоминающее бороду – но для этого было еще не время. В руках у подростка был самый настоящий, русский АК, приклад которого он прижимал к боку локтем, чтобы в случае чего стрелять навскидку. Глаза подростка были странно застывшими – как у системного, находящегося на грани наркомана. Хотя наркоманом он не был.
– Мохаммед расуль Аллах! – сказал подросток – кого ты привел с собой, брат?
– Он ждет – туманно ответил водитель
Странно – но подростка такой ответ вполне устроил. Он кивнул и скрывшись за воротами начал возиться с массивным засовом. Водитель вернулся в машину
– Куда вы меня привезли, черт возьми! – раздраженно спросил командир второго корпуса Специальных сил безопасности – этакой эрзац-армии, по документам проходящей как жандармерия – генерал-майор Хусейн Камияб по прозвищу "Бык" – здоровенный двухметровый малый с роскошными усами – поверить не могу, что я поперся с вами в эту глушь, Вахид. Просто не могу поверить!
– Неисповедимы пути Аллаха – загадочно ответил начальник штаба второго корпуса жандармерии Вахид Ахлаги – поверьте, господин генерал, вы не пожалеете о своем решении.
– Черт, я о нем уже жалею.
Как и все почти все генералы, Хусейн Камияб хоть и родился в набожной, почитающей Аллаха семье – но сейчас он был неверующим. Причем – открытым неверующим. Шахиншах умел подбирать себе кадры – он подбирал как раз из таких, кому дорога в рай по меркам ислама была заказана. В шестнадцать лет, юный Хусейн изнасиловал пятнадцатилетнюю соседскую девчонку. Верней, изнасилованием это стало потом, когда все вскрылось – чтобы спасти честь семьи девушки, и так замаранную. Отец девушки поклялся собственными руками отрезать голову негодяю, в течение года развращавшему и насиловавшему его дочь – и Хусейн был вынужден скрываться. Он скрывался два с лишним года, пока не грянула Белая Революция, и пока шахиншахом не стал Хоссейни. Тогда то он, поняв, что это его единственный шанс, записался во вновь создаваемую Гвардию Бессмертных – старую разогнали, потому что в ней могли быть заговорщики и сторонники свергнутого шаха. Потом, в числе прочих, новый шахиншах послал генерала учиться в Российскую Империю, в одно из пехотных военных училищ.
Вернувшись, тогда еще старший лейтенант Камияб стал довольно быстро продвигаться по служебной лестнице. Сказывалось военное образование, полученное в России и личная преданность режиму. Но для того, чтобы стать генералом и командующим корпусом – этого было мало.
Звездный час генерала Камияба настал четыре года назад – когда было предотвращено одно из самых опасных покушений на Светлейшего. Взбунтоваться должна была целая воинская часть – планировалось напасть на новый химический завод, который должен был открывать Светлейший, окружить его бронетехникой во время открытия и открыть огонь. Майор Камияб узнал об этом случайно – один из офицеров проболтался – и немедленно донес в САВАК. САВАК провел проверку, все сказанное майором подтвердилось. Офицеров части казнили – бросили живьем в чан с кислотой на заводе, который они должны были уничтожить – а Камияб был удостоен беседы с самим Светлейшим. Из Голубого дворца майор Камияб вышел уже генерал-лейтенантом и командующим вторым корпусом – а больше командовать было некому: офицеров то утопили в кислоте.
Тогда же Камияб отомстил. Он долго опасался мстить, потому что непонятно, как на это отреагирует САВАК. В САВАК знали о его прошлом – в САВАК знали о прошлом любого подданного Светлейшего – но ничего не предпринимали по этому поводу, справедливо полагая, что с таким прошлым человек будет еще вернее служить режиму. Отец же опозоренной девушки ничего не предпринимал, потому что знал: за умышленное убийство офицера жандармерии по соображениям мести полагалась смертная казнь для всей семьи.
Отомстить удалось не сразу – Камияб долго подбирал офицерский корпус для обезглавленной части. Он знал, что если произойдет еще один заговор – в кислоту бросят уже его, потому что не заметил, не понял, не предотвратил. И поэтому, офицеров он подбирал очень осторожно, до ночи сидел над личными делами, проводил тайные проверки – во время них выявилось еще два предателя, достойных смерти. Восстановление части как боевой единицы заняло почти год – но потом Камияб отомстил. Со вкусом отомстил, есть это вообще такое блюдо, которое вкуснее есть холодным.
Отомстить для генерала жандармерии было проще простого. Они схватили нескольких бунтовщиков в Исфахане и генерал во время допроса намекнул одному – что есть возможность избежать виселицы. Для разных категорий преступников в Персии существовала разная смертная казнь – позорящая, через повешенье**** и достойная, через расстрел (для офицеров) или обезглавливание мечом (для простолюдинов). Иногда через гильотинирование – мечей не хватало, равно как и палачей, умеющих казнить мечом. И вот генерал сказал – я могу отправить тебя на гильотину – только ты должен выдать еще одного своего сообщника. Ты не говорил про него, опасаясь за свою семью – но мы все знаем, и выдав преступника, ты обеспечишь себе достойную смерть. И назвал имя отца девушки, которую он еще молодым обесчестил.
