Пузин Леонид
ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ
Утро не обещало ничего особенного — старший следователь муниципального отделения милиции майор Брызгалов рассеянно перекладывал бумаги из левого ящика письменного стола в правый. Совершенно ненужная ему справка, естественно, не находилась — майор начинал потихоньку злиться, что и являлось основным побудительным мотивом затеянных им бессмысленных поисков: слегка рассердиться, обвинив в беспорядке влюблённую в него секретаршу Зиночку, сделать ей ехидное замечание — словом, всё, чтобы нарушить благолепие прозрачного августовского утра. Однако на этот раз майор не успел довести себя до нужного градуса, выговора Зиночка не получила — очарование осеннего утра нарушил прозаический телефонный звонок:
— Слушай, Геннадий Ильич, — особенный «предпенсионный» голос полковника Зубова, — у меня тут такое дело… да, оперсводка по городу у тебя?
— Нет ещё. Сейчас заберу у Зиночки.
— Погоди, Геннадий Ильич, успеешь. Тут понимаешь…
Вслушиваясь в прерываемое слабым потрескиванием сопение полковника, Брызгалов отлично понимал: Андрей Сергеевич сейчас попытается взвалить на него очередное безнадёжное дело — или, на профессиональном жаргоне, «висяк». Нет, не напрасно сквозь умытую вчерашней грозой листву солнце брызнуло на стол майора стайкой игривых зайчиков — судьба-злодейка! Которая — по многолетнему опыту майора — с удивительным постоянством выбирает такие вот солнечные (особенно — после ненастья!) дни для своих глумливых ухмылок. Ах, если бы он успел, нарушив безмятежность августовского утра, несправедливо придраться к Зиночке! Тогда бы, возможно…
— Андрей Сергеевич, я — весь внимание.
— Знаю, майор, я твоё «внимание». Прикидываешь уже, небось, как повежливее да половчее отделаться от висяка, который я будто бы — не перебивай, Геннадий Ильич, не перебивай! — намерен на тебя спихнуть? Но и ты меня тоже знаешь: много я тебе за пятнадцать лет по-настоящему дохлых висяков подсунул? А?
— Случалось, Андрей Сергеевич, вспомните — в восемьдесят девятом? Да и в девяносто первом — тоже… А уж в девяносто четвёртом…
— А ты бы ещё вспомнил что-нибудь поновей: эдакое — с "дореволюционным" стажем! Нет… тут, понимаешь, Костенко… из транспортного отдела… ты ведь с ним хорошо знаком…
Ещё бы! Худого, длинного — "дядя, достань воробушка!" — старшего лейтенанта Виктора Костенко мог не знать разве что какой-нибудь двоечник-практикант, да и то — от силы, день или два.
Транспортная милиция: железнодорожный вокзал, сортировочная, склады, депо, забитые списанным подвижным составом многие километры ржавеющих подъездных путей — бомжи, алкоголики, проститутки, наркоманы, шпана, ворьё — редкий день, чтобы без трупа. Раскрываемость, конечно, хорошая: со своим контингентом Костенко особенно не церемонился — да и то: большинству его "подопечных" было, в общем-то, безразлично "париться" на зоне или "доходить" на воле. Но это — когда касалось своих: бесприютных, убогих, сирых. Однако стоило во владениях старшего лейтенанта обнаружиться трупу мало-мальски известной личности — образовывался самый безнадёжный, самый глухой висяк из всех, время от времени подбрасываемых майору судьбой.
— Спасибо, Андрей Сергеевич… "удружил"… мне только костенковских не хватает… у него же там… надеюсь, не с телевидения? Или — не дай Бог! — не из Думы? — с нарочитым испугом воскликнул Брызгалов.
— Что, майор, сдрейфил? Совсем меня за злодея держишь? — добродушно огрызнулся Зубов, — Некий Бутов — Игорь Олегович. В июле девяносто восьмого — ты должен помнить… ну, это — с девицами. Наш прокурор тогда — ну, ты же знаешь товарища Люмбаго! — пообещал его лет на пять законопатить, не меньше… Но скоро выяснилось, что обе девицы уже совершеннолетние и сами вели себя, мягко сказать, небезупречно… Так что — спустили на тормозах… Как прокурор ни рыпался…
Геннадий Ильич, разумеется, помнил. Хотя по службе ему не приходилось заниматься растлениями и изнасилованиями, но эта пикантная история нашумела так, что все женщины в их управлении с полгода потом ещё вдохновенно сплетничали. Смаковали, шушукаясь по углам, особо лакомые подробности и детали. В большинстве — выдуманные.
— И что же, Андрей Сергеевич, вы полагаете — наконец-то нашёлся мститель? Который дал-таки укорот этому мерзавцу?
