Владимир Кашин - Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3)

Владимир Леонидович КАШИН

ТЕНИ НАД ЛАТОРИЦЕЙ

Роман

("Справедливость - мое ремесло" - 3)

Авторизованный перевод с украинского А. Тверского

Художник Николай Мольс

Владимир Кашин - автор многих произведений, повествующих о

работе сотрудников уголовного розыска.

В романах "Приговор приведен в исполнение", "Тайна забытого

дела" и "Тени над Латорицей" он рассказывает о принципиальных,

мужественных работниках милиции, стоящих на страже социалистической

законности.

В. Кашин - лауреат премий МВД СССР и СП СССР за цикл романов о

советской милиции "Справедливость - мое ремесло".

________________________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ:

I. В ночь на шестнадцатое июля. ( 1 2 3 4 5 6 )

II. Шестнадцатое июля. ( 1 2 3 4 5 )

III. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 4 )

IV. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 4 5 )

V. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 4 )

VI. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 4 5 6 )

VII. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 )

VIII. После шестнадцатого июля. ( 1 2 3 4 )

________________________________________________________________

I

В ночь на шестнадцатое июля

1

Павел вспоминает все так отчетливо, словно это было вчера...

Вот идут они по улице. Апрель. Таня одета в светлый комбинированный плащ из искусственной кожи. А на его куртке неисправна "молния", и он, проклиная все на свете, который раз с трудом и подолгу застегивает ее, а она снова и снова расползается в одно мгновение. В конце концов приходится бросить это безнадежное занятие. Куртка нараспашку - и бог с ней, так даже приятнее: весенний холодок охватывает его, и от этого становится весело и озорно.

Таня без умолку рассказывает какие-то смешные истории, перепрыгивая через лужи и все время поглядывая по сторонам. Конечно же ей хочется знать, нравится ли прохожим ее плащ.

"А он такой лохматый, физиономия сизая от бритья, и сопит, сопит. Представляешь, жалобно так говорит: "У меня аденоиды, совсем дышать не могу". А я ему на полном серьезе: "Вы горящую спичку засуньте в ноздрю, все волоски сгорят - и сразу легче станет!"

Да, с нею не соскучишься! На весь вечер хватит.

- Рядовой Онищенко!

...Павел тряхнул головой, очнулся от воспоминаний. Голос сержанта Пименова был негромким, но в нем звучали сердитые нотки.

Онищенко невольно вперил взор в ночную мглу и сжал автомат.

Однако окрест не было никаких признаков чепе. Дышала истомою теплая украинская ночь. Над Тиссой дремали кусты и деревья, увитые и опутанные диким виноградом и поэтому похожие на богатырские шапки или головы. Акации, клены и грабы даже днем едва виднелись из-под густой виноградной листвы, а сейчас и вовсе утонули в сплошной черноте леса.

Глядя на эти живые курганы, на причудливые тени, которые отбрасывали они при лунном свете, Павел вспомнил пушкинского Руслана, сражавшегося с огромной головой богатыря.

- Спишь на ходу? - спросил сержант.

Павел промолчал.

- Гляди в оба! - сказал Пименов, кивая на увитые виноградом деревья. - Здесь для нарушителя лафа!

Пименов, который все время шел впереди и как старший наряда особенно внимательно рассматривал взрыхленную контрольно-следовую полосу и чутко вслушивался в равномерные всплески воды у берега, и представления не имел о том, что терзает душу рядового Онищенко.

Молодой пограничник подумал: "Руслан дрался с одной головой, а здесь их десятки. Но легче управиться с сотней сказочных чудовищ, чем разобраться с одной Таней. Своенравная девушка, способная на неожиданные поступки и на всякие выдумки..."

"А когда мы выходили с ним из самолета..."

"Таня, - сказал он ей тогда, - все, что слушаю вот уже три часа, очень оригинально и интересно. Но извини, пожалуйста, нет ли у тебя другой записи? Более содержательной?"

Нет, не надо было ему это говорить. Она надулась.

"Если месье настроен вести в такую погоду умные разговоры, я посоветовала бы ему отправиться в клуб, там он найдет для себя сколько угодно духовной пищи. Впрочем, надеюсь, он еще не окончательно потерял веру в мои скромные силы... Смотри, вон там, впереди - белая линия. Вон там, на асфальте, видишь, очерчено мелом?.."

"Вижу... Тань, я не хотел тебя обидеть, но у меня от смеха уже челюсти болят. Дай им отдохнуть".

"Мужчина, не перебивай!.. Так вот, как только я пересеку эту линию, стану другой - хочешь эксперимент? Не спорь - хочешь! Итак, - произнесла она торжественно, - метаморфоза двадцатого века! Смертельный номер. До черты осталось шагов пятнадцать... четырнадцать... пять... три... Гаснет свет, грохочут барабаны, дети теряют сознание..."

