– Нет, – голос Клаудии был холоден и спокоен. – Возвращайся в Нью-Йорк. Я не могу ответить тебе сейчас, а до завтра ничего не изменится. Если ты настаиваешь на немедленном ответе, я скажу тебе – нет... Когда все это случилось, я... я ненавидела тебя. Теперь ненависть улеглась, но я все еще чувствую себя преданной и униженной. Оставь меня, Алекс, дай мне побыть наедине с собой.
Отказавшись от второго бокала вина, поданного официанткой, она повернулась к Алексу и вынула свой кошелек.
– Говорят, что время залечивает все раны, – сказала она. – Ты в это веришь?
* * *
Клаудия ответила ему накануне Нового года. Она позвонила ему из Сиэтла, и они долго говорили по телефону, то плача, то смеясь. Через шесть недель они поженились, И на скромной церемонии в Вашингтоне присутствовали только родственники и самые близкие друзья.
Через год после свадьбы, вскоре после того, как Алекс закончил свою подготовку в учебном центре ЦРУ, родился их первый ребенок. Это была светловолосая и голубоглазая девчушка, и они назвали ее Тоней.
Глубоко внутри и никогда вслух Алекс называл ее Татьяной.
Часть третья
Война
(1977-1991)
Новый шквал ветра и воды яростно ударил в оконное стекло. Стоя у высокого окна, Дмитрий Морозов молча смотрел на мрачный и мокрый бульвар Перье. Стоял март 1977 года, и он снова был в своем старом пыльном кабинете в здании Торгпредства в Париже. Ровно два года назад он вынужден был спешно уехать отсюда в Москву после возвращения из Брюсселя. Как раз сегодня, 15 марта, исполнилось два года со дня смерти Татьяны.
Все это время Дмитрий упорно избегал бывать в Париже, и вовсе не потому, что опасался властей. Бельгийской полиции так и не удалось связать его с загадочной смертью девушки, тем более французы не могли обвинить его в происшествии, когда чуть не погиб его брат – в это время Дмитрий уже неделю как был в Москве. Человеком, который совершил наезд на Алекса, был Евгений Зайцев, один из сотрудников Дмитрия во Франции. “Сюртэ”, конечно же, не могла знать, что именно Морозов передал ему из Москвы подробнейшие инструкции. Телеграмма была шифрованной, к тому же он отправил ее по секретному каналу связи из мрачного особняка, где засел Октябрь.
Иные причины заставляли его избегать возвращения в Париж. Все в этом городе – омытые весенними дождями улицы, голые безлистные парки, рестораны и кафе, французский язык и даже сами парижане – все напоминало ему о Татьяне. Воспоминания эти мучили его, и он тщетно пытался отогнать их. Татьяну Дмитрий любил мрачной, яростной любовью, какой он никогда не испытывал ни к одной женщине. Никто из его любовниц не восхищал его так, как она, ни одна из них не в силах была заставить Дмитрия почувствовать высшее наслаждение в минуты интимной близости. И, уж конечно, никто из них не возбуждал в нем столь сильного чувства и желания быть вместе всю жизнь.
За два прошедших года Дмитрий переспал со множеством женщин, но все это был грубый, животный секс, часто граничащий с жестокостью. После близости Дмитрий чувствовал себя опустошенным; секс не приносил ему ни спокойствия, ни удовлетворения. Занимаясь любовью, он всякий раз пытался победить в себе воспоминания о Татьяне, но тщетно. Эта хрупкая девушка с золотистыми светлыми волосами была единственной женщиной, которую он любил. Ее смерть нанесла ему глубокую рану, которая никак не излечивалась со временем и продолжала терзать его душу невыносимой болью.
По силе своей эта боль могла сравниться лишь с ненавистью, испытываемой к Алексу Гордону.
Теперь Дмитрий понимал, что, планируя свою месть, он чуть было не допустил ошибку. Если бы Зайцев сумел прикончить Алекса той ночью, его брат страдал бы всего лишь долю секунды, после чего все мучения для него прекратились бы. Это было слишком милосердным наказанием за все, что он сделал. Дмитрий желал растянуть его страдания на долгие годы, заставив Алекса жить в постоянном страхе, превратив его дни в кошмар, а ночи – в ад.
“Отомстить – это значит ударить своего врага по самому больному месту, – прокаркал ему как-то ночью Октябрь. – Надо заставить его пожалеть о том, что он родился на свет”.
И все же мщение было палкой о двух концах. Для самого мстителя оно могло превратиться в мучительную, навязчивую идею. Алекс Гордон постоянно был у Дмитрия на уме, превратившись в ненавистного, но тем не менее неразлучного спутника. Вот и сейчас, стоя в своем старом парижском кабинете, Дмитрий отчаянно пытался выбросить мысли об Алексе из головы и сосредоточиться на своих текущих делах.
