Ознакомительная версия.
Андрей Троицкий
Дневник покойника
Рабочий день подходил к концу, когда в кабинет хозяина автосервиса, которого друзья звали Мишей, вошел высокий, склонный к полноте человек с портфелем, одетый в летний костюм. Это был известный театральный режиссер Сергей Лукин. Поднявшись из-за стола, Миша шагнул навстречу и, завладев рукой режиссера, долго тискал ее; спрашивал о здоровье и гастролях в Америке. Отделавшись от вопросов, режиссер расстегнул замки портфеля и вытащил конверт. Протянув его Мише, сказал:
– Как и обещал. Два билета на премьеру с моим личным приглашением. Партер. Середина третьего ряда, между прочим. Лучшие места. Через неделю – прошу. Мне известно, что в четвертом ряду за вами будет сидеть член правительства с супругой.
– Господи, я-то думал, вы забудете… – Миша расцвел в улыбке, бережно вытащил из конверта два билета и открытку с приглашением, поднес их близко к лицу, словно хотел поцеловать, но передумал, словно почуял дурной запах, и убрал во внутренний карман пиджака. – Не знаю, как благодарить, дорогой вы мой человек… Жена будет счастлива. Вы же знаете, какая она театралка. Но даже и не мечтала, что Лукин не забудет, лично вручит…
Режиссер поморщился и махнул рукой, мол, слова благодарности – это лишнее.
– Вы отлично выглядите. – Миша сделался деловитым. – Присаживайтесь. Вы на машине? Какие-то проблемы, жалобы?
– Ничего такого. Просто пора масло менять. И еще… Пусть посмотрят. При торможении какая-то мелкая вибрация. Едва заметная.
– Это не смертельно, – Миша кивал головой и улыбался. – Сделаем в лучшем виде. Все будет готово завтра до полудня. Я сам все посмотрю и проверю. А пока могу дать вам машину, чтобы вы доехали до дома. С водителем или без водителя. Как вы хотите?
– Не нужно. – Лукин застегнул портфель. – Я такси возьму. Вы, Миша, проследите, чтобы завтра к двенадцати все сделали. Я хочу на дачу съездить.
Миша проводил гостя до двери, на всякий случай спросил, чем еще может быть полезен. А когда Лукин ушел, снял пиджак, упал в рабочее кресло, забросил ноги на стол и стал снимать и надевать на средний палец правой руки широкий перстень из белого золота, украшенный россыпью бриллиантов.
Под золотым перстнем был другой, татуированный на коже в ту пору, когда Миша последний раз отбывал срок на зоне в пяти тысячах километров от Москвы. Выколотый перстень не отличался ни мастерством, ни красотой. Это был черный прямоугольник в узкой светлой рамке. Наколка имела смысл: ее обладатель отсидел срок от звонка до звонка. Все свои блатные партаки Миша вывел давно, только эта сохранилась. Так, на память о прошедшей молодости.
Хозяин кабинета подумал, что Лукин очень приличный, интеллигентный в лучшем смысле слова человек. Если что пообещал, кровь из носа – сделает. Еще не было случая, чтобы он забыл какую-то мелочь, пустяк: пропуск на кинофестиваль, бесплатные билеты на концерт эстрадной дивы… Один раз привез из Америки антирадар последней модели, другой раз подарил ручку с золотым пером. Дело вовсе не в цене подарков; просто приятно, что такой известный режиссер, можно сказать, мировая знаменитость, помнит какого-то Мишу из автосервиса.
Все-таки правду говорят: мир не без добрых людей. Они встречаются редко, но все-таки еще встречаются. Когда добрый человек умирает или гибнет во время несчастного случая – например, автомобильной аварии, – мир сиротеет, становится беднее. Все это так. Миша вздохнул и утешился мыслью, что на одних хороших людях в рай не въедешь.
Он достал конверт с билетами, разорвал его вдоль и поперек и бросил клочки бумаги в корзину. Снял телефонную трубку, набрал номер и, услышав знакомый баритон, сказал:
– Он только что приходил. Просил поменять масло.
– Ты успеешь?
– Конечно. Все сделаю как надо. Завтра он собирается на дачу. Я к тому, что лучше все это провернуть за городом… Ну, это только мой совет.
– Хорошо, до завтра. Не забудь заправить его тачку под завязку. Наполни запасную канистру. Веселее гореть будет.
– Это не проблема.
В трубке запищали короткие гудки. Миша откинулся на спинку кресла и стал смотреть в потолок. Рабочий день идет к концу. Секретарь собирается домой. Остается подождать еще минут десять, ровно в восемь вечера из торгового зала выйдут запоздавшие посетители и охрана закроет наружные двери и ворота. Тогда он спустится вниз, переоденется в рабочий комбинезон и установит под днищем машины одно довольно простое устройство. Эта штучка поможет режиссеру освободиться от земных тревог, нервных перегрузок, премьерных спектаклей. А также пристрастия к алкоголю и других хронических болезней. От всего сразу.