Они уже стояли у самой черты. Павел пожал плечами, засмеялся и вошел в "зону".

Таня шагнула следом за ним. Лицо ее в одно мгновение стало серьезным, даже печальным. Павел с удивлением заметил, что между бровями появилась у нее морщинка. Переход был такой резкий и неожиданный, что у него перехватило дыхание. Перед ним стояла другая, какая-то постаревшая, чужая Таня. Он словно впервые увидел ее.

"Павел, - произнесла она ласково, словно боясь обидеть его, - я прошу простить меня за все цирковые номера - те, что были, и те, что будут. Мне иногда трудно объяснить свои поступки. Возможно, просто хочется быть легкой в обществе и вообще казаться проще, чем на самом деле. Я не знаю, что именно тебе нужно..."

"Ты мне нужна такая, - уверенно начал Павел, - такая, как ты есть... А ты..."

"Хорошо. Если так - скажу тебе все. Жалко, времени мало - у перехода я выйду из "зоны".

"Тогда лучше постоим".

"Нет, я долго не могу... - Голос ее вдруг стал жестким, злым. - Я с детства завидую людям, которые умеют молчать, умеют терпеть рядом с собой людей более заметных, умеют не терять достоинства и уверенности в себе, одеваясь просто и немодно, - я завидую их силе духа. Завидую, но быть на их месте не хочу. Я требую внимания. Внимания - любой ценой! Я презираю тех, кто не требует внимания к себе. И восхищаюсь ими. За то, что они могут не нападать первыми. Пока все. Впрочем, я еще успею прочесть тебе строки, которые люблю, и мы больше никогда не вернемся к этому разговору".

Она прочла неизвестные Павлу стихи. Потом они спустились в подземный переход. Молча перешли на противоположную сторону улицы.

"Мне пора, - с веселостью, которая опять-таки была неожиданной, сказала Таня. - А ты иди и ешь свои антрекоты". Павел не успел опомниться, как она была уже на подножке троллейбуса. Странно: собирались ведь поехать еще в Гидропарк...

Видел, как прошла вперед по салону, даже не повернув голову к окну.

Троллейбус гулко хлопнул створками двери и покатил вперед.

Целую неделю после этого он не мог ее найти. Где она была все это время, не знает Павел до сих пор.

...Так было. А сегодня он, молодой воин, впервые заступил на пост, впервые встал на охрану государственной границы. Наряды на самой заставе уборка помещений, работа в подсобном хозяйстве - все это осталось позади, и он вздохнул с облегчением, когда осознал себя настоящим пограничником. И, отправляясь в свой первый ночной дозор, почувствовал, что военная служба началась для него по-настоящему и ничто не изменится в его жизни на протяжении двух лет.

Понимая, что служба в армии - необходимая и естественная обязанность каждого юноши, он все же внутренне запротестовал, когда сам оказался в жестко регламентированной обстановке пограничной заставы.

И надо же! - произошло это как раз в то время, когда они с Таней приблизились к разрешению самой главной проблемы. Хотя, по правде говоря, все казалось им тогда самым главным. И кто знает, когда смогли бы они разобраться во всем до конца...

Первые дни службы для любого новичка - не пряники с медом. Но если ты еще думаешь, что судьба не вовремя одела тебя в шинель, тогда и вся служба - два года - покажется нескончаемо длинной.

Перед глазами Павла все время проплывали разные картины, главными героями которых были они с Таней. Эпизоды их жизни, в которых все было известно наперед, несмотря на это, казались интересными.

Таня теперь всегда была с ним: на спортивной площадке оценивала его ловкость, в тире маячила рядом с мишенями, и вряд ли это помогало ему метко стрелять. Наверно, только на кухне не мешало ее присутствие, а ему частенько выпадал такой наряд. Чистить картошку или мыть бачки - разве найдется более женское дело! Делал его Павел механически, предаваясь воспоминаниям, пока старший по наряду или повар не кричал ему в самое ухо: "Онищенко, не бросай кожуру в котел!"

В любую минуту он мог подумать: "А что сейчас делает Таня? Где она? С кем? Сколько парней около нее увивается? Одного отвадит, другого, а третьего... А может быть, третий сам будет холоден с ней?.."

Он скучал не только по ней, но и по друзьям, и по своему двору, который казался ему когда-то несуразным, неприветливым, а теперь - милым и уютным. А родное метро! Вдыхая чистый и душистый лесной воздух, он мечтал снова захлебнуться скипидарным запахом подземных станций.