Елена Яковлева - По правилам корриды

Все было как тогда, и ощущения те же самые, только выше, намного выше. Я и не думала, что шестой этаж — это так высоко, почти под облаками. И воздух здесь другой, и ветер, будто в горах, да, в горах. Помню, я и тогда боролась со страхом при помощи этой нехитрой фантазии.

— Только не смотри вниз, — внушала я себе, — только не смотри.

Правда, не удержалась — посмотрела, но увидела только носы своих туфель, торчащие над пропастью. Слишком узкий карниз. Я прижалась спиной к холодной, несмотря на июльскую жару, каменной стене и нащупала правой рукой выступ, на который можно было опереться, перевела дух и, пошевелив затекшими ногами, сбросила туфли. Они полетели к земле, обгоняя друг дружку, и гулко шлепнулись на козырек подъезда.

Без туфель я почувствовала себя намного увереннее. Если бы еще знать, что делать дальше. Вернуться назад — распахнутое окно было совсем рядом? Ну уж нет! Остается одно: попробовать забраться на крышу. Конечно, это трудно и опасно, но не опаснее того, что ждет меня в квартире.

Я сделала шаг. Это громко сказано — шаг, на самом деле я всего лишь чуть-чуть переставила правую ногу, потом левую. У меня получилось. Постепенно прошла дрожь в коленях, и я поверила, что смогу пройти по узкому карнизу до угла, до торчащих из стены металлических скоб пожарной лестницы. Я медленно двигалась по карнизу, цепляясь руками за выпуклости лепнины и ломая ногти. Мне еще повезло, что наш дом — не гладкая бетонная коробка типовой постройки, а помпезная башня в стиле «сталинский ампир», с «излишествами» и высокими потолками. Последнее, правда, играет против меня, поскольку шестой этаж — это практически девятый по современным меркам.

До заветных железных скоб было уже рукой подать, и я перестала бояться высоты. Совсем как тогда. Я снова наслаждалась хмельным воздухом свободы и ярким светом солнечного дня после затхлого и темного шкафа, насквозь пропитанного запахом несвежего белья.

— Давай, девочка, давай, — подбадривала я себя, — здесь тебя никто не достанет, потому что все они трусы.

Внезапный шум, донесшийся откуда-то сбоку, совершенно меня обескуражил. На мгновение я потеряла равновесие, и еще немного — последовала бы вниз за своими туфлями, а это был всего лишь голубь, вспорхнувший с карниза.

— Ну ты… — прошептала я. К горлу подкатила дурнота, того и гляди вырвет. Я еще подумала, что может быть нелепее, чем сидеть на карнизе и блевать? И вдруг во мне проснулась дерзкая мысль: а может, стоит все из себя вытошнить разом, а потом забыть навсегда, и тогда я действительно освобожусь?

Приступ тошноты прошел так же быстро, как и возник, и я снова собралась с силами, чтобы продолжить намеченный путь до угла, а оттуда на крышу. Странно, но мне не приходило в голову, что по той же пожарной лестнице можно спуститься вниз, я твердо знала: мне нужно вверх.

— Ой, да она же убьется! — ворвался в мою спокойную сосредоточенность истеричный женский вопль, и я сделала то, что не должна была делать ни при каких условиях: я посмотрела вниз.

Там были люди, много людей, все с запрокинутыми к небу лицами, из-за чего они казались плоскими и несоразмерно широкими. Еще там была раскрашенная попугаем милицейская машина и какая-то громадина на колесах, перегородившая весь двор.

— Ой, она прыгает, прыгает! — снова завопила истеричка во дворе.

Теперь я ее разглядела: это была грузная тетка в желтых штанах и бесформенной размахайке на бретелях. Если я ничего не путаю, она часто околачивается в сквере с микроскопическим пудельком.

Зря она так разоряется, я не сумасшедшая и не собираюсь прыгать, к тому же мне нужно не вниз, а вверх.

На крикливую тетку кто-то зашикал, и она замолчала, а потом от толпы отделился человек с мегафоном, приставил его ко рту и браво гаркнул:

— Оставайтесь на месте и не двигайтесь, вам будет оказана помощь.

Значит, вся эта суматоха внизу из-за меня? Я даже растерялась, потому что совершенно не рассчитывала на подобное внимание. Ну что ж, может, так даже лучше. По крайней мере, теперь они меня выслушают.

