Всеволод Владимирович Кукушкин, Валерий Львович Штейнбах
Биатлон
Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» — думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.
По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, — решил он. — Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», — лениво подумал Леня.
В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.
«Молодожены, что ли?» — подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.
Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.
«Бутаков Виктор Васильевич», — прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.
— Ставьте сумку сюда, — указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.
Чуть позевывая, еще толком не проснувшись, Леня Репнин вышел в зал из боковой комнатки, где ему удалось прикорнуть часок на жестком диване. «Кажется, вахта с четырех утра на флоте называется собачьей. И правильно…» — думал он, подтягивая галстук к расстегнутому вороту рубашки, чтобы приобрести официальный вид, подобающий таможенному инспектору.
По пути к своей стойке он глянул на барьер, туда, где у круглых столиков толпились улетающие, заполняя таможенные декларации. Его взгляд выделил группу парней в одинаковых синих куртках и серых брюках. «Спортсмены, — решил он. — Багажа много, но сумки не слишком большие…» Сразу определить вид спорта не удалось. «Ничего, скоро на оформление», — лениво подумал Леня.
В это время группа спортсменов двинулась к калитке в барьере, отделяющем общий зал от зоны таможенного контроля. Они, казалось, были рады, что затянувшееся прощание с родными, наверняка начавшееся еще накануне вечером, теперь заканчивалось. Лишь один парень, обняв провожающую, не спеша, шел к калитке. Леня с некоторым любопытством поглядывал в их сторону. Возле калитки они остановились, красавец атлет поставил на пол красно-синюю сумку, положил на нее длинный деревянный прямоугольный футляр, повернулся к девушке, крепко обнял ее и поцеловал в губы.
«Молодожены, что ли?» — подумал Репнин, смущенно отводя взгляд.
Наконец парень прошел калитку и стал выбирать, к какой стойке меньше очередь. Леня щелкнул тумблером, включая телеаппаратуру «просвечивания», и махнул рукой, приглашая к себе первого.
«Бутаков Виктор Васильевич», — прочел Репнин в первой строке таможенной декларации.
— Ставьте сумку сюда, — указал он Бутакову на площадку, открывшуюся под отодвинутой крышкой.
Взгляд таможенника скользил по строчкам декларации, и Леонид не сразу понял, что мешает ему оторваться от листка бумаги и глянуть на экран телевизора, где уже появились силуэты внутренностей сумки. Наконец он понял: в графе «Оружие и боеприпасы» не оказалось привычного «Нет». Там было написано: «Винтовка БИ–7–2», «Патроны 1500 шт.».
— То есть как это винтовка? — спросил Репнин.
— Как обычно, мелкашка, — ответил Бутаков, удивляясь, в свою очередь, вопросу ровесника, одетого в серый костюм таможенной формы.
Репнин нажал на кнопку, вызывая помощь.
Старший по смене подошел не торопясь, словно его и не вызывали, а он сам делал обход и вот дошел черед до восьмой стойки. Леонид молча ткнул пальцем в смутившие его слова в декларации, а Бутаков, не обращая внимания на задержку, повернулся в сторону зала и махал рукой девушке, стоявшей у барьера.
— Биатлонист? — спросил старший.
— Ага, — согласился Бутаков.
— Икры сколько везете? — поинтересовался старший, глядя на экран.
— Две баночки по сто граммов.
— По сто не бывает. Они по сто двенадцать. А патроны где?
— Там, у массажиста и доктора. В коробках.
— Чего же тогда себе пишете? А винтовка где?
Бутаков открыл футляр. Словно скрипка, обернутая в желтый бархатный кусок ткани, там лежала винтовка. Ложе у нее было из дерева, светившегося под слоем лака. Белыми буквами на нем выклеена фамилия: «Бутаков», и рядом: «СССР».
— Хороша, — сказал Репнин, не в силах скрыть своего восхищения. — На чемпионат летите?
— На Кубок мира.
