Марк Вайс - Имя Бога (готичный детектив)

«По сообщению нескольких русскоязычных блогов, костариканский художник Гильермо Варгас Абакук подобрал на улице бездомного пса и привязал его к стене в художественной галерее, чтобы посетители выставки могли воочию наблюдать, как пес умрет от голода и жажды. Это произошло в Galeria Codice в Никарагуа.

В поимке пса помогали дети, которые получили от «художника»-убийцы деньги за помощь. Некоторые посетители просили освободить пса, но им отказали.

Узнав об этой «художественной акции», возмущенные люди призвали растерзать самого художника дикими псами и собрали в Интернете более миллиона подписей протеста. Однако вскоре выяснилось, что это газетная утка, и пес вовсе не умер. Более того, даже не голодал. И привязан был не весь день, а только три часа в сутки, а остальное время проводил во внутреннем дворике галереи. Всё это время художник кормил его собачьей едой. В конце концов, пёс неожиданно для сторожей выскользнул через главную дверь и успешно сбежал. А проект художника был посвящен проблеме бродячих собак, о чем и сообщила галерея Codice. Тем не менее…»

Ноутбук, который еще полчаса назад честно предупредил меня, что аккумулятор разряжается, подмигнул на прощание и отключился. Я раздраженно прихлопнул крышку. Интересно, кто-нибудь вообще думает, что пишет? Конечно, как журналист я верю в свободу слова, только… Впрочем, сейчас дело не в этом, а в том, где бы найти что-нибудь почитать.

Ни одна из вагонных розеток с устрашающими молниями и заманчивой надписью 220 V не работала, и я заозирался в поисках какого-нибудь томика поувесистей, но в нашем купе все спали. А я опять мучился от бессонницы. Ну дайте же хоть что-нибудь почитать, а?

И как только я додумался не взять с собой хоть самого завалящего детектива или пары-тройки толстых журналов… Не хотелось тащить – вот в чем дело. Только лучше уж тащить, чем вот так маяться: мало того, что невозможно уснуть, так еще и здоровая любовь к чтению, которую тщательно прививали мне родители, превратилась у меня в манию. Я читаю постоянно, все, что попадется на глаза, даже руководства к средствам для чистки унитаза и надписи на заборах – кстати, среди них встречаются совершенно гениальные.

И да, конечно – нужно было лететь самолетом. Только дело в том, что я их не выношу. Как и разговоры об аэрофобии, которая, по-моему, явление того же рода что и история с несчастным псом. У меня лично никакой фобии нет, однако я терпеть не могу зависеть от кого-то и чувствовать свою неполноценность. Моя мама считает, что странно слышать это от человека, который совсем скоро разменяет четвертый десяток, но положа руку на сердце: разве вы чувствуете не то же самое, когда сначала умираете от боли в ушах, потом висите на высоте 10000 метров, истово надеясь на алкоголика-пилота, а под занавес блюете в пакеты, любезно предоставленные компанией в обмен на ваши денежки?

Почти все, кому я это говорю, со мной соглашаются, и только мама твердит, что в сыновья ей достался инфантильный, себялюбивый и удивительно склочный экземпляр хомосапиенса.

Я громко откашлялся – как всегда, когда накатывает злость. Над этой привычкой смеются все мои знакомые – даже те, которые сами грызут ногти или без конца тянут в рот все что ни попадя, от ручек до галстуков. Ну и пусть, привычно подумал я, кашлять гораздо изящнее, чем, допустим, ковыряться в носу.

Однако моя соседка на полке напротив была бы, наверное, другого мнения, если бы проснулась окончательно. Но она, услышав резкий звук, только приподняла на секунду тяжеленные ресницы, вздохнула и заснула опять. Удивительно красивое создание, сотый раз подумал я. Ее даже антураж не портит – разнокалиберные полные и початые бутылки, подозрительно пахнущие свертки и тапки, а также сосед с верхней полки, похожий на ехидну в гибернации.

В поезд я вскочил в последнюю минуту, и к себе в купе поначалу даже не заходил – пришлось, сунув купюру проводнику, обосноваться в рабочем тамбуре: все, кто мог, позвонили мне на мобильный и педантично выносили мозги до тех пор, пока трубка, наконец, не села. Тогда я облегченно вздохнул и ритмично ударяясь обо все вертикальные поверхности, побрел в вагон-ресторан. Состав несся на всех парах, и это было удивительно приятно: передвигаться по земной поверхности со сверхъестественной скоростью. Хотя если смотреть с самолета, наш поезд наверняка похож на огромную, неторопливую, хорошо отдрессированную змею…Я вспомнил Ромку Цыганенка, крошечного, смуглого и страшно замурзанного мальчишку из огромного частного дома, щедро обвешанного жестяным кружевом – сколько раз я с завистью щурился на эту причуду архитектурной мысли с пятого этажа нашей скучной госплановской новостройки!