— Не двигайтесь, пожалуйста, не двигайтесь, — повторил мегафон. — Сейчас вам помогут!

Уже поняла, не маленькая, и вообще, зачем так орать, я ведь не глухая. А кроме того, чем они могут мне помочь? Если только спуститься на землю? Но это вряд ли решит мои проблемы.

Теперь до меня дошло предназначение громадины на колесах, из которой стала медленно выдвигаться лестница. Одновременно внизу натянули большое серое полотнище, и я догадалась, что это на тот случай, если мне вздумается прыгнуть. Неужели до них еще не дошло, что свободный полет вверх тормашками не входит в мои планы? Зачем мне тогда разгуливать по карнизу, не проще было бы шагнуть с подоконника сразу?

Честно говоря, не хотела я такой суматохи, но в любом случае — это спасение, хотя суетящиеся внизу люди не представляют, от чего они меня спасают. Вовсе не от высоты, которой я боюсь гораздо меньше, чем…

И в этот момент я увидела кое-что еще. Темно-зеленый «Фольксваген», точь-в-точь похожий на машину Филиппа, медленно и торжественно вплывал во двор. Дверца распахнулась, сначала появилась нога в светлой брючине, а потом и сам Филипп. Этого не может быть, этого не может быть!

— Значит… Значит, прежде меня должны убить, а потом вы заведете дело?

Лично мне такая постановка вопроса казалась в высшей степени дикой, а вот следователя Конюхова она, похоже, нимало не смущала. Он стоял передо мной, засунув руки в карманы пестрого пиджака, и с неподдельным интересом рассматривал носы своих запыленных башмаков. Большой тучный мужчина, он один занимал большую часть кабинета.

— Так или нет? — допытывалась я.

Следователь Конюхов почесал левое ухо, отвечать прямо ему страсть как не хотелось:

— Ну-у… почти. Пока нет состава преступления, мы здесь бессильны.

— А… а состав преступления — эт-то мой труп? — Я стала заикаться, такое со мной случается от волнения.

— Не обязательно, — утешил меня следователь, — достаточно покушения, угроз…

— А то, о чем я вам рассказала, по-вашему, не угроза?

— Ну, в общем-то… — он все еще не сводил взгляда со своих ботинок. — Ваша история выглядит как-то… гм-гм… невнятно. Разговор, подслушанный во время обморока… А вы уверены, что вам не померещилось? Обморочные состояния, они, знаете ли…

— Это все, что вы можете мне сказать? — Мои измученные ночными сомнениями мозги отказывались воспринимать речи следователя Конюхова. Мне все еще казалось, что он чего-то не понял и мне стоит повторить свой рассказ, заострив внимание на деталях.

— К сожалению, — развел он руками, — к моему большому сожалению.

У меня мелькнула шальная мысль, что стоит только закричать, потребовать, может, даже стукнуть кулаком по столу, да, стукнуть изо всех сил, чтобы бумаги посыпались на пол, и тогда следователь Конюхов очнется от своего бюрократического сна и пошлет подальше должностные инструкции и директивы.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату просунулась взлохмаченная голова, объявившая зычным голосом:

— На Гончарной труп, семнадцать ножевых ранений…

Следователь Конюхов уставился на меня с укором во взоре, так, словно я должна была испытывать угрызения совести оттого, что до сих пор жива.

— Извините, я тороплюсь, — кинул он мне на ходу вместо прощания и уже у двери обернулся, посмотрел сквозь меня на своего напарника — парня лет двадцати пяти, в течение всего нашего разговора меланхолично попивавшего чай из надтреснутой чашки с изображением молодца в косоворотке и надписью: «Строен телом, а хорош ли делом?», и поторопил его: — И ты собирайся, тоже поедешь.

Все. Аудиенция окончена.

Парень поставил чашку на подоконник, вздохнул и бросил в мою сторону короткий смущенный взгляд, за который я уцепилась, как утопающий за соломинку.

— По-моему, он будет счастлив, когда найдут мой труп с семнадцатью ножевыми ранениями, — прошептала я, косясь на дверь, которая захлопнулась за бесчувственной спиной следователя Конюхова.

Парень натянул рыжую ветровку, покачал головой и бесхитростно возразил:

— Нет, он не будет счастлив, ведь это лишняя работа.

— Понятно, мой труп испортит вам статистику. — Я несла уже абсолютную чушь, лишь бы только не разреветься.