Отметив завидную быстроту, с которой весть об убийстве Бутова распространилась по всем отделам их громоздкого и далеко не всегда хорошо управляемого ведомства, — да уж, глава производственно-коммерческой фирмы это тебе не какой-нибудь безымянный бомж! — Брызгалов попробовал соединиться с Костенко. Дважды набрав номер и оба раза услышав в ответ короткие гудки, майор переложил это неприятное занятие на Зиночку и постарался хотя бы на несколько минут "выключиться" из уже полонившего его стремительного течения. Не затем, чтобы что-то обдумать, нет, если перед началом сложного дела Геннадию Ильичу удавалось — пусть на мгновение — "стать над схваткой", расследование тогда шло легче, и (главное!) завершалось, как правило, успешно. Однако на этот раз "выключиться" майору не удалось — Зиночка соединилась с Костенко.
— Виктор Иванович, — обращаясь к старшему лейтенанту, все, естественно, называли его сначала по имени-отчеству, но после двух, трёх первых фраз все почему-то, даже равные ему по званию, переходили на доверительное "Витёк", - на меня сейчас полковник Зубов навесил… Сам позвонил… Пылища, чую, такая теперь поднимется… Ты — вот что… поподробнее… был на месте?
— Геннадий Ильич, — когда? — с обычной ленцой стал отговариваться Костенко, — час всего на работе, а до Здравницы ехать только… С экспертом я договорился — и не с каким-нибудь, а с Андреем Степановичем… Выехал где-то в девять тридцать… А самому… Я же понимаю — Бутова мне не оставят — думал Трегубову передадут или Анисимову, а оказалось — тебе. Ишь, как зашевелилась контора! Сам Зубов тебе звонит! Лучшему нашему следователю.
— Витёк, давай без ехидства. Лучший следователь, знаешь, — это хромой сапожник из притчи. А я — обыкновенный сыскарь. Ну, может быть, не совсем бестолковый. Да везёт иногда, опять же — тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! Ты мне вот что: скажи, кто там у тебя дежурным по станции? Соображает — или только для порядка?
— Санёк у меня, сержант — после армии. Два года уже в милиции. Ничего — толковый. У тела оставил дежурить своего напарника, а сам, сообщив в управление, ровно в девять связался со мной. Ну, а я, когда узнал, что убитый Бутов — с Зубовым. Если Бутов — дело не моего масштаба. Теперь, Геннадий Ильич, подробности. Ремонтники, значит, которые нашли труп, на станцию заявились примерно в шесть тридцать. С паспортом. Говорят, что лежал около тела. Хотя — уверен! — вытащили из кармана. Жаль, полковник мне запретил плотнее заняться ими — в миг бы голубчики раскололись! Так вот: Санёк, прихватив напарника, первым делом потопал к трупу — там десять минут идти. Осмотрел — говорит, внимательно — в спине две дырочки. Предположительно — огнестрельные. Крови, конечно, никакой: грозища-то ночью — жуть! Что было — всё смыло!
— Ладно, Витёк, достаточно. По пути доскажешь. Я сейчас за тобой — и двинем. Самому надо видеть. А ты пока позвони Саньку, пусть передаст эксперту, чтобы тело не увозили — мне необходима "картинка".
— "Картинкой" майор называл то первое впечатление, которое складывалось у него непосредственно на месте происшествия. Причём: детали, подробности — не это являлось главным. Неуловимый, почти мистический "дух местности" — вот что порой решало судьбу расследования. И если в силу обстоятельств Геннадию Ильичу почему-нибудь не удавалось получить "картинку" — работа его продвигалась и медленно, и не всегда успешно. О легендарной брызгаловской "картинке" в управлении знали все, и едва ли не все, в меру остроумия каждого, пытались подшучивать над майором.
— Так ведь ливень, Геннадий Ильич — я почему и говорю, что паспорт лежал в кармане. Если бы рядом с телом, тогда только экспертиза установила бы — чей. А ты — "картинка"! Да после такой грозы сам Шишкин, — художник, фамилию которого Костенко любил склонять по любому поводу, — не нарисовал бы никакой картинки!
— Витёк, ты бы лучше не судил, о чём не знаешь. Мне ведь — не следы… хотя, как знать, возможно, что и следы… Всё, Витёк, собирайся. Заеду за тобой через полчаса. И не забудь позвонить Александру — чтобы предупредил.
Свернув с шоссе, милицейский "Уазик" ухнул в глубокую, грязную лужу — надсадно (на первой передаче) взвыл двигатель, неприхотливый автомобильчик, переваливаясь с боку на бок, пополз по разбитой гусеничным трактором колее.
— Не-е, Гена, — провоцирующий при обращении к себе на фамильярность, в долгу старший лейтенант Костенко обычно не оставался и всех, в звании ниже полковника, после первых десяти, пятнадцати минут разговора начинал называть по имени, отчеством, как ненужной роскошью, пренебрегая — разумеется, в неформальной обстановке. — Тут около километра.