Цыганенок умел рассказывать совершенно невероятные байки. Сейчас, наверное, стал как все – важным пузатым дядькой из Ассоциации Ромов1 Молдовы, но тогда… тогда он с гордостью носил свое прозвище, а вечером, когда наша компания – я, Борька Шейнфельд, Коля Володько, Гешка Петров и похожая на киношную Золушку Наташа Чебан – усаживалась вокруг жутко смердящего костра, который мы упорно разводили в старом ведре от битума, и Ромка рассказывал свои сказки. Больше всего нам нравилось про змея:

– … и была у того Лекса мама – не простая цыганка, а сербиянка, и был у нее брат одноногий. Все называли его Стефан, но и все знали, что это имя – не его, а одного цыгана мертвого. Стефан убил его из-за одной красавицы, а имя себе забрал. А красавица все равно от горя умерла. А этот Стефан ездил в Румынию, в горы, к старому колдуну, и вернулся с корзиной квадратной. Говорят, там сидел змей, которого дал ему колдун, и этот змей мог убить любого, кто встанет Стефану поперек дороги. За этого змея Стефан отдал колдуну свою душу, чтоб тот мог отнести ее черту. А другие болтали, что сам Стефан научился превращаться в змея…

– Ромка, ну как же это может быть? – в ужасе шептала Наташа.

– А вот как: из ноги у него вырастал толстый хвост, и весь он становился страшной невидимой анакондой…Так, видно, и было, потому что этот Стефан всю семью кормил ихнюю, хотя сам и не работал, и не воровал, и не просил. Говорили, ночью он делался змеем, душил кого хотел, а его богатства себе отбирал. А душа колдуну доставалась…

– Эй, осторожней! – на очередном повороте в очередном тамбуре я упал в объятия бородатого мужика

– Прости, друг, – от души повинился я, но мужик посмотрел недоверчиво и прощать меня, похоже, не захотел.

Ну и черт с тобой, подумал я, распахнул дверь и наконец увидел ряд твердых от крахмала скатертей.

– Пивка? – понимающе улыбнулся парень в белом халате.

В общем, так и вышло, что когда я дошел до своего купе, там все уже спали.

Конечно, никто не заставлял меня ехать в этот пресс-тур, однако поездку в Прагу я пропустил, пока был в Питере, а тупо сидеть в офисе и смотреть на помеченные мировым финансовым кризисом лица коллег совершенно не хотелось; к тому же, на носу было бабье лето, и меня неудержимо тянуло на свежий воздух. Поэтому, когда все с ужасом стали отбрыкиваться от поездки на нашумевший археологический раскоп в братской Молдове, я схватился за командировку обоими руками. В прямом смысле слова.

Шеф аж опешил – не ожидал от меня такого рвения.

– День вина там только через четыре недели, – заметил он.

– Ну, значит, придется там жениться и застрять до тех пор. А хоть на медовый-то месяц отправите меня в какое-то приличное место?

– Приличное тебе место… – привычно завел шеф – он считал себя страшно остроумным.

Но я уже бежал в бухгалтерию. Все формальности уладились как никогда легко и быстро, и вот теперь я сидел в купе и глазел на свою попутчицу, которая была похожа на Одри, Анжелину и Синди Кроуфорд одновременно. Причем грима на ней не было ни грамма – уж в этом-то я разбираюсь. И она преспокойно спала на жесткой вагонной полке, укрывшись клетчатым казенным одеялом и ворохом каштановых локонов – просто невероятно, как только ее угораздило оказаться в нашем дрянноватом лязгающем и вибрирующем от старости поезде? Золотая карета с парой дюжих молодцев на запятках была гораздо больше в ее формате и отлично подошла бы под браслет – массивный, на пряжке, отделанный камнями. Такой могла бы носить царица Медной горы или древний воин-мародер. Единственным изъяном мисс совершенство была, на мой вкус, ее старомодная бледность. Хотя, может, все дело в освещении? Еще и луна сегодня полная, потому-то мне и не спится.

Тоска.

Того, кто придумал бессонницу, следовало бы похоронить заживо. А потом вбить в него кол, а потом… я с упоением колесовал длинного, вялого, липкого, извивающегося изобретателя бессонницы, потом четвертовал его, потом сжег на медленном огне, однако все это никак не помогало мне справиться с жаждой мести. К тому же, этот гад упорно не желал подыхать. Тогда я решил взглянуть ему в глаза – узнать, чего он по-настоящему боится, и всматриваясь в неуловимые, постоянно меняющиеся черты врага, вдруг понял, что держу за горло самого себя. Это было мое лицо, и это было чудовищно, дико, невыносимо, поэтому все вокруг начало с грохотом рушиться, оглушительно лопаться и хохотать разнокалиберными голосами.