Лилия Лукина
Судьбе наперекор...
С самыми искренними пожеланиями
крепкого здоровья и долгих лет жизни
посвящаю эту книгу моей дорогой
и бесконечно любимой маме.
По тихой окраинной улочке маленького южного курортного городка, утопавшей в буйстве майских садов, чьи деревья, еще сохранившие кое-где нежные бело-розовые цветы, перевешивались через невысокие заборчики так,что для прохода оставалась лишь узкая тропинка, неторопливо шел неприметный, просто одетый мужчина средних лет с потертой спортивной сумкой на плече и глубоко,с видимым удовольствием вдыхал напоенный дивным ароматом воздух. Подойдя к калитке одного из домов, он, несмотря на грозную надпись: «Осторожно! Злая собака!»,спокойно толкнул ее и вошел во двор. На дорожке прямо напротив калитки стоял огромный «кавказец», который при виде вошедшего бешено закрутил хвостом, плюхнулся от избытка чувств на спину, мотая в воздухе массивными лапами и подставляя под ласку живот, а потом вскочил,отряхнулся и со скоростью пушечного ядра бросился облизывать дорогого гостя, который, заранее предвидя такой прием, предусмотрительно прислонился спиной к калитке.
— Ну, Бублик? Как тебе тут на новом месте? — спросил мужчина, почесывая пса за ухом и даже не пытаясь увернуться от восторженно, по-щенячьи повизгивающей овчарки.
— Это кто это мне здесь собаку портит? — с шутливой угрозой в голосе спросил привлеченный шумом пожилой мужчина в старых, пузырящихся на коленях брюках, выцветшей на солнце рубашке и соломенной шляпе.
— Я, дядя Петя,— отозвался гость и, сняв с плеч собачьи лапы, подошел и обнялся с хозяином.
— Хорошо, что ты приехал, Ванюша... — начал было хозяин, но гость обиженно перебил его:
— Как же я мог не приехать, если вы позвали? — и его лицо мгновенно превратилось из радостно-добро-душного в каменно-спокойное.— У вас возникли проблемы? — осторожно спросил он,
— Потом поговорим, сынок,— отозвался хозяин, увидев шедшую от дома жену, которая, всплеснув мокрыми руками, быстренько вытерла их о фартук, обняла гостя, наклонив, как всегда, его голову и поцеловав по своему обыкновению в макушку, и вместо приветствия спросила:
— Ты ел ли чего, сынок? — ей всегда казалось, что он ходит голодным, и хотелось накормить его домашненьким до отвала.
— Ты, Настена, думай, что говоришь! — возмутился хозяин.— Где он тебе поесть-то мог? В самолете, что ль? Иль в автобусе?
Несмотря на крупные габариты, Настасья крутанулась на месте так, что только юбки взлетели, и бросилась в дом готовить на скорую руку чего-нибудь перекусить, а мужчины пошли в сад и устроились за простым дощатым столом под яблоней.
— Так что случилось-то, дядя Петя? — осторожно
спросил Иван.
— Дурость случилась, Ванюша! — сердито бросил хозяин.— Моя дурость. Тут ко мне Гиена приезжал...
Услышав презрительную кличку, которой дядя Петя когда-то наградил Аркадия Анатольевича Коновалова, своего советника, теперь уже, конечно, бывшего, Иван брезгливо поморщился, и хозяин согласно кивнул головой.
— Да знаю я, что он гнида последняя и предатель по самой сущности своей, но гнида он очень умная и очень осторожная и служил мне верой-правдой, ходил по одной половице и в сторону даже смотреть боялся, потому как я все его грехи наперечет знаю и, выдай я его на расправу, помер бы он смертью долгой, позорной и мучительной. Так что, пока я жив, он эту плеть, над его головой занесенную, каждую минуту чует и против меня ни в жизнь ни слова не вякнет. А приезжал он ко мне за помощью, а точнее, за тобой. Дело ему одно провернуть надо, й клиент совершенно сумасшедшие деньги за него заплатить готов — видно, приспичило мужику. А дело-то такое, что только тебе под силу,— убрать надо директора Баратовского судоремонтного завода, его сына и зятя. Да не просто убрать, а еще и с выкрутасами. Вот он мне прямо сходу в ноги и повалился. Представляешь? Прямо на дорожке. Рухнул на колени, ноги мои обнял и Христа ради заклинал, чтобы я с тобой переговорил. Я от такого аж опешил. Ну и пообещал поговорить. Сдуру! — и дядя Петя зло сплюнул.— А я, сам знаешь, свое слово всегда держу. Даже такой гниде даденное. Вот и пришлось тебя вызывать.
— А документы он привез? — немного подумав, спросил Иван, в чьем голосе послышалось явственное облегчение от того, что этим дорогим для него людям ничего не грозит.
— А как же! Он же знает, что я без этого тебя беспокоить не буду. И документы привез, и проблему обрисовал. Ну, я все это, естественно, перепроверил, и точно — мразь на мрази и мразью погоняет... Все трое... Даже читать о них противно было.
— Ну уж коль я приехал, то покажите-ка мне документы, дядя Петя,— попросил Иван.— Может, я за это дело и возьмусь.
