Ознакомительная версия.
Светлана Мерцалова
Когда бабочке обрывают крылья…
***
Когда красавицы на экране рекламируют шампунь, я переключаю на другой канал. Ненавижу их ослепительную красоту – мне хочется всех разорвать, растоптать, уничтожить…
С детства не люблю красивых людей, животных, цветы, а обожаю змей, пауков, жаб. Все потому, что я сама – жаба.
Я настолько уродлива, что увидев меня, многие лишаются дара речи…
В моем доме нет зеркал. Ненавижу эту безжалостную и неподкупную амальгаму. Зеркало – мой злейший враг, в нем я вижу себя без прикрас: плотное тело с кривыми ногами, тяжелая челюсть, лицо с оспинами, оставшимися после угревой сыпи.
Какой идиот придумал: «не родись красивой»? Побывать бы ему в моей шкуре…
Часто задаю себе вопрос: почему бог обделил меня? За что я прогневила его, будучи еще в утробе матери?
От того, что жизнь несправедливо обошлась со мной, я стала упрямой, скрытной, мстительной…
В детстве любила ловить бабочек и обрывать им крылья. Чем красивее бабочка, тем сильнее было наслаждение. Я не трогала блеклых ночных мотыльков, а лишь больших и ярких бабочек. Однажды поймала махаона: он бился у меня в руках, а я стирала с него пыльцу. И лишь когда он почти перестал трепыхать бледными лохматыми крыльями, я отпустила его. Я уничтожила эту неземную красоту! Ощущение было удивительное – сродни эйфории!
И чувствуя боль махаона, я ликовала. Тебе больно? Вот и прекрасно! Я тоже постоянно испытываю боль, ежеминутную боль от сознания своего уродства. Теперь ты поймешь, что значит быть уродливым. Мне дают это понять окружающие, не заботясь о том, что я чувствую…
Мир жесток даже к тем, кто нормален, но если ты увечен, то будешь навсегда пригвожден к позорному столбу: над тобой насмехаются, делают изгоем… Кто-нибудь жил с таким грузом?
Еще в детстве… Как я ненавидела свое детство! Лучшая пора жизни была осквернена и оплевана, только ленивый не издевался надо мной. Дети ранимы и доверчивы, я тоже была такой, но все вокруг лишь причиняли мне боль.
Классная, отчитывая меня, добавляла:
– Тебе нужно учиться хорошо, как никому другому! – при этом многозначительно смотрела.
Мать так стеснялась моего уродства, что старалась не появляться со мной на людях. В детстве я и не знала о том, что существуют парки, цирки, детские утренники…
Хуже всех были сердобольные соседки, что шептались за спиной:
– Надо же было такой уродиться! И кто такую страшненькую замуж возьмет?
Их жалостливые взгляды угнетали меня, я еле сдерживалась, чтобы не сорваться. Не нужно ваше сочувствие! И без того тошно! Жалость соседок раздражала больше, чем цинизм классной и равнодушие матери – те хоть не прикидывались…
А что вытворяли сверстники?!
Дети жестоки, они могут больно ранить, и глазом не моргнуть. Я была объектом постоянных насмешек – вечная неудачница…
Когда в классе происходила грызня, а учитель искал виновного, то все показывали в мою сторону, словно сговорившись.
Мне ставили подножки, когда я шла к доске, в лицо кидали меловую тряпку, прятали портфель… Чурались, как прокаженной, избегая моих прикосновений. Разделить со мной парту считалось западло, и все школьные годы я сидела одна.
Когда учитель говорил: «Всем взяться за руки и – шагом марш в столовую», то вокруг меня образовывалась пустота. Кто захочет общаться с таким несуразным существом?
Я не реагировала, и меня оставили в покое. Большего и не было нужно. Воздвигнув стену одиночества, я стала скрываться ото всех за железной дверью с врезными замками…
Замки – моя страсть. Не просто замки, а мощные – сувальдные, цилиндровые, почти сейфовые. Лишь за такими замками я чувствую себя защищенной от людской ненависти.
Мать смеется:
– Что у тебя такого ценного? Кроме драного кота и воровать-то нечего!
Со мной живет кот – старый, с разодранным носом. Злобный, как я. По этой причине мы и уживаемся.
– Под стать тебе, – добавляет мать.
Как не подпустить шпильку!
Мне часто так паршиво, что единственный способ прогнать тоску – жрать, жрать и жрать… Поэтому с каждым годом я все страшнее и страшнее – толстая, прыщавая.
Отца у меня нет. То ли его не было с самого начала, то ли он бесследно исчез, увидев мое уродство.