— Ну, зачем же, Геннадий Ильич, так прямолинейно? Ну, любит — тьфу ты, любил! — Игорь Олегович женщин весьма своеобразно — и сразу же он у тебя мерзавец? — тоном профессионального оппортуниста прокомментировал полковник. — Ведь прокурор-то наш, помнишь, прямо-таки землю рыл, чтобы его хоть малость зацепить! Чтобы если уж не законопатить на зону, то хотя бы упечь в психушку! И всё равно — строго добровольно, только с совершеннолетними — ничего у него не вышло. Так что в этом отношении Игорь Олегович перед законом чист.
— Знаю, Андрей Сергеевич, я это "строго добровольно"! — непонятно, почему завёлся Брызгалов. — Нет, были, наверное, чокнутые, которым такое нравилось — ведь иную женщину сам чёрт не поймёт порой! — но, думаю, мало. А в основном — платил. Да любая из наших вокзальных дурочек за полста "зелёных" согласилась бы и не на такое! А для Бутова пятьдесят долларов — не деньги. Вот, стало быть, и позволял себе…
— Ладно, майор, остынь, — перебил полковник, — если даже и за "зелёные" — нам-то что? Это у налоговой инспекции пусть голова болит. Или у депутатов — которые проституцию до сих пор пускают "на самотёк". Нет, Геннадий Ильич, совсем бы я месть исключать не стал, но, думаю — маловероятно. И уж если месть, то, поверь старику — не из-за этих женщин…
— Так, Андрей Сергеевич, я и знал… Если от Костенко — добра не жди… Навесите на меня сейчас, а через две недели сами же будете стружку снимать… — страдальчески вздохнул майор.
— С тебя снимешь! Тоже мне — сирота казанская! А зубы-то — будь здоров! — поощрительно отозвался Зубов. — Нет, Геннадий Ильич, зря утешать не стану — по-моему, дело сложное, но не висяк. Кожей чувствую, что концы найдутся. Подумать как следует, да и побегать тебе, конечно, придётся, но ты же у нас лучший сыскарь. Как говорится — от Бога. И если не ты — то кто же? Трегубову это не по зубам. Не говоря уже о Костенко. Так что, майор, преамбулу можешь считать законченной, перехожу к сути.
Из сообщений полковника следовало, что труп Бутова ремонтные рабочие нашли на рассвете — в лесополосе, в каких-нибудь тридцати, тридцати пяти метрах от железнодорожного полотна и в полукилометре от платформы "Здравница". При паспорте, швейцарских часах, кредитной карточке — и без гроша в кармане.
— Но ты же, Геннадий Ильич, наших работяг знаешь, — уже деловым тоном, давая понять, что шутливая перепалка закончена, продолжил Зубов, — им же с утра… если какие-то деньги у покойника при себе и были, то на помин его души "ушли", я думаю, до копейки. И пусть. Деньги, наверняка, небольшие — я Костенке сказал, чтобы он мужиков, нашедших Бутова, особо не тряс: из-за нескольких жалких сотен его вдова не обеднеет. И вообще, майор, я бы на твоём месте повнимательнее присмотрелся к Алле Анатольевне. Дамочка — та ещё. Хотя… чтобы застрелила сама… не думаю… Ладно, Геннадий Ильич, мои стариковские советы… всё ещё никак не привыкну… всё ещё держу тебя за стажёра… словом — действуй. Особенно торопить не буду, но Бутов предприниматель известный, так что, сам понимаешь, затягивать нежелательно.
Распрощавшись, полковник положил трубку — Геннадий Ильич свою, умолкшую, ещё с минуту держал в левой наполовину разогнувшейся руке. Дав понять, что ни Трегубову, ни Костенко это расследование не по зубам, дело ему Андрей Сергеевич подсуропил муторное. С какого конца ни возьмись. Заинтересованных в смерти Бутова, если как следует покопать, обнаружится не менее чем с десяток — начиная с той же Аллы Анатольевны. Да и случайное убийство — хотя это крайне маловероятно — нельзя полностью исключить. И то, что после страшной ночной грозы на месте наверняка не осталось никаких следов, отнюдь не облегчит расследование.
Вздохнув, майор опустил трубку на рычаг телефонного аппарата и попросил Зиночку принести оперативную сводку: нравится или не нравится, а дело об убийстве главы производственно-коммерческой фирмы "Лотос" придётся вести именно ему. Не хотелось же Геннадию Ильичу активно. И даже не потому, что это, скорее всего, обыкновенное заказное убийство — значит, почти наверняка висяк. Нет, пресловутое шестое чувство нашёптывало майору: ох, Геннадий Ильич, возьмёшься — вляпаешься в такое… Но в какое "в такое" — об этом внутренний голос по своему ехидному обыкновению умалчивал, и майор, обозвав его нехорошим словом, погрузился в принесённую Зиночкой сводку.
В линейный отдел милиции сообщение от дежурного по городу поступило в 7 часов 20 минут. А к девяти часам, то есть к началу рабочего дня, пройдя по инстанциям, оно уже было включено в оперсводку центрального управления и разослано по всем райотделам.