— Да зачем тебе это, сынок? — удивился тот.— Денег-то тебе с мальчишками до конца жизни хватит. Тем более что они у тебя уже все образование получили, на своих ногах стоят, сами зарабатывают. Биографии у всех вас чистые, под своими настоящими именами никто нигде не засветился. Тебя самого в лицо сейчас только Стас да мы с Настасьей знаем. Остальные-то ребятишки полегли, царствие им небесное! — и он набожно перекрестился, а потом подмигнул Ивану.— Подлизываюсь, чтобы мне там в свое время сковороду поновее выделили да чертовок посимпатичнее! Шучу! — и уже серьезно продолжил: — Вам же теперь только жить да жить! Дети-то у тебя где? Здесь? Или уже на Кипр отправил? А то зачем же я помогал вам и дом там купить, и гражданство получить?
— Там они. Со Стасом на новом месте обживаются. А я пока еще здесь — трудно мне вот так взять и из России уехать, и Лешка при мне, чтобы скучно не было,— отозвался Иван.— А здорово вы тогда, дядя Петя, придумали «рабочие» документы для всех нас на одно и то же имя сделать.
— А ты думал!— самодовольно усмехнулся тот.— Твои же дети не отморозки одноразового использования, а ребята штучной работы! Твоей работы! — И, увидев, как помрачнел Иван, тут же добавил: — То не твоя вина, Ванюша, что так карта легла. Это судьба, сынок! Ее не объедешь! Я, может, тоже в детстве мечтал капитаном дальнего плавания стать, страны чужие посмотреть... А стал? Сам знаешь, кем я стал! — сказал он и, явно желая сменить тему, поднялся, со скамьи.—Пойду документы принесу.
Внимательнейшим образом просмотрев все бумаги, Иван долго молчал, глядя в землю; а потом задумчиво сказал:
— Я возьмусь за это, дядя Петя. Сам. Хотя Лешка,
конечно, возражать будет, что это его очередь,.— сами знаете, как у ребят с этим строго. Пусть это будет наше последнее дело в России, а потом мы с Лешкой к своим на Кипр уедем новую жизнь начинать.— И, возвращая документы, спросил: Как мне с Гиеной связаться, чтобы кое-какие нюансы уточнить?
— Не надо бы тебе с ним встречаться, Ванюша,— серьезно сказал хозяин.— Я же говорил тебе, что он предатель по самой сути своей.
— Да не волнуйтесь вы за меня, дядя Петя! — улыбнулся ему Иван.—Сами же не раз говорили, что я могу других осторожности учить.
— Ладно ! — вздохнул тот.—Объясню я тебе, как его найти. Но только, Ванюша, пусть они деньги на мой счет переводят, а уж я их потом на твой перекину, чтобы тебе самому нигде не засветиться.
— Хорошо,— согласился Иван.
В этот момент на ведущей от дома дорожке, держа в руках большую сковороду фыркающей и шкворчащей жаренной на сале яичницы-глазуньи, появилась Настасья. Увидев в руках у мужа какие-то бумаги, она с грохотом опустила сковороду на стол и, упершись руками в бока, грозно спросила:
— Ты на что это, старый, ребятенка подбиваешь?
— Какой «старый»? Какого «ребятенка»? — возмущенно закричали в один голос мужчины.
— Да ты меня никак, старый, за дуру держишь?— спросила Настасья таким приторно-ласковым голосом, что тут же стало понятно, что ее мужу грозы не миновать.
— Тетя Настя,— жалобно сказал Иван,— а молочка у вас не найдется? Настоящего? Деревенского?
— Конечно, найдется, сынок! — воскликнула она и бросилась в дом. А дядя Петя, глядя ей вслед, негромко спросил: — А, может, не надо тебе за это дело браться? А, Ванюша?
Иван внимательно посмотрел на него и ничего не. ответил, и тот понял, что он своего решения не изменит.
А вечером они втроем сидели за этим же столом и чаевничали. Заходящее солнце окрасило сад в розоватый цвет, мирно шумел самовар, привлеченные наступившей прохладой, вышли на охоту комары, Бублик лежал неподалеку, опустив лобастую голову на лапы, и только иногда вскидывался, чтобы поймать в своей непролазной шерсти какую-нибудь особенно наглую блоху, а они разговаривали потихоньку обо всем понемногу. И ни один посторонний человек, глядя на эту идиллическую картину дружной семьи, никогда не догадался бы, что за люди сидят перед ним. А это был бывший глава всего уголовного мира России, вор в законе Петр Петрович Ковалев, по немудреной кличке Коваль, который полгода назад после серьезного сердечного приступа решил уйти на покой, испросил и получил разрешение обвенчаться со своей давней зазнобой* как ее называли другие, а на самом деле — с первой и единственной в своей жизни любовью Анастасией и, передав дела преемнику, уехал лечить застарелые болячки на юг, где был принят местными авторитетами со всем возможным почетом и уважением, какие и подобают настоящему вору в законе, коронованному еще во времена Советского Союза. Человек же, ласково называемый Ковалевыми Ванюшей и сынком, был его личным, не признающим невозможного, киллером, с помощью которого Коваль держал в узде самых неуправляемых беспредельщиков, фигура, обросшая такими жуткими легендами и леденящими душу историями, что, когда Петр Петрович заявил, что отходит от дел, то очень и очень многие истово перекрестились и не одну свечу в церкви поставили, узнав, что эта страшная черная тень, много лет стоявшая за Ковалем, им больше не грозит.