Вылетая из Москвы две недели тому назад, Дмитрий вовсе не собирался в Париж. Местом его назначение был Осло. С тех пор как он стал заместителем Октября, Дмитрий проводил в дороге большую часть своего времени, присматривая за тем, как проводятся операции. В норвежскую столицу он тоже ехал по делам – необходимо было подготовить убийство агента КГБ по кличке Грета.
Она работала в секретариате Министерства иностранных дел и в течение двадцати пяти лет аккуратно снабжала Московский центр секретными документами чрезвычайной важности. В последнее время норвежская контрразведка стала уделять этой женщине слишком много внимания, и было решено заставить ее замолчать, прежде чем станут известны подлинные масштабы предательства. Дмитрий планировал убить Грету в ее собственной квартире, замаскировав убийство под сердечный приступ, однако срочная шифровка Октября заставила его оставить все приготовления и срочно вылететь в Париж.
Два русских диссидента, живших в Швейцарии, должны были встретиться в Париже с несколькими сотрудниками ЦРУ, специально направленными к ним из Лэнгли. Целью этой встречи было составить общий план деятельности инакомыслящих в Советском Союзе. Октябрь в своей телеграмме требовал, чтобы все участники встречи, как русские, так и американцы, были убиты. Впервые за все время службы Дмитрий получил приказ расправиться с американскими агентами.
С тех пор как был приведен к президентской присяге Джимми Картер, Соединенные Штаты снова стали врагом номер один. Слабак-президент служил объектом постоянных насмешек сотрудников Московского центра, однако объявленный им крестовый поход в защиту прав человека в СССР не мог не беспокоить КГБ. Только недавно Картер обменялся письмами с самым известным из диссидентов Советского Союза – Андреем Сахаровым, и принимал в Белом доме второго известного диссидента – Владимира Буковского. Все это необходимо было остановить во что бы то ни стало. Мощный и неожиданный удар мог бы заставить ЦРУ оставить диссидентов в покое.
Телефон на столе Дмитрия прерывисто зазвонил, и он снял трубку. Звонил мосье Дорио, владелец магазинчика антикварного огнестрельного оружия “Мушкетер” с набережной Вольтера. Пока Дмитрий жил в Париже, Дорио был главным поставщиком экспонатов для его коллекции, и поэтому по возвращении в город Дмитрий сразу позвонил ему. Теперь Дорио звонил ему сам.
– У меня есть то, что вам нужно, мосье Морозов, – радостно сообщил Дорио. – Дуэльные пистолеты семнадцатого века. Они принадлежали маркизу Бусси д’Амбуа, убитому в 1627 году на дуэли прямо под окнами дворца кардинала Ришелье.
– Великолепно, мосье Дорио, – сказал Дмитрий. Он весьма гордился своей коллекцией старинного ручного оружия, которая занимала целую комнату в его московской квартире. Он уделял ей по нескольку часов каждую неделю, разбирая и чистя свои ружья, украшенные затейливой резьбой мушкеты и пистолеты.
– Сертификат подлинности имеется? – спросил Дмитрий.
– Конечно, мосье. Когда вы подъедете? Дмитрий посмотрел на часы. Было десять тридцать пять утра, и до обеда, когда должны были поступить первые доклады от его агентов, ему совершенно нечего было делать.
– Почему бы не прямо сейчас? – спросил он.
– Буду очень рад, мосье Морозов. Жду вас. Черный “ситроен” Дмитрия ждал его у подъезда. За рулем сидел Мурад Исламкулов, туркмен с широким, мясистым лицом. Использование шоферской должности в качестве прикрытия для высокопоставленных оперработников было обычной практикой КГБ. Исламкулов был одним из доверенных людей Дмитрия.
– Набережная Вольтера, Мурад, – бросил Морозов, садясь в кабину.
“Ситроен” выкатился из-под навеса, и по крыше его немедленно забарабанили капли дождя. Наружные ворота стали медленно открываться, когда в окнах машины вспыхнул ослепительный синеватый свет. “Молния”, – подумал Дмитрий, и в этот момент какая-то могучая сила приподняла машину над землей и швырнула ее о бетонный забор. Левая сторона смялась как бумажная от удара о стойку ворот, и “ситроен” грузно закувыркался по земле под грохот взрыва.
Наконец машина остановилась; теперь она лежала на крыше, задрав к небу беспомощно вращающиеся колеса, и на Дмитрия обрушилось тяжелое тело Исламкулова. Тело его обмякло, блестящие чернью глаза были широко открыты.