Миша снял с пальца перстень с бриллиантами, положил его в ящик стола и вышел из кабинета пружинистой походкой энергичного человека, знающего цену времени.
Хозяин дачи Павел Грач задумчиво посмотрел на искусствоведа Линсдей, сотрудницу театрального музея из Нью-Йорка, помолчал немного, потом задал пару вопросов на общие темы, которые требовали таких же общих неопределенных ответов.
Скромный обед подошел к концу, и теперь они вдвоем сидели на просторной летней веранде и пили кофе. С раннего утра Дорис работала в кабинете покойного режиссера Сергея Лукина, читала его дневниковые записи, листала альбомы со старыми фотографиями. После кофе она хотела поработать еще пару часов, а там уже надо в Москву собираться. Грач обещал подвезти ее на своей машине к театру, на девять вечера назначена встреча с другом покойного режиссера, актером Свешниковым. Старик согласился ответить на вопросы Дорис и показать ей альбом с редкими фотографиями.
– Вы уже пишете книгу о моем отце или пока материал собираете? Так сказать, подступаетесь к теме? – Грач, которым после обеда овладела сытая истома, раздавил окурок в пепельнице и задумчиво почесал затылок, словно собирался придумать другой вопрос, глубже и умнее. Но ничего такого в голову не приходило.
– Вообще-то в мои планы не входило писать книгу о Сергее Лукине, – ответила Дорис. – По контракту с издательством я около года работаю над монографией о современном театре и в одной из статей хотела рассказать о Лукине. Это согласовано с издателями. Но после его смерти… Я подумала, что у меня есть интересные материалы о вашем отце. Он – выдающийся театральный режиссер и достоин большего, чем короткая статья в монографии. Хотелось бы обстоятельного рассказа о его жизни и творчестве. Словом, я с удовольствием возьмусь за это дело. Сейчас собираю предварительный материал.
– И большой тираж ожидается?
– Трудно сказать. Но гуманитарные университеты по всему миру наверняка захотят иметь это издание в своих библиотеках. Значит, тираж будет не самым маленьким. В этой книге я скажу спасибо всем людям, кто помогал мне в сборе информации и подготовке книги. И вам, разумеется. В первую очередь – вам.
– Это хорошо… Хорошо, что спасибо скажете.
– Мне не дает покоя один вопрос, – улыбнулась Дорис. – Вопрос деликатный. Не хотите, не отвечайте. Почему вы взяли фамилию матери?
– Все об этом спрашивают. Вам я честно отвечу. Только вы в своей книге напишите именно так, как я скажу. А скажу я вот что. Надо быть благородным человеком. Благородным во всем. И в большом, и в малом. Меня тошнит, когда отпрыски знаменитых людей с пеной у рта орут: знаешь, кто мой отец? Я не хотел всю жизнь оставаться в тени отца. Не хотел, чтобы люди говорили: вон сын Лукина пошел. Я не ждал и не жду от жизни никаких поблажек лишь потому, что мой отец знаменитый режиссер. Да, так и напишите: Грач не хотел налаживать благополучную жизнь, пользуясь его именем. Потому что у меня есть совесть. И принципы. Хотя многие люди в наше время считают эти понятия старомодным пережитком. – Он хотел еще что-то добавить, но промолчал.
В просветах между облаками появилось солнце. На пологом склоне, спускавшемся в низину, стали четко видны дикие фиолетовые цветы с высокими стеблями. Водная гладь реки заиграла металлическим блеском. На другой стороне Оки замер в вечном сне сырой хвойный лес. «Наверное, Лукин сидел здесь, на веранде, наблюдая за этим сонным лесом, за плавным изгибом реки и дикими цветами, стебли которых качал ветер», – подумала Дорис. Из состояния задумчивой созерцательности ее вывел голос Грача.
– Вообще-то я думаю поскорее расстаться с вещами отца, – он отхлебнул кофе. – Не потому, что мне деньги нужны так, что хоть в петлю полезай. Нет… На жизнь хватает. Но тут понимать надо, что ситуация деликатная. Любая вещица напоминает мне о нем, бередит душу, причиняет боль. Я человек чувствительный, сентиментальный. К чему мне лишние страдания, когда жизнь и так не сахар? Вы видели кресло в большой комнате? Ну, с бордовой плюшевой обивкой и бахромой? Если нравится, могу уступить для театрального музея. По разумной цене.
Ознакомительная версия.
