Ознакомительная версия.
Сейчас он уже и не помнил, с чего все началось.
Сначала это было что-то незаметное, подспудное, скрытое за пеленой обыденности, еле уловимое, почти неощущаемое, вроде назойливой и еще только предчувствуемой зубной боли, что-то неприятное, тревожащее. Он чувствовал чье-то незримое, но все более явственное присутствие, чьи-то взгляды – пристальные, неотступные, чьи-то шаги за спиной – еле слышные, но все более отчетливые.
Он часто останавливался, оборачивался, всматривался в лица прохожих. Но это были равнодушные лица усталых, спешащих по своим делам людей, безразличных ко всему, что не входило в круг их привычных повседневных забот. И только раз среди этой толпы, он отчетливо увидел направленный на него взгляд. Он рванулся к нему, расталкивая прохожих, стараясь не упустить, настичь эти глаза, но вокруг снова были безучастные пустые лица…
Долго потом чудился ему этот взгляд, казалось, что темные, почти черные глаза неотступно следят за ним. Он помнил только эти глаза. Ни лица, ни фигуры восстановить в памяти не удавалось. Это была женщина… Бледное лицо, темные волосы. Но ничего более отчетливого, ясного. Словно во сне, чувствуешь, ощущаешь, но не можешь ухватить руками…
Утро было обычным. Таким же, как и остальные триста шестьдесят четыре, включая выходные, или триста шестьдесят пять, если год – високосный.
Менялся только пейзаж за окном. Сегодня, впрочем, как и вчера, и еще пару месяцев после, в оконной раме - осень. И в это время года лучше всего просыпаться на даче - за окном шелестят березы, подсвеченные мягким сентябрьским солнцем, воздух прохладный и свежий, пахнет вчерашним дождем и влажной травой, и стоит такая тишина, что слышно, как в стекло бьется муха, одуревшая от последнего осеннего тепла.
Но в то осеннее утро Максим проснулся в квартире, оставшейся после родителей, на четвертом этаже пятиэтажки, называемой в городе «профессорским домом», - здесь издавна селились преподаватели местного университета, - втиснувшейся в небольшое пространство между офисными зданиями в самом центре города. За окном раздавался надоедливый лязгающий скрежет трамвая, оглушительно гудели автомобили, небольшой заасфальтированный квадрат перед домом был заставлен машинами, и нескольким чахлым деревцам, высаженным на приютившейся где-то сбоку крошечной детской площадке, явно не хватало воздуха и света, и они пожелтели задолго до наступления осени.
Все-таки права Светлана – нужно переезжать. Но он не находил в себе сил расстаться с привычной и уютной обстановкой родительской квартиры: с ее звуками – скрипом старых половиц, глухим хриплым боем настенных часов, с ее запахами – старых отцовских книг, маминых вязаных салфеток, с этим прохладным полумраком отцовского кабинета, в котором Максим засиживался допоздна, и иногда ему казалось, что сейчас за его спиной скрипнет дверь, и своей шаркающей походкой войдет отец и скажет что-нибудь ободряющее как в детстве…
Нужно на кладбище съездить. Все некогда… Максим вздохнул, выглянул в окно, машины жены на площадке не было. Значит, уехала рано. А может, и не ночевала дома.
Он пошел на кухню. Сварил кофе. Последнее время он часто завтракал один. И, пожалуй, хотя он не желал себе в этом признаваться, это его устраивало. По крайней мере, не нужно мучительно искать тему для разговора. Последнее время он не знал, о чем ему говорить с женой.
Он постоял перед зеркалом, потрогал гладко выбритые щеки, поправил галстук. Нужно ехать в офис, он не любил опаздывать. Точность и пунктуальность – скучные, но необходимые понятия. Внушить подчиненным уважение к дисциплине и порядку способен только личный пример. Бесполезно бороться с опозданиями, если опаздываешь сам.
Нужно ехать, но что-то удерживало его. Нарастающая напряженность последних дней должна принять какое-то новое направление - он чувствовал это особенно сильно в это утро, чувствовал и ждал.
Раздался телефонный звонок. Он рывком снял трубку, приготовившись к тому, что сейчас же, сию минуту разрешит эту напряженность, уничтожит это неудобство, досаждавшее ему столько времени.
В трубке снова молчание…
- Послушайте, - он старался говорить спокойно, не повышая голоса. – Я знаю, что это опять вы! Почему вы преследуете меня? Что вам нужно? Почему вы прячетесь? Я хочу поговорить с вами. Давайте встретимся. Скажите, где и когда… Я хочу…
В трубке раздались короткие гудки.
Это привело его в бешенство.
