— А кроме того, я смогу забрать домой Сиобан…
Пирсон в упор смотрел на Кейси. Этот человек не имел понятия о сострадании. Кейси первым отвел взгляд.
Наступила гнетущая тишина.
Деклан Бурк покашлял, прочищая горло.
— Тогда, конечно, должен ехать ты. Как ты объяснишь свое отсутствие в суде? И поездку за границу?
— Найдется масса причин, Деклан. Не беспокойся об этом.
Обстановка разрядилась, Пирсон несколько успокоился, но тут глава Военного совета перешел к другому вопросу.
— Мэри удачно провернула одно дельце. Ты знаешь, что мы вышли на человека из МИ-6? Работает в Министерстве иностранных дел, это тебе не шутка. Он считает себя очень умным, но Мэри, храни ее Господь, оказалась умнее. Так ведь, Мэри?..
Мэри слегка покраснела и подтвердила, что да, именно так. И Юджина Пирсона посвятили в строгий секрет группы разведки и планирования «временной» ИРА (Бурк, Кейси и Мэри Коннелли), в тайну завуалированных исповедей некоего Дэвида Арбатнота Джардина, кавалера ордена Святого Михаила и Святого Георгия III степени. Англичанин по-своему зашифровывал свои исповеди, но их записывал на пленку духовник отец Уитли, который сначала входил в официальную ИРА, но потом, когда первый, но отнюдь не последний узник Лонг-Кеш Бобби Сэндз умер в результате голодовки, он перешел к «временным».
После того как мальчик, прислуживавший у алтаря, поведал отцу Уитли, что его мама, работающая шофером в правительственном гараже, считает этого высокого человека шпионом, священник передал эту информацию разведчику из лондонского отделения партии Шинн фейн. За Джардином установили постоянную слежку и выяснили его связь с «фирмой», разместившейся в здании Министерства иностранных дел.
Так что все исповеди Джардина перед отцом Уитли записывались на пленку и отсылались в Дублин, где умница Мэри Коннелли расшифровывала их вместе с одним из своих коллег, который не только сочувствовал ИРА, но и являлся еще переводчиком редких текстов и составителем кроссвордов для «Айриш таймс». И считавшиеся непонятными для непосвященных исповеди Дэвида Джардина регулярно изучались «временной» ИРА.
Зачастую исповеди были бессмысленными или неинтересными, потому что Южная Америка не представляла интереса для ИРА как в плане активных действий, так и в плане источника финансов. Но, как только «временные» завязали связи с медельинским картелем, любая информация касательно британцев и Колумбии сразу приобрела огромную важность. Эрудированный коллега Мэри выудил из исповеди Джардина, что тот переспал с женой какого-то важного подчиненного, а также сделал предположение, что секретная служба планирует внедрить своего человека в медельинский картель Пабло Энвигадо.
— Так что будь осторожен, Юджин, — предупредил Бурк.
— И передай Пабло, не Рестрепо, я не доверяю этому засранцу, что англичане постараются влезть в его окружение. Так что пусть подвешивает всех подозрительных над горящими углями, пока они не заговорят. — Кейси с неохотой отложил в сторону «Азбуку чудес». — Особенно, если Пабло будет считать, что сам обратил внимание на этого человека. Это любимая манера англичан, так ведь, Мэри?
— Говорить он будет на испанском, как на родном, — добавила Мэри, — и легенда будет надежная, если только как следует не распотрошить ее. Ты передай все это, Юджин, нашей организации это принесет пользу.
Юджин Пирсон задумался. Дело серьезное, если только это правда. Порой Мэри в голову приходили причудливые и сумасбродные идеи. Он кивнул.
— Очень хорошо, Мэри. — Потом повернулся к Брендану Кейси. — Так зачем же они застрелили девчонку?
— Ты же знаешь Мартина, Юджин. Ему сообщили, что этой дорогой ходит на работу машинистка из управления королевских констеблей Ольстера, и он дожидался ее с четырех утра. А потом просто плюнул на все и пристрелил девчонку, у этого юного Мартина очень шалят нервы. Ты же знаешь, как это бывает, когда ходишь по лезвию. — Казалось, Кейси хотел пронзить своим холодным взглядом Пирсона. — Или не знаешь? Ладно, желаю удачи в Боготе…
С этими словами Брендан Кейси сунул в карман трубку и вышел из склада, забрав с собой трех телохранителей.
Мэри Коннелли вернулась в кабинет настоятельницы, чтобы продолжить беседу о начальном образовании.
Бурк и Пирсон остались вдвоем.
— Как Мараид? — спросил Бурк.
— В полном порядке, — буркнул Юджин Пирсон, кивнул на прощание главе Военного совета и вышел из комнаты, обуреваемый чувствами, которых не испытывал раньше.