С ранних лет я задавала вопрос: почему у меня нет папы? На что всегда получала один и тот же ответ: подрастешь – узнаешь… Но так до сих пор не узнала. Став постарше, я спрашивала: на кого я похожа? В кого я такая уродина? На что мать с завидным постоянством отвечала: не твое дело… Не понятно – почему это не мое дело? А чье же? Соседки тети Маши?
За годы существования у меня накопилось немало вопросов. Почему природа, ни дав нормальной внешности, не наградила меня каким-нибудь даром? Ни голоса, ни математического таланта, ни способностей к языкам.
Я – среднестатистическая серость, но у меня усидчивый зад, и я не трачу рабочее время на перекуры и сплетни. За что меня и любит начальство.
По правде сказать, в нашем офисе не принято работать. Все молодые сотрудницы целый день болтают, обсуждают сериалы, селебрити, висят в соцсетях.
На меня они смотрят с отвращением, и своими ядовитыми языками разбирают мое уродство на составные. Издевкам и насмешкам нет конца. Они обсуждают меня, не считаясь с моим присутствием, нисколько не заботясь о том, что я могу их услышать.
Я держусь в стороне, общаюсь лишь с Верой Павловной – нашим бухгалтером, но и она меня с трудом терпит. Сейчас ей полтинник, и она завяла, но было время, когда и Павловна цвела. А я, и в своем цветущем возрасте не сумела расцвести.
Напротив меня сидит Оленька. Ненавижу ее! Все потому, что она слишком красива. Почему такая несправедливость? Ей досталась изысканная, волнующая красота, а мне – одно уродство. Когда я вижу ее, то у меня появляется желание «стереть с нее пыльцу», как с того махаона.
Оленька знает себе цену – ей кажется естественным, что все вокруг стараются исполнить ее прихоти. Но это не делает Оленьку счастливой. Напротив, она чувствует себя несчастной, так как карьера модельки ей не светит – росточка не хватило, и в актриски ее тоже не взяли, хоть она и делала попытку.
Оленька зла на весь свет! Как же иначе? Ведь ей была обещана сказочная жизнь, раз природа наградила ее такой красотой, но ничего не вышло – лишь скучная работа в заурядном офисе. Какая несправедливость!
Она критикует всех знаменитостей, никому не сравниться с ней, – это и дураку понятно! Только звезды сверкают на экране и не сходят с обложек журналов, а она сидит с нами, простыми смертными, целый день занимаясь скучнейшей работой.
Оленька завистлива и лжива, мы с ней во многом схожи, но никто не поверит этому. Такой уродине, как я, люди приписывают все грехи, а у такого ангела, как Оленька, просто не может быть пороков. Обиды, разочарования, зависть еще не успели наложить отпечаток на ее прекрасное личико, но однажды это произойдет – никуда от этого не денешься…
Ко мне она относится с каким-то насмешливым снисхождением, чем жутко раздражает. Внешне я не реагирую: сижу как египетский сфинкс – невозмутима и спокойна.
У Оленьки астма. Когда она волнуется, то достает ингалятор и прыскает себе в горло. Без своего бронхолитика она и дня прожить не может, но это не мешает ей ежедневно выходить на перекур с тонкими манерными сигаретками.
У окна сидит Инга – та меня просто не замечает. Когда разговор заходит обо мне, она с удивлением смотрит в мою сторону – это на самом деле нечто живое, или лишь уродливое пятно на стене?
Стол с ней делит Наташа. Такую стерву еще поискать нужно, но она и не скрывает этого! Разговаривая со мной, она презрительно кривит рот, насмешливо усмехается. Сама она страшненькая, закомплексованная, несуразная, но до меня ей далеко. Думаю, что в школе ей приходилось несладко, и, боясь стать изгоем, она заведомо приняла роль палача. Наташа третирует меня больше остальных и через мое унижение чувствует себя сильнее.
Сотрудницы целыми днями пишут смс, болтают, ходят на перекур, и из-за этого у них куча проблем. Пару раз в неделю появляется разъяренный шеф и, брызгая слюной, кричит:
– Это никуда не годится! Все отчеты полны ошибок! Я не могу за вами переделывать работу! Когда я просил вас закончить?
– Вчера, – подает голос Наташа.
– Да, но вы на сутки позже сдали работу. Я закрыл и на это глаза, хотя был должен отчитать вас! Где благодарность? Другой начальник давно бы вас уволил! Сколько потребуется времени, чтобы отследить и исправить ошибки?
– Несколько дней, – неуверенно мямлит Оленька.
– Никаких «несколько»! Завтра вечером, чтобы все было готово!
– Это невозможно, – протестует Инга.
– Возможно! Вот она, – кивает шеф в мою сторону. – Сдала работу вчера и без ошибок! Чтобы все было выполнено в срок! Подробности меня не интересуют!
С какой ненавистью все три фурии смотрят на меня. Я сижу молча, уставившись в компьютер.
Ознакомительная версия.