– Черт, черт! – заорал он. Пушистый кот Васька, его любимец, посмотрел на него с удивлением, и, задрав хвост, наутек бросился под диван. Год назад Максим принес домой тощего мокрого котенка. Кот отъелся, повеселел, оказался на редкость смышленым, и его выходки часто смешили Максима. Но сейчас ему было не до смеха.
В ярости он отшвырнул телефон. Аппарат, ударившись о стену, раскололся на части и разлетелся по комнате. Это еще больше его разозлило. Аппарат был очень дорогим, стилизованным под старину, в прошлом году Макс привез его из Лондона…
Он вдруг почувствовал, что вот так же, по частям, в любую минуту может расколоться его жизнь. Так же, как двенадцать лет назад…
* * *
Дождь в ту ночь лил как из ведра, трамваи уже не ходили, денег на такси у него не было, и пока он добрался до дома, он вымок до белья, мелко дрожал и стучал зубами.
Дверь открыла мама. Всплеснула руками.
- Максимушка, что случилось? Откуда ты? Мы не ждали тебя!
Вышел отец, взъерошенный, с очками на большом лбу.
- Почему ты не сообщил, что едешь?
Максим взглянул исподлобья, ничего не ответил, скрылся в своей комнате.
Отец стал звонить Лемеховым и Павловым. Затем, шаркая разношенными шлепанцами, подошел к матери, которая стояла у двери в «детскую», так они до сих пор называли комнату сына, шепотом сказал:
- Володя и Николай в таком же состоянии приехали, ничего не рассказывают. Анна Ивановна говорит, что Николай рыдает, бьется в истерике: Нина пропала в тайге.
- Ниночка?! - ахает мама. - Как же так, Олег?
- Говорят, родителей Нины вызвали сегодня утром, они первым же самолетом улетели. Нам не стали сообщать, чтобы понапрасну не тревожить.
Мама качает головой, зовет:
- Максим, Максимушка! Открой, сыночек! Давай поговорим.
В ту ночь он так и не отозвался.
Всего несколько месяцев назад Макс Градов был обычным старшеклассником, немного восторженным, немного романтическим юношей, всеобщим любимцем с каштановыми кудрями и румянцем во всю щеку. Но неожиданно для всех сразу после выпускных школьных экзаменов, он собрался в несколько дней и уехал в Сибирь, в геологическую экспедицию. Вместе с ним уехали его одноклассники - Володя Лемехов, Коля Павлов и Ниночка Демина. Родители ребят не смогли противостоять этому дружному упрямому натиску молодежи…
Максим присылал домой короткие письма, написанные на обрывках бумаги, пахнущие дымом и тушенкой. Писал, что нашел свое призвание и поэтому очень счастлив, что навсегда заворожен тишиной бескрайних сибирских лесов, что всю жизнь мечтает посвятить освоению неосвоенного и тому подобный юношеский, наивный и трогательный вздор.
Мама Максима Ирина Михайловна очень переживала за сына, а отец - профессор математики Олег Александрович Градов - вслух возмущался, ведь он так рассчитывал, что сын пойдет по его стопам, посвятит себя науке, но втайне очень гордился, что его домашний мальчик где-то за тридевять земель спит у костра и неделями не снимает сапог, что он стал таким самостоятельным и сам зарабатывает свой нелегкий хлеб.
И вдруг это внезапное возвращение, это молчание…
Утром Максим вышел из «детской», хмуро поздоровался с встревоженными родителями, не спавшими всю ночь, долго стоял под душем. На завтрак попросил любимого клубничного варенья, намазывал его на толстые куски батона, которые отламывал руками, ел шумно, набивая рот, а глаза казались пустыми, невидящими.
Он стал другим, никто не узнавал в нем прежнего доброго и открытого парня. Каштановые кудри были безжалостно острижены, под неопрятной щетиной исчез прежний румянец.
Целыми днями он лежал на диване в своей комнате, не разговаривал с родителями, не подходил к телефону. Уходил из дома, пропадал на несколько дней, стал выпивать. Уговоры отца и слезы матери оставляли его равнодушным.
Родители, не понимали, что происходит с их прежде таким милым интеллигентным мальчиком и совсем отчаялись.
Однажды, после очередного исчезновения, пьяный, в разодранной рубашке, Максим появился в дверях.
Отец, измученный бессонной ночью, встретил его на пороге.
У профессора дрожало лицо, он то снимал, то снова водружал на переносицу большие в темной роговой оправе очки.
- Ты не хочешь работать, - начал он срывающимся голосом, - не хочешь учиться, ты пьянствуешь, ты позоришь семью, своим поведением ты убиваешь мать, мне уже стыдно у себя в институте показываться, стыдно людям в глаза смотреть!
Ознакомительная версия.