Если бы он был семинаристом, то назвал бы эти чувства «сомнениями».
* * *
«Боинг-747» плавно накренился влево, и Дэвид Джардин увидел проплывающие внизу крыши квартала Челси и извивающуюся Темзу, по которой парочка буксиров тянула вереницу барж и проплывали грязно-белые моторные лодки.
Раздавшийся из динамиков голос попросил пассажиров пристегнуть ремни безопасности и поставить спинки кресел в вертикальное положение. Дэвид подчинился, но спинку кресла поставил не совсем в вертикальное положение, потому что так было удобнее, а кроме того, он считал этот свой поступок маленьким актом гражданского неповиновения официальным распоряжениям.
— Ваш пиджак, мистер Норуэлл. — Стюардеса с улыбкой протянула ему легкий льняной пиджак, купленный четыре года назад в магазине «Брукс бразерс» на Мэдисон-авеню.
Американцы выпускали пиджаки более свободного покроя, чем его строгие, сшитые на заказ пиджаки, а поскольку он был довольно крупным мужчиной, да и прибавил в весе на несколько фунтов, то более комфортабельно чувствовал себя в чуточку великоватых пиджаках. Он поблагодарил стюардессу и положил пиджак на соседнее сиденье. Джардин всегда занимал место рядом с проходом, хотя бы для того, чтобы побыстрее выйти из самолета. По еле слышному шуму и по тому, как легонько вздрогнул пол, Дэвид понял, что самолет выпустил шасси, и тогда он поднес к губам наполовину опорожненный стакан колумбийского вина и облегченно вздохнул.
Безусловно, Дэвид Арбатнот Джардин был человеком, любящим наслаждения. Он понимал, что боги понемногу выделяют человеку радости, того же блаженства, за которым часто следуют жизненные неприятности. Но любить наслаждения, это значит быть оптимистом, и Дэвид был достаточно благоразумен, чтобы пользоваться приятными моментами и благодарить за них своего приятеля Бога. Однако за последнее удовольствие он не поблагодарил Бога, потому что чувствовал, что встреча с Элизабет Форд не принесет ему большой радости.
Но вот сейчас такой момент, которым он наслаждался от всей души, ведь он, словно некий языческий бог, парил на Англией, над своей Англией, которую любил гораздо больше, чем Юджин Пирсон (о нем Джардин не имел ни малейшего представления) любил Ирландию. Ведь это была его, как говорили русские, земля, его история и люди, считая даже выходцев из Вест-Индии и Азии и других иммигрантов — вплоть до современников сэра Ричарда Фодерингема с их безумными, героическими жертвами, а не со смутной, злой идеей, называемой страшным словом «патриотизм». Это была его земля, его Англия, и Дэвид Джардин любил ее с глубокой страстью.
Он никому не признавался в этом, за исключением, пожалуй, детей, потому что считал своим долгом помочь им сформироваться как личностям. Только не надо их к этому подталкивать. Дэвид предпочитал не подталкивать, так как это иногда очень смущало тех, кого неожиданно и жестоко толкали.
«Боинг» шел на посадку, гудение и шум элеронов и убираемых закрылков напомнили ему плавание на «Дарт Эстуари» и аккуратные предместья Слау, и едва различимые в тумане иллюминаторы правого борта. Он подумал о своем разговоре со Спенсером Перси в исправительной тюрьме Норт-Дэйд и об ужине в стареньком ресторанчике-хижине «Сандейз он зе Бич» на Ки-Бискейне вблизи гавани, заполненной рыбацкими лодками и яхтами. Прекрасные, очаровательные, сексуальные молоденькие официантки, большие серые пеликаны, восседающие на просоленных деревянных сваях, торчащих над спокойной поверхностью моря, ручные цапли, держащиеся все же в сторонке. Народная музыка, исполняемая музыкантами с соседних Багамских островов, в которой ленивые глухие звуки контрабаса напомнили Джардину шум работы старой маминой стиральной машины выпуска 1957 года.
Джон Консадайн, его коллега и шеф отделения ЦРУ во Флориде, и его жена Джони составили Дэвиду приятную компанию, мужчины ко взаимному удовлетворению обсудили интересующие обоих насущные дела разведки, касающиеся Вест-Индии, Кубы, Центральной и Южной Америки.
«Боинг-747» коснулся колесами шасси взлетной полосы, на которой Дэвид увидел через иллюминатор скользящую тень от крыла. И, будучи Дэвидом Джардином, он опять вспомнил лицо Элизабет, расслабленное и пылающее в момент наивысшего наслаждения, облизывающий губы язык, устремленный на него взгляд, разделяющий наслаждение тайным грехом. А будучи Дэвидом Джардином, он всегда готов простить себе непростительное.
