Как бы то ни было, мистические откровения Агджи продемонстрировали всем, какова цена его заявлениям. Впрочем, еще в ходе следствия стало ясно, что ни одному его слову слепо верить нельзя. Он менял свои показания, как только выяснялось, что факты опровергают те или иные его утверждения. Поэтому перед тем как заслушивать других участников процесса, защита обратилась к суду с просьбой всякий раз выводить Агджу из зала, чтобы он не мог вновь скорректировать свои показания в зависимости от того, что скажут его сообщники из неофашистской турецкой организации «серые волки». Просьба была удовлетворена. Агджа, не устававший месяцами играть новые и новые роли, обрушивал на судебный зал и измученных переводчиков нескончаемые потоки лжи. Иногда по целым дням он отказывался говорить, затем снова прикидывался раскаявшейся овечкой, выражая всем своим видом полное согласие сотрудничать с правосудием. «Я постоянно говорю одну только правду», — заявил однажды в суде Агджа, обращаясь к журналистам и публике, что вызвало в зале гомерический хохот.
Правда, Агджа сам признал как-то, что время от времени прибегает к вымыслам с целью «защитить себя от наветов извне». И председательствующий на суде и прокурор, ведущий процесс, не раз теряли всякое терпение. С. Сантиапики прямо обвинил наемного убийцу в том, что тот мешает суду, «поскольку никак нельзя разобраться, когда он лжет, а когда говорит правду».
Сегодняшнее «признание» Агджи, как правило, прямо противоречило его «правдивым» утверждениям, сделанным вчера. Все больше разрасталась «турецкая версия», то есть по крупицам собиралась истина об исполнении преступления правыми экстремистами из турецкой подпольной группировки «серые волки», тогда как все более невероятными, придуманными выглядели прежние заявления Агджи о некоей «причастности» к данному делу болгарских граждан. Неуверенные, туманные показания Агджи и его неоднократные отказы от прежних показаний свидетельствовали о том, что нарисованная самим террористом картина того, как готовилось и осуществлялось покушение на папу римского, является фальсифицированной с самого начала.
В зале судебного заседания «Форо Италико» с нескрываемой иронией и сарказмом говорили о том «большом шаге вперед», который добровольно совершил Агджа. Еще день назад он наотрез отказывался узнавать самого себя (!) на фотографии, предъявленной ему судом. Эта переходящая все границы ложь обвиняемого заставила прокурора Антонио Марини забыть о хладнокровии; он не просто воскликнул, а закричал: «Сеньор председатель суда. Агджа откровенно лжет! Необходимо заставить его наконец говорить правду!» Потом наемный убийца, подумав, решил признаться. «Да, это я на фотографии», — сказал он судье поникшим голосом.
Агджа, писала римская газета «Мессаджеро», выглядел на суде как азартный игрок, который делает ставки сразу на всех игорных столах. Он пытался спасти свою шкуру любой ценой. Все, что Али Агджа делал в суде, и все, что он говорил, было подчинено одной главной цели — вырваться из тюрьмы. Террорист знал, что именно от судьи Сантиапики зависит, будет ли предложено помиловать его, так как он «оказывал содействие» итальянскому правосудию. И поэтому, когда Агджа понимал, что судья твердо настаивает на ответе на определенные вопросы, террорист вдруг решался сказать чуточку больше, чем говорил до этого. Потом менял свои показания. «Процесс века» в Вечном городе превратился в «позор века».
Никогда еще в истории итальянской судебной практики не случалось, утверждают специалисты, чтобы здание лжи, кропотливо, по кирпичику возводимое одним из главных «героев» процесса, впоследствии было столь беспощадно разрушено самим его создателем. Человек, подобный Али Агдже, прежде ни разу не оказывался в залах итальянского правосудия. К сожалению, Агджа появился на процессе в связи с антиболгарской интригой о покушении на жизнь папы, которая должна была привлечь к себе внимание всей планеты. В результате — и это стало ясно всей мировой общественности — авторитет итальянской юстиции серьезно подмочен. Былую славу можно вернуть, только установив истину. Это значит не только понять, кто вдохновил и вооружил Агджу, но и кто руководил его поступками во время следствия. Тяжко придется правосудию Италии, если оно ограничится только нотариальной констатацией лжи турка. Но даже у судебного процесса первой инстанции, который закончился весной 1986 г. в Риме, имеются некоторые заслуги: прежде всего то, что ложь наемного убийцы разоблачена до такой степени, что ему пришлось самому опровергнуть обвинительное заключение, которое следственный судья столь легкомысленно выдал за свое. Итальянским судебным инстанциям предстоит еще многое сделать: в первую очередь, они должны создать предпосылки для того, чтобы скандальная история связанная с покушением на папу, не попала в общую могилу нерешенных судебных дел.