Леонид поставил свою закорючку — подпись и штамп Шереметьевской таможни.
— Счастливо вам, чтобы все в десятку, — пожелал он, доказав, что не разбирается в биатлоне, где главное — попасть в мишень и пробежать на лыжах быстрее всех.
— К черту, к черту, — пробурчал Бутаков, постучал костяшкой среднего пальца по столу инспектора, взял сумку, футляр и пошел к стойке оформления багажа, где уже на ленту транспортера, уходящего куда-то вниз, положили два длинных синих мешка с лыжами и палками. Дежурный по сборной раздавал посадочные талоны. Виктор еще раз обернулся в зал, махнул рукой и пошел к кабинам пограничников…
Колокольчик, прикрепленный к двери, звякнул, но никто из сидевших в зале пивной «Старый Тироль» не обратил на него внимания: он не мешал беседе, а отвлекаться на всякого входящего — только портить удовольствие от хорошего пива. В конце концов колокольчик — сигнал для кельнера: готовь кружку.
— Вы не скажете, где сидит мистер Грегсон с друзьями? — спросил посетитель, и выражение лица кельнера мгновенно изменилось. Теперь он посмотрел на человека в синей куртке с откинутым капюшоном уважительно. Кельнер рукой показал, где находится лестница, ведущая на нависающий над частью зала балкончик, с которого можно пройти в кабинеты.
— Вы опоздали на семь минут, — сказал крупный светловолосый мужчина, сидевший в торце стола.
— Вы же знаете, я никогда не опаздываю, если меня не задерживают, — ответил, вешая куртку на крючок, тот, чье место за столом пустовало, хотя перед пустым креслом и стояла серая кружка с уже опавшей пивной пеной.
— Надеюсь, что вас задержала не полиция, — пошутил светловолосый.
— Вообще, шеф, я люблю, когда вы шутите, но сегодня это не самый удачный экспромт.
— Ладно, Джон. Вообще я не привык, чтобы меня критиковали, но вы человек с идеями, а потому вам прощается… Что вам известно о нашем друге?
— Он ответил только на вопросы по биографии, а после этого замолчал и продолжает все отрицать. Он верит, что мы его вытащим, а потому молчит. Он считает, что его молчание — золото.
— Иной раз легенды могут сослужить добрую службу. Газетчики вдолбили всем, что мафия может достать человека, даже если тот спрятан за тюремной решеткой. И он, естественно, боится болтать, так как за этим последует возмездие. Все верят в силу наших связей и в то, что мы можем открыть двери любой тюрьмы и вытащить любого… А что мы можем? — Светловолосый оглядел семерку сидевших за столом.
Пауза явно затягивалась. Никто пока не пил пива, все сосредоточенно смотрели на кружки, не поднимая взгляд на шефа.
— Брюс, — обратился шеф к сидевшему справа от него крепышу в ярком клетчатом пиджаке.
— Я знаю, что нужно сделать с ним, когда он выйдет из тюрьмы. Отправить в Колумбию. Но что сделать, чтобы он вышел из клетки, я не знаю, мистер Бриоля.
— Стив. — Шеф повернул голову в сторону высокого круглолицего брюнета в очках.
— А может быть, мы сможем решить вопрос с ним без отправки в Колумбию. Может быть, он найдет покой в тюрьме достаточно скоро, — виновато улыбнувшись, сказал круглолицый.
— Это слишком… Другим может стать известно, что своего человека мы не смогли вытащить и просто убрали. Да с нами после этого никто не захочет иметь дел. Так не пойдет. Постарайтесь подумать в другом направлении… А что у вас, Джон? Наверняка вы опоздали из-за того, что у вас есть идея.
— У меня действительно есть идея. Нам нужно взять человека, который представлял бы ценность для властей, и предложить обмен: голову за голову.
— Жестоко, но… Что вы имеете в виду под словом «ценность»? Рокфеллер? Хант? Форд? За них дадут только деньги.