Грузный, среднего роста Бутов лежал почти на перекрёстке лесных тропинок — головой к ёлочке. Вернее, лежало тело Бутова, а вот где пребывала его душа… Брызгалов вспомнил, что по народным — ещё дохристианским — поверьям душа убитого должна находится рядом и, стало быть, видит их? Его, Костенко, эксперта, мальчишку-милиционера, санитаров с носилками — видит, и?.. Хочет что-то сказать? Назвать имя убийцы? Или ей уже всё равно? Узревшей иные миры, не интересна земная грязь?
Отвлекшегося на миг от будничной суеты майора вернул на землю по-деловому озабоченный голос Андрея Степановича:
— Геннадий Ильич, оцените моё усердие. В лесу да после такого ливня — и обе гильзы! Правда, лежали они неподалёку, стреляли с очень близкого расстояния, по сути — в упор… но всё равно… одна к тому же была затоптана — вероятно, рабочими…
— Минуточку, Андрей Степанович, мне необходимо… извините, пожалуйста, но…если вас не затруднит, — вот уж кто, в отличие от Костенко, не терпел ни малейшей фамильярности, даже принятого в их управлении дружеского "ты", - вы же знаете…
О брызгаловской "картинке" Андрей Степанович, конечно, знал и потому, не обидевшись, прошёл по тропинке до перекрёстка и, повернув налево, оставил майора наедине с покойником. Его примеру последовали все теснившиеся прежде на лесной прогалине — даже бесчувственные санитары.
Ещё мокрую после ночного дождя траву солнце то там, то тут пестрило весёлыми рыжими пятнами, над головой бормотали осиновые листочки, по обтягивающей широкую спину Бутова светло-серой ткани плаща медленно полз слепень. Геннадий Ильич наклонился, чтобы стряхнуть зловредное насекомое, но, спохватившись, — мёртвым не больно, — выпрямился и, отойдя от трупа шага на три, попробовал рассредоточиться. И вскоре это ему удалось: трава, тропинка, покойник, ёлочка, пропитанные августовским светом древесные кроны, голубые кусочки неба — всё сложилось в единый образ. Душа убитого обрела язык. Разумеется — в переносном смысле. Просто, разрозненное прежде связав в одно, майор получил вожделенную "картинку". И мог надеяться на успех предстоящего ему, очень непростого расследования.
— А теперь, Андрей Степанович, ваши выводы, — заметив, что эксперт вернулся и молча стоит где-нибудь в шести или семи шагах, обратился к нему Брызгалов.
— Гильзы, Геннадий Ильич, иностранные. Калибра 6,5 мм. Думаю — дамский "Браунинг". Но точнее — когда извлекут пули. Они в теле убитого. Одна, полагаю, попала в сердце. Стреляли, как я вам уже сказал, почти в упор. Метр, может быть, полтора — не дальше.
— Вы это определили только по гильзам? Или — ещё по чему-нибудь?
— Всё вместе. Гильзы — само собой. Но и кроме. Обратите внимание: тропинка тут поворачивает, а Бутов выходил из леса. Ночью. Вернее, поздним вечером — где-то от двадцати одного до двадцати двух часов пятнадцати минут. Трава под трупом сухая, а ливень здесь начался в двадцать два пятнадцать — Александр запомнил.
— А раньше — Андрей Степанович?
— Раньше, Геннадий Ильич, сомнительно: в двадцать один одиннадцать электричка в город, и хоть вчера был понедельник, но всё равно — дачники из посёлка. А в девять — ещё светло. Так что, если раньше, то Бутова нашли бы ещё вчера. Он ведь, заметьте, от тропинки-то лежит всего в двух шагах. Правда, трава здесь высокая… но… раньше девяти… нет, Геннадий Ильич, крайне маловероятно.
— А ещё что-нибудь, Андрей Степанович? Какие-нибудь следы? Хотя… после такого ливня…
— Вот именно. Я же не Чингачгук, чтобы по сломанной ветке определить, с каким непохвальным умыслом по этой тропинке позавчера прошествовало трое гуронов. Следов, Геннадий Ильич, полно. И на трупе — и возле. Начиная от железнодорожного полотна. Рабочие, которые обнаружили Бутова… если хотите — могу вам последовательно восстановить всю картину распития ими двух бутылок североосетинской водки. У того вон большого тополя. Тела оттуда — я проверял — не видно. Это они в ларёк — при станции — ходока направили. А тот наткнулся…
— Ну, деятели! — вмешался в разговор вскипевший Костенко, — они у меня дождутся!
— Ладно, Витёк, полковник — помнишь? — давить на них не велел. Лучше скажи спасибо, что вовремя сообщили.