Римский суд должен был проявить особое усердие в этом расследовании, так как предыдущие фазы процесса вызвали у наблюдателей сильное подозрение в том, что на Али Агджу была возложена предварительная задача стать не только наемным убийцей, но и подсудимым. Ход судебного дела предоставил все основания для того, чтобы сделать заключение: сценарием предусматривались не только выстрелы на площади Св. Петра, но и арест, суд, вызывающее поведение преступника во время судебного следствия. О чем же идет речь?
Одним из самых подозрительных моментов во всей этой истории является способ совершения преступления. Кем бы ни были соучастники Агджи, у него практически не существовало шансов на спасение. Сейчас, однако, сам Агджа дал нам повод считать, что если и существовала какая-то возможность бегства, то его лишили этой возможности сами же соучастники. Напомним, что если в ходе следствия Агджа скрыл факт присутствия на площади Св. Петра по крайней мере еще двух соучастников-турок, то на судебном процессе он признался в этом. Признание обошлось ему очень дорого: и не только потому, что при наличии такого числа турок «болгарский след» стал совершенно невидимым, но и потому, что не было гарантии в том, что возможные сообщники Агджи подтвердят его версию, и прежде всего «болгарский след». Но Агджа не устоял перед судебным расследованием. Он был вынужден признать, что турецкие соучастники, находясь на месте преступления, должны были выполнить определенную задачу — прикрывать его сзади, бросив в толпу в момент выстрелов гранаты для создания паники, что открывало Агдже путь к отступлению. Но почему-то никто из соучастников не бросил их, лишив наемного убийцу и без того минимальной возможности спастись. Подобное поведение кажется странным во всех отношениях, если только не предположить, что задача соучастников заключалась единственно в том, чтобы внушить убийце чувство уверенности в столь отчаянном деле и пообещать ему прикрытие, которое в действительности не было запланировано. Если это верно или хотя бы правдоподобно, то тем основательнее становятся подозрения, что Агджа должен был стать подсудимым.
Во время первого процесса, на котором он выступает как единственный подсудимый, Агджа упорно молчит. Молчит он, причем довольно долго, и уже как приговоренный к пожизненному заключению. И вдруг в мае 1982 г. он в корне меняет свои показания, а на белый свет выплывает «болгарский след». Трудно представить, что эта версия была плодом спонтанной инициативы Агджи: невозможно, чтобы обвиняемый, просидев в тюрьме месяцы, вдруг сделает признание, которое не принесет ему видимой пользы. Более того, рассыпется под тяжестью контраргументов на судебном процессе. Однако его поведение станет ясным, если принять во внимание, что Агджа начал действовать по команде лица, которое тайно пообещало ему пересмотр приговора, или же поддавшись шантажу. В таком случае долгое ожидание в тюрьме остановится объяснимым: его можно истолковать как средство придания достоверности признанию, которое должно было выглядеть как выстраданное и, следовательно, заслуживающее доверия. Или же как ожидание приказа.
Можно возразить, что в таком объяснении что-то не вяжется: если «болгарский след» направляли люди, находящиеся далеко от стен тюрьмы, в которой содержался Агджа, становится непонятным, какие цели преследовал его таинственный вдохновитель, если при первом же препятствии эта история потерпела шумный судебный провал. Однако можно утверждать, что сценарием предусматривался именно такой провал. Само по себе покушение на папу таит в себе дестабилизирующий заряд огромной силы, в частности, против страны, в которой намечено его провести.
Кроме того, не существует никакого несоответствия между дестабилизирующим фактором, достигнутым в результате подобного покушения международного масштаба, и не менее дестабилизирующим эффектом, который в национальном масштабе может быть продолжен путем доказательства абсолютной неспособности государственного института установить истину, несмотря на то, что в его распоряжении имеется наемный убийца. Почему бы не подумать, что провал обвинения, составленного после нескольких лет расследования и ожидания, может быть воспринят как самый сильный и точный удар по институту жизненно важного государственного значения, каковым является правосудие? Почему бы не предположить, что в правых империалистических, и особенно заокеанских, кругах подрыв устоев и престижа демократической буржуазной республики в стране и за ее пределами не является одной из желаннейших целей очередного заговора по — установлению на Апеннинах профашистского режима «твердой руки»? Если это так, то не остается ничего другого, как установить, плохо ли исполнил Агджа свою роль обвинителя на процессе в Риме или же отлично справился с. ролью палки в колесах итальянского государства?